Страница 10 из 153
Здесь остановимся и соберемся с мыслями. Не этот ли случай имел в виду Г. И. Петровский, когда «сказал, что Троцкий виноват в болезни Ильича»? Трудно ответить: «да», но еще труднее сказать: «нет». Вот и Крупская говорит как-то неоднозначно: «…я бы крикнула: это ложь, больше всего В.И. заботил не Троцкий, а национальный вопрос и нравы, водворившиеся в наших верхах».
Ударение Крупской на «нравы, водворившиеся в наших верхах», есть тем самым признание того факта, что именно последствия «телефонного конфликта» стали последней причиной решающего усугубления болезни Ленина, хотя одновременно ею признается, что и Троцкий сыграл свою отрицательную роль, хотя бы в том же национальном вопросе.
Итак, о «телефонном конфликте» Ленин со своей поразительной, даже в тяжелейшие моменты болезни, наблюдательностью начал понемногу узнавать сразу же или вскоре после звонка Сталина; затем, в последующие дни, — все более подробно, вплоть до 4 января 1923 года. Полностью же все, включая факт письменной жалобы на Сталина Каменеву и Зиновьеву, приблизительно к 5 марта 1923 года. Возмущение и раздражение Ленина нарастали по мере все более углубленного посвящения его Крупской во все детали случившегося, что находило отражение во все более острых дополнениях к характеристике Сталина вплоть до Добавления от 04.01.23. Когда же Ленин узнал, что о случившемся Крупская письменно известила, — известила, да еще и письменно, — Зиновьева и Каменева, которых Ленин считал не умеющими держать язык за зубами, то он вынужден был в глазах окружающих, — и особенно в глазах Зиновьева и Каменева, — постоять за себя, написав Сталину следующее письмо:
«Товарищу Сталину Строго секретно Лично Копия тт. Каменеву и Зиновьеву Уважаемый т. Сталин!
Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.
5 марта 23 года. С уважением Ленин»
Это письмо явно написано для того, чтобы о бескомпромиссности Ленина в деле охраны чести семьи узнали прежде всего новые Бобчинский и Добчинский, то есть Каменев и Зиновьев, поскольку Сталин, судя по этому тексту, уже попросил Крупскую «забыть сказанное», на что она «выразила согласие». В то же время, поскольку извинение перед Крупской уже состоялось, Ленин этим письмом требует извинения прежде всего перед собой, ибо сказанное Сталиным касалось и его (Ленина).
Бросается в глаза, что, диктуя это поистине дуэльное письмо, Ленин его «пока просил отложить, сказав, что сегодня у него что-то плохо выходит. Чувствовал себя нехорошо. А на другой день (06.03.23) прочитал его «и просил передать лично и из рук в руки получить ответ». При этом: «Чувствовал себя плохо».
Володичева не случайно записала, что 05.03.23 Ленин чувствовал себя «нехорошо», а 06.03.23 уже «плохо». Неслучайно потому, что в «Дневнике дежурных секретарей В. И. Ленина» предписывалось строго и точно отражать все, связанное с Лениным.
Получается, то самое письмо, которое, чувствуя себя «нехорошо», Ленин сам квалифицировал, как что-то оно плохо у него выходит, именно то самое письмо на другой день, уже чувствуя себя «плохо», Ленин все-таки решается отослать Сталину.
Очевидно, что не просто так тогда… «Надежда Константиновна просила этого письма Сталину не посылать, что и было сделано в течение 6-го. Но 7-го я (имеется в виду Володичева, — НАД.) сказала, что я должна исполнить распоряжение Владимира Ильича. (Между прочим, это было сделано лишь после нового, уже критического, осложнения состояния Ленина из-за того, что он никак не мог дождаться ответа от Сталина. — НАД.) Она (Крупская) переговорила с Каменевым, и письмо было передано Сталину и Каменеву, а затем и Зиновьеву, когда он вернулся из Питера. Ответ от Сталина был получен тотчас же после получения им письма Владимира Ильича (письмо было передано мной лично Сталину, и мне был продиктован его ответ Владимиру Ильичу). Письмо Владимиру Ильичу еще не передано, т. к. он заболел». (В ответе, по словам М. И. Ульяновой, Сталин извинился. Факт, свидетельствующий, что Сталин действительно переживал за последствия своей «телефонной несдержанности». — НАД.)
