Зонт

Дмитрий Владимирович Щербинин

Зонт

Под мышками у него по зонтику:

один с картинками — его он раскрывает

над хорошими детьми, и тогда им

всю ночь снятся волшебные сказки,

другой совсем простой, гладкий, — его

он раскрывает над нехорошими детьми;

ну, они и спят всю ночь как убитые,

и поутру оказывается, что они ровно

ничего не видали во сне!

Павел Павлович Предпоследний нашёл зонтик.

А дело было так: в дождливый, ноябрьский вечер, он выгуливал своего пуделька, и увидел, что в грязи лежит некий предмет, нагнулся, поднял, и разглядел, что это зонт.

Вообще-то у Павла Павловича уже имелся один зонтик (он защищал его от промозглого, затяжного дождя). Тогда гражданин Предпоследний стал оглядываться — высматривать, не найдётся ли владелец зонта, даже и прикрикнул в темноту:

— Эй, это не вы ли зонтик обронили?

Однако, поблизости никого не было; а когда П.П. Предпоследний вошёл в электро-ауру фонаря, то обнаружил, что найденный зонт роскошный — с золотыми каёмками на чёрном полотне; с драгоценными каменьями на ручке.

Тогда Предпоследний присвистнул и сказал:

— Эге-ге, да эдакий зонтик не плохо бы и самому иметь. Что ж, будем считать — это мне от Бога подарок. За все мученья мои…

Что касается личной жизни Павла Павловича Предпоследнего, так он был несчастен. Мало того, что на работе у него не ладилось, так и не любил его никто. Ну, не везло ему с девушками, и всё тут. Вроде и не урод, а вот не нравилась женскому полу его внешность, да и характер в особенности.

П.П. Предпоследний снимал комнату, и его домохозяйка — жирная тётя Клава, была сущей стервой. Она могла за просто так наорать на своего жильца, а он что, — он неудачами подавленный, он в ответа и слова пикнуть не посмеет…

Итак, Предпоследний возвращался домой с обновкой. Свой старый зонт он запихнул себе подмышку, а вот найденный — расправил над головой.

И надо же — с золотистых каёмок спускалось едва приметное сияние. Воздух, благодаря этому свету, становился лёгким необычайно; Предпоследний чувствовал бодрость, счастье чувствовал, и вдруг рассмеялся громко.

Рядом проходила девушка, обернулась к нему, Павел Павлович ей подмигнул, и крикнул, смеясь:

— Жизнь прекрасна!

И такая от Павла Павловича лёгкость, такая свежесть да чистота исходили, что и девушка рассмеялась…

В тот вечер гражданин Предпоследний преподнёс своей домохозяйке, тёте Клаве большой букет роз. Тётя Клава подумала, что она спит, и сказала:

— Наверное, я сплю.

Но гражданин Предпоследний рассмеялся и заявил:

— Нет, вы не спите, можете себя ущипнуть.

Тётя Клава себя ущипнула, взвизгнула, приняла от П.П. Предпоследнего букет, и вдруг, уткнув своё огромное лицо в алую пахучую цветочную глубь, разрыдалась. Запричитала жалостливо и нежно, с материнской любовью:

— Какой Вы замечательный человек, Павел Павлович! А я Вас всё принижала, не любила. Простите вы меня, дуру грешную. Вы вон прямо сияете. Святой Вы Павел Павлович!

— Ну, уж это вы Клавдия Олимпиадовна загнули! Ха-ха! Прямо-таки святой?! Да, просто счастливый человек!

Всю ночь Павел Павлович писал оды любви, и хотя стишки выходили дурашливые, сам-то он был счастлив, и хихикал, и на стуле раскачивался.

Предпоследний понимал, что причина его счастья в найденном зонте, и время от времени к этому зонту подходил, гладил его, целовал, и, словно невесте клялся, что никогда с ним не расстанется, будет хранить, лелеять и прочее, и прочее…

Погода, как на заказ стояла дождливая, так что с чудесным зонтом можно было расхаживать с утра и до вечера (а иногда и ночью Павел Павлович хаживал). Может, мир за пределами зонта и был мрачным, да только Павел Павлович этого не замечал — под зонтом мир был светлейшим, и я бы даже сказал — сказочным.

