Страница 24 из 34
Через пару дней в беседе со мной Кодацкий вспомнил о банкете, показал эти фотографии, сказав, что их видел Киров, ругал наших. Кодацкий добавил, что Киров благожелательно отметил меня, способного себя достойно держать.
На третий или четвертый день адмирал вернулся из Москвы в сопровождении посла и военного атташе Польской республики. Он и группа встречающих, в составе которой был и я, снялись на ступеньках лестницы при входе в Московский вокзал.
На всех этих встречах Киров ни разу не был и не должен был быть. Так что писавший в ЦК о якобы готовившемся покушении в эти дни на Кирова либо сам дезинформатор, либо жертва лжеинформации. Конечно, мне могут быть и неизвестны какие-либо и чьи-либо тайные замыслы, но конкретная обстановка этих дней июля оснований о возможности покушения не дает[52].
В последнее время возник еще один вариант. В разговоре со мной один умный, весьма осведомленный и честный научный работник Ленинградского института истории партии, зная о моем желании написать все что смогу об обстоятельствах убийства Кирова, поставил вопрос так: «Вот вы ищете и хотите узнать и поведать, кто стоял за спиной Николаева, убийцы Кирова. А может быть, никто? Может быть, это был случай, стечение обстоятельств, и нет никакого заговора, подготовки, организации, соучастников. Николаев увидел Кирова и выстрелил. Может быть?»
Вопрос задан, как мне думается, честно. Да, пожалуй, такая постановка была бы удобна и некоторым историкам и политикам сегодняшнего дня: случай — и концы в воду. Случай — и не надо ничего искать, сомневаться, задумываться. Случай… и только.
Откровенно говоря, все больше и больше, все ближе к такой версии подходят наши центральные научные работники, составляющие и пишущие учебники истории партии. Если проследить, как меняется формулировка убийства Кирова от «Краткого курса…» до издания третьего, дважды переделанного учебника истории партии, — нетрудно усмотреть тенденцию свести дело к индивидуальному акту, случайности, совпадению обстоятельств. Выше подробно рассматривались обстоятельства и обстановка злодейского акта. А если «случай», то каким чудовищным демоном выглядит Сталин и вся сумма его мероприятий после этого случая, на признании которого и в декабре 1934 года можно было остановиться и объяснить народу?! Конечно, при любой версии преступления Сталина очевидны, и абсолютно прав бывший председатель КГБ, а затем член Политбюро и Председатель ВЦСПС А. Н. Шелепин, заявивший с трибуны XXII съезда КПСС:
«Убийство Сергея Мироновича Кирова Сталин и приближенные к нему Молотов и Каганович использовали как повод для организации расправы с неугодными им людьми, с видными деятелями нашего государства.
В то время были приняты чрезвычайные уголовные законы, позволявшие шельмовать и истреблять честных и преданных партии и народу руководителей. В тот период появился целый ряд внесудебных органов. Установлено, что предложение об их организации разработал лично Каганович. В архиве сохранился проект этого документа, написанный его рукой»[53].
В перечне лиц, ответственных за убийство Кирова, фигурирует зловещее имя Л. П. Берии. Хотя события 1934 года проходили, когда Берия был, казалось, рядовым членом ЦК, секретарем ЦК Грузии, все же, говоря об убийстве С. М. Кирова, нельзя обойти молчанием эту демоническую фигуру. По обстоятельствам моей судьбы мне не пришлось ознакомиться с материалами ЦК по судебному разбирательству дела (1953 года) Л. П. Берии и его шайки, поэтому я изложу только то, что мне известно из других источников и по воспоминаниям.
Известно, что Киров в 1920 году был на посту полномочного представителя РСФСР при меньшевистском правительстве Грузии. По этой должности он писал официальную бумагу правительству Грузии с требованием освободить арестованных в Тифлисе (Тбилиси) членов Коммунистической партии. Вот текст документа:
«Нота полномочного представителя РСФСР в Грузии министру иностранных дел Грузии от 9 июля 1920 года за № 527.
По сведениям, имеющимся в моем распоряжении, в Кутаисской тюрьме содержатся под арестом Николай Нозадзе, Ной Тодуа, Георгий Чубанидзе, Баграт Цамая и Лаврентий Берия. Все они были присуждены военно-полевым судом Грузинской Демократической Республики к каторжным работам за участие в вооруженном выступлении в октябре прошлого года.
Так как все поименованные граждане имеют право, на основании ст. X договора между Россией и Грузией, на освобождение от отбывания наказания, я не могу не рассматривать дальнейшее их пребывание в тюрьме как нарушение договора.
Полномочный представитель РСФСР в Грузии
Киров»[54].
Конечно, тогда Киров не знал всех или многих из тех, кого он по должностному положению должен был защищать. Думается, что тогда Берия не был ему известен ни с какой стороны.
В конце лета 1934 года Берия опубликовал в журнале «Большевик» статью, воспевавшую Сталина. Журнал тогда редактировался коллегией в составе: В. Кнорин (отв. ред.), А. Стецкий, Г. Зиновьев, П. Поспелов. Три члена этой коллегии репрессированы в 1936–1938 годах, остался жить и запутывать историю П, Н. Поспелов.
Так вот, в этой статье новоявленный историк Л. Берия, вопреки фактам, писал, в частности: «Имя товарища Сталина тесно связано со всей историей революционной борьбы в Закавказье, с историей большевистских организаций. Он их основоположник».
Статья вызвала бурную реакцию, особенно среди кавказских товарищей, и в первую очередь старейшего большевика А. С. Енукидзе, — это и было закатом его политической деятельности. Немногим более двух лет спустя, в начале 1937 года, Авель Сафронович Енукидзе был уничтожен.
Припоминаю реакцию Сергея Мироновича на этот опус Берии. Вскоре после выхода в свет журнала со статьей, перед началом очередного заседания бюро товарищи обменивались между собой по поводу этой публикации. Киров, как бы останавливая отвлеченные разговоры, совершенно четко и внятно бросил в адрес Берии: «Тоже — историк»… Так Сергей Миронович оценил этот «научный» труд.
Лица, всячески пытающиеся обелить Сталина, развивают легенду, что во всех искривлениях законности, избиении кадров повинен Берия, дурно влиявший на Сталина. Конечно, Л. П. Берия злодей, преступник, враг, но ведь в Москве на ролях в НКВД он появился лишь весной 1938 года, то есть когда уже были уничтожены и репрессированы многие ленинские кадры партии. Да и сам Берия был выдвинут на руководство НКВД не кем иным, как самим Сталиным. Конечно, в расправах с людьми в период 1938–1953 годов ведущая роль Берии не подлежит никакому сомнению, но так же точно и то, что к убийству Кирова его нет оснований пристегивать, у него и без этого за душой достаточно зверств, крови и преступлений. И казалось бы, все ясно. Однако некоторые историки, писатели, вплоть до пресловутой Светланы Аллилуевой, искажают истину, чтобы сохранить «доброе» лицо вдохновителя всех трагических дел в расправе с ленинскими кадрами партии.
Размышляя об обстоятельствах убийства Кирова, нельзя не упомянуть мрачную фигуру долголетнего спутника И. В. Сталина А. Н. Поскребышева. Находясь формально на сравнительно скромной должности секретаря Политбюро (в разное время она называлась по-разному), по существу он был наиболее близок к кухне больших дел, молчаливым хранителем тайн и интриг. За глаза его называли «лукавый царедворец», Квазимодо и т. п.
В ссылке, в Караганде, я встретил Л. В. Ушакову и приехавшую к ней из Москвы ее мать — Марию Петровну. В 1931–1934 годах Л. В. Ушакова была секретарем, а я членом Коллегии НКФ СССР при наркоме Г. Ф. Гринько. Мария Петровна рассказывала, что она хотела пойти к Поскребышеву, когда арестовали Людмилу Владимировну, но не решилась, вспоминая, какой он был в молодости нелюдимый, угрюмый, непривлекательный. Работая над этими воспоминаниями, я написал Л. В. Ушаковой в Москву письмо с просьбой припомнить ее впечатления о дореволюционных встречах с А. Н. Поскребышевым. Привожу выдержку из ее ответного письма в части, касающейся А. Н. Поскребышева:
52
Несколько слов вне связи с излагаемым сюжетом. В ночь на 28 ноября 1937 года в Горьком меня пришли арестовывать. При обыске наткнулись на фотографию упомянутой группы встречавших адмирала на вокзале. У бдительных пинкертонов она сразу вызвала повышенный интерес — прямое доказательство обвинения… в шпионаже. Фото забрали и на обороте его предложили мне расписаться в том, что фото отобрано именно у меня при аресте. То ли следователи были умнее, то ли им было некогда при обилии «врагов» разбираться, но злополучное фото в моем деле не фигурировало за все три года моего пребывания в тюрьме как подследственного (XI. 37 г. —X. 40 г.).
В 1955 году, когда появились явные признаки исправления сотворенного, на мое обращение в Горьковское управление КГБ о возврате мне документов, изъятых при обыске, мне прислали в небольшой пачке уцелевших документов и фото, о котором идет речь. При получении его я обратил внимание выдававшего мне документы сотрудника Карагандинского КГБ на запись на обороте фотоснимка, рассказал об обстоятельствах и предоставил ему возможность от души посмеяться над незадачливыми его коллегами в прошлом.
53
XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет. Т. II. С. 402–403.
54
Киров С. М. Статьи, речи, документы. Том 1. 1912–1921. Издание 2-е, дополненное. Партиздат ЦК ВКП(б), 1936. С. 250.