Здесь необходимо сказать и подчеркнуть, что текст со слов «Надежда Константиновна просила…» в «Дневнике» записан стенографическими знаками. 14 июля 1956 года эта запись была расшифрована М. А. Володичевой. Не исключено, что эта «стенография» появилась в тот страшный для Ленина момент не случайно, как не случайно и то, что расшифрована она была только 14 июля 1956 года! То есть после XX съезда. Но еще более не случайно, что о ней умолчал «герой XX съезда» г. Хрущев, ибо сообщить о ней… означало абсолютно по-другому посмотреть на роль Сталина в той «телефонной истории», а значит — во многом и вообще на личность Сталина!
Секретные документы неопровержимо свидетельствуют, что Крупская, сама того не желая, имеет непосредственное отношение к последнему из наиболее серьезных ухудшений здоровья вождя. Именно с 5 по 10 марта 1923 года наступает «новый приступ болезни Ленина, приведший к усилению паралича правой части тела и к потере речи». Вряд ли можно говорить, что Крупская сделала излечение Ленина невозможным, но то, что своими действиями она ускорила его кончину, — это факт!
Между тем это время было наполнено и другими не менее бурными и до сих пор неосознанными событиями, главное из которых, судя по документам, заключается в факте неудачной попытки Крупской отравить Ленина, что представлялось ей в те кошмарные дни и ночи более гуманным, нежели беспомощно наблюдать, как самый близкий тебе человек корчится в мученических пытках от нарастающих болей нервов головы. От болей, которые адски обострились именно по ее вине — из-за спровоцированной ею задержки ответного письма Сталина с его то ли извиняющимися, то ли оправдывающимися неоднозначными объяснениями Ленину. Ленин ждал этого письма в ответ на свое требование к Сталину извиниться за конфликт с Крупской. Ждал, но не дождался. Сперва потому, что Крупская мешала отправлению такого письма, а затем потому, что Ленин, дожидаясь ответа, от волнения и нервного расстройства потерял сознание и… больше никогда уже в нормальное состояние не приходил.
В ответном письме Сталин написал: «7.III.23. Т. ЛЕНИН! Недель пять назад (Здесь Сталин явно ошибся — с 22 декабря прошло более 10 недель. — НАД.) я имел беседу с тов. Н. Конст., которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) прибл. следующее: врачи запретили давать Ильичу полит. информацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его. Между тем, Вы, Н.К., оказывается нарушаете этот режим, нельзя играть жизнью Ильича, и т. и д.»
(Так писал Сталин. Вероятно, именно за этими буквами «т. и д.» Сталин, так сказать, «дипломатично» скрыл слова про то, «что можно, а чего нельзя в постели с вождём». Что такие слова могут быть не слухами, позволяют думать секретные сугубо личные воспоминания сестры Ленина М. И. Ульяновой о последствиях «телефонного конфликта»: «Сталин, — писала Ульянова, — вызвал её (Крупскую) к телефону и в довольно резкой форме, рассчитывая, видимо, что до В.И. это не дойдет, стал указывать ей, чтобы она не говорила с В.И. о делах, а то, мол, он ее в ЦКК потянет. Н.К. разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, каталась по полу и пр…»
Вот это вот «каталась по полу» и наталкивает на мысль, что нечто похлеще, чем предупреждение об ответственности перед ЦКК, повергло Н.К. в столь трудно представляемое для 54-летней женщины состояние…