Может, прошлая жизнь П.П. Предпоследнего была одним большим тёмным пятном, да вот только он этого и не помнил. Теперь был свет, свет и ещё раз свет. На работе, не прилагая никаких усилий, он сделал очень важное открытие, и премия раз в десять превысила ту сумму, которую П.П. мог бы заработать, во всю прошлую жизнь.

Но радость от необычных покупок (компьютер, видео- и музыкальные центры), померкла в сиянии нового счастья. Он познакомился с девушкой Аллой (красивой, длинноногой блондинкой, с внешностью фотомодели и с разумом академика), влюбился в неё без памяти, а она также, без памяти влюбилась в него.

Дни кружились в восторженном вальсе. От рассвета и до заката, от заката и до рассвета — ни одного неприятного чувства; всё смех, всё счастье, и всё сильнее… сильнее…

Павел Павлович Предпоследний очнулся в троллейбусе.

В висках ломило как с тяжкого похмелья; мир за окнами был мрачен и холоден, дождливо тягуч. Люди смотрелись неприятно, враждебно даже.

Предпоследний стал шарить по сиденью, и вдруг понял, что Зонта нет. Он вскочил, бросился в одну сторону, в другую, кого-то сильно толкнул, нарвался на крепкое ругательство. Обратно — к сиденью, на колени повалился, заглянул — и на полу зонта не было. На ближайшей остановке он вырвался под холодный дождь, и побежал, терзаемый болью и отчаяньем, скуля:

— Верните мне зонт! У-у, разбойники! Верните!..

Когда вечером усталый, грязный, подавленный вернулся домой (без зонта, конечно), то обнаружил, что дома, а точнее его квартиры, нет. Вся дорогая техника сгорела.

Тётя Клава набросилась на него с кулаками, завизжала:

— Где шлялся, алкаш?! Короткое замыкание… — прибавила несколько крепчайших ругательств и разрыдалась.

Павел Павлович Предпоследний тоже разрыдался, бросился вниз по лестнице, и… эту ночь он провёл под лестницей в каком-то грязном, обшарпанном подъезде. Воняло невыносимо…

На следующий день, на работе его ожидало следующее известие: при ближнем рассмотрении в его, якобы прорывном изобретении нашли кучу изъянов; теперь требовали вернуть премию (уже растраченную), и вообще — за постоянные опоздания грозили уволить.

А потом была встреча с Аллой. Блондинка с умом академика подтвердила Чеховскую поговорку: "Краткость — сестра таланта":

— Ты мне больше не нужен.

И ушла.

У Павла Павловича Предпоследнего появилась навязчивая, важная как жизнь мысль: "Я должен вернуть зонт".

Ночами он не спал — лежал под лестницей в подъезде, лениво пережевывал найденные в ближайшей помойке объедки и думал.

Ясно: зонт пропал во время поездки в троллейбусе, номер троллейбуса П.П. помнил — тогда он возвращался из парка, где гулял с Аллой, домой. Всего пять остановок. На одной из них вышел похититель. Есть вероятность, что он там выходит каждый день по возвращении с работы. В тот роковой день было что-то около семи вечера — вот в это время он и станет караулить на остановках.

На четвёртый день Предпоследнему повезло, — он увидел похитителя зонта.

Это был склонный к полноте мужчина, с обвислыми варёно-раковыми щеками, и с жирными усищами. Мужчина нёс Зонт над головой и сиял от счастья.

Предпоследний, дрожа от нетерпенья, проводил похитителя до его подъезда. И уже там, в липком, влажном сумраке, в окружении почтовых ящичков, и трубном урчании подвала, набросился, схватил за плечо, развернул, отвесил пощечину, и взвизгнул: