Страница 9 из 15
«Когда меня назначили министром финансов, я был знаком с крестьянским вопросом крайне поверхностно, как обыкновенный русский, так называемый образованный человек. В первые годы я блуждал и имел некоторое влечение к общине по чувству, сродному с чувством славянофилов…
К тому же я мало знал коренную Русь, особенно крестьянскую. Родился я на Кавказе, а затем работал на юге и западе. Но, сделавшись механиком сложной машины, именуемой финансами Российской империи, нужно было быть дураком, чтобы не понять, что машина без топлива не пойдет и что, как ни устраивай сию машину, для того, чтобы она долго действовала и увеличивала свои функции, необходимо подумать и о запасах топлива, хотя таковое и не находилось в моем непосредственном ведении. Топливо это — экономическое состояние Poccии, a так как главная часть населения это крестьянство, то нужно было вникнуть в эту область».
Начались его встречи с Бунге, о котором Витте отзывался с величайшим уважением и который привил ему свое понимание поземельной общины «как главного тормоза развития крестьянства». Осмысление ситуации шло уже в русле классических либеральных воззрений. «Как может человек проявить и развить не только свой труд, но инициативу в своем труде, — пишет Витте, — когда он знает, что обрабатываемая им земля через некоторое время может быть заменена другой (община), что плоды его трудов будут делиться не на основании общих законов и завещательных прав, а по обычаю (а часто обычай есть усмотрение), когда он может быть ответственен за налоги, не внесенные другими (круговая порука), когда его бытие находится не в руках применителей законов (общая юрисдикция), а под благом попечительного усмотрения и благожелательной защиты маленького „батюшки“, отца — земского начальника (ведь дворяне не выдумали же для себя такой сердечной работы), когда он не может ни передвигаться, ни оставлять свое, часто беднее птичьего гнезда, жилище без паспорта, выдача коего зависит от усмотрения, когда, одним словом, его быт в некоторой степени похож на быт домашнего животного с тою разницею, что в жизни домашнего животного заинтересован владелец, ибо это его имущество, а российское государство этого имущества имеет при данной стадии развития государственности в излишке, а то, что имеется в излишке, или мало, или совсем не ценится».
Такое восприятие жизни русской деревни, в котором либеральный пафос перерастает уже скорее в революционную страсть, вызревало у Витте в начале современного экономического роста России, который нынешние историки исчисляют периодом 1890–1913 годами, в то время как в Германии и Франции этот рост происходил в 1820–1870 годах. Разрыв в семьдесят лет. Но что означает подобный разрыв в крестьянском быту?
Перечитывая Флобера, я как-то задумался над тем, когда была написана «Госпожа Бовари». Оказалось, что в 1856 году, за пять лет до того, как в России отменили крепостное право. И вот Флобер, этот сугубый реалист, показывает в романе, что представляла собой ферма тогдашнего французского богатого крестьянина, каковым был отец Эммы. Крупные рабочие лошади виднеются в растворенных воротах конюшен. Длинная овчарня, высокая рига, обсаженный деревьями двор, спускающийся к пруду, на берегу которого гогочут гуси. Двухэтажный жилой каменный дом с просторным залом, с огромной кухней, где готовится еда для работников и где обедает хозяин, любящий крепкий сидр, жаркое с кровью, кофе с коньяком…
Ну а вот описание быта богатого русского крестьянина конца века девятнадцатого, сделанное Буниным в рассказе «Князь во князьях». Он и в самом деле живет князем во князьях, этот старый сельский богатей Лукьян Степанов в своем откупленном у разорившегося барина степном хуторе. Огромный двор, окаймленный старыми амбарами под сизой соломенной крышей, за ними виднеется железная крыша нового мещанского дома на высоком фундаменте, который все строит и недостроит Лукьян. А пока обитает он со всей своей трехпоколенной семьей, насчитывающей шестнадцать душ, в огромной землянке. В ней два крошечных окошка под потолком, нары, заваленные старьем, полати, рассевшаяся кирпичная печь, щербатые чугуны на земляном мокром полу, в которых с золой выпариваются портки и рубахи.
— Девять лет прожил, как дай тебе бог прожить, — показывает Лукьян свое жилье юному барчонку. — Ни разу не угорели. Диво, а не изба. А теплынь какая! Зимой прямо хоть рубаху скидывай… Мы, брат, люди земляные.
И дальше, хвастаясь своим хозяйством, знаменитыми на всю округу лошадьми, удачливостью, формулирует свою жизненную философию: «Как сеяли деды-прадеды ржицу, так и нам бог велел. Они только ее, матушку, знали, а цигарки из трехрублевок вертели».
Ленин, в аграрных исследованиях которого немало здравых и точных мыслей, в своей теории развития капитализма на селе выделял два пути, по которому могло идти российское сельское хозяйство — американский и прусский. В первом — отсутствуют помещичьи латифундии, но развивается фермерство. Во втором — развиваются крупные юнкерские поместья с сохранением крепких крестьянских хозяйств, обслуживаемых безземельными наемными рабочими. К концу XIX века Россия шла по своему пути: малоэффективное помещичье землевладение (более тридцати процентов имений было заложено в банке) и поземельная община с низкими результатами труда.
Витте осознавал противоестественность такой ситуации и в 1896 году высказался против общинного землепользования и круговой поруки, обратившись к царю с официальным письмом по этому поводу. Однако отмены круговой поруки при выплате выкупных платежей за полученную крестьянами после реформы 1861 года землю ему удается добиться только в 1903 году. Такая отмена не устраивала беднейшую часть общины. Но Витте, как и впоследствии Столыпин, ориентировался не на бедных и слабых, а на сильных и богатых. Оба этих реформатора при взаимной личной неприязни в крестьянском вопросе руководствовались одними и теми же принципами. Только вот Витте из-за противодействия Победоносцева, Дурново, Плеве и других представителей консервативной элиты почти ничего из задуманного реализовать не довелось, разве что осуществить предварительную проработку грядущей аграрной реформы силами созданного по его инициативе и возглавленного им Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности.
Это совещание или вернее будет сказать — комиссия, куда входили причастные к проблеме высшие представители государственной власти, имела региональные подразделения — губернские и уездные комитеты, обсуждавшие правовое и социально-экономическое положение крестьянства. Работа шла немногим более трех лет, до весны 1905 года, в ходе ее и был заложен фундамент предстоящей аграрной реформы. Но для того, чтобы запустить ее механизм, нужны были серьезные импульсы, основательные общественные потрясения.
IX. Стихия
1902 год — второй год XX века. Какие события происходят в это время на нашей планете? В Южной Африке завершена англо-бурская война, обогатившая мировую историю концентрационными лагерями. В Америке провозглашена Кубинская республика. В Швейцарии в бернское патентное бюро приходит на работу никому не известный учитель Альберт Эйнштейн. В России завершено создание партии социалистов-революционеров, которой пятнадцать лет спустя суждено получить подавляющее большинство в Учредительном собрании и вслед за тем исчезнуть с политической арены. В Москве в Художественном театре ставят «На дне» — гвоздь сезона.
Год как год — ничего особенного. Посеянным в это время семенам будущих трагедий и свершений предстоит еще не скоро прорасти. На фоне всей этой пестрой панорамы внимание историка вряд ли привлечет событие, следы которого остались разве что в анналах Министерства внутренних дел России. В течение трех недель марта-апреля в смежных уездах Полтавской и Харьковской губерний проходили крестьянские беспорядки, распространявшиеся волнами и охватившие 175 общин.
Сценарий каждый раз был один и тот же. Вся община под руководством старосты, составив летучий отряд, словно по какому-то неведомому сигналу неслась на телегах на помещичье имение, жгла его и грабила, не трогая владельцев. Нетронутой оставалась и государственная собственность, в том числе винные лавки, казалось бы, представлявшие наибольший соблазн для погромщиков.