Страница 5 из 8
«…В Полтаве, перед отъездом в Москву, пишу я (в 1921 году) повесть свою „Голуби“, где устами старика приоткрываю я край наболевшего во мне, но далеко еще не решенного: „все мы — голубиные завистники“. Заканчивал я так свою повесть, и этой завистью к будто бы мирной и ласковой голубиной жизни я открывал первую страницу моей третьей десятилетки — московской ‹…› (Слёзкин считал началом творческого пути 1902 год.— Ст. Н.) Нервно, путанно это последнее мое десятилетие — попытки раскрыть себя и свое, попытки осмысливания в романе „Столовая гора“, в повести „Шахматный ход“ остались только попытками и не имели в дальнейшей моей работе своего развития. Все же это, на мой взгляд, лучшее.
Болезненность перестройки, борьбы за себя, за жизнь сказалась в „Разными глазами“ и особенно остро в „Козел в огороде“, где особенно характерно второе дно повести».
В конце 1918 года при обсуждении рассказа Слёзкина «Червонная осень» Евгений Замятин заметил, возражая одному из критиков: «То, что есть яростно-красочный Гоген — не делает плохим подернутые пеплом краски Борисова-Мусатова. Надо различать импотенцию и целомудрие… Автор пишет не столько строками, сколько между строк. Это — большое и самое трудное мастерство» [18].
Слёзкин интуитивно чувствовал, что писателю чрезвычайно важно понять социальные процессы своего времени, что, не постигнув современности, нельзя создать значительное произведение. Книги, не рассказывающие чего-либо нового о жизни, о людях, бесполезны, они не будут поняты и приняты читателем.
Он называет свои произведения 20-х годов «Столовая гора» и «Шахматный ход» попытками осмысливания. В этой самооценке раскрывается, по всей вероятности, автором не осознанное значение их для читателя и той поры, и современного. Ценность «Столовой горы» и «Шахматного хода», их достоинство именно в том и состоит, что они созданы человеком, писателем со своей точкой зрения, со своим видением мира, происходящих событий. Причем писатель этот хочет понять те процессы, те преобразования, которые охватили страну, разобраться в них и найти свою позицию. «Столовую гору» и «Шахматный ход», первые крупные послереволюционные произведения, сближает общее светлое оптимистическое настроение, вера в завтра (что резко отличает их от всего предшествующего творчества Юрия Слёзкина), хотя и события, и большинство героев этих произведений, казалось бы, дают мало тому оснований.
Действительно, что происходит в романе «Столовая гора»?
У подножия Столовой горы, во Владикавказе, утвердилась Советская власть. Слёзкин рассказывает главным образом о тех, кого занес сюда ветер революции и Гражданской войны: артисты труппы, не успевшие уйти с остатками добровольческой армии, литератор, семья старого генерала, поэт, бывший редактор бывшей белогвардейской газеты. Все это люди, либо не понимающие смысла событий, приверженные прошлому, либо не принимающие нынешнего, не желающие его, но приспосабливающиеся. В романе есть и большевики, например председатель месткома труппы актер Бахтин, поэт и редактор газеты Авалов или же управделами местного совнархоза, но они либо только называются, либо появляются в коротких сценах, чтобы произнести несколько фраз. Зато какие выпуклые фигуры Алексей Васильевич, генерал Рихтер, Халил-Бек, Петр Ильич, Ланская. Их лучше всего знает Слёзкин, и потому они убедительны.
Стремясь придать своему роману бо́льшую достоверность и приблизить по времени к читателю, Слёзкин ведет повествование в настоящем времени — прием, который ныне принят в киносценариях. Лишь то, что касается прошлого героя, дается в прошедшем времени. Он как бы фиксирует происходящее, беспристрастно, незаинтересованно. Почти все, что мы узнаем о характерах героев, их мыслях, чувствах, нам становится известно из их поступков, жестов, слов — со стороны, как наблюдателям; автор умышленно избегает показа изнутри, ибо тогда он должен будет судить своих героев, кому-то симпатизировать, кого-то оправдывать, с кем-то не соглашаться. Нет, автор рисует картину, а читатель пусть сам понимает, где истина, на чьей стороне справедливость.
Разруха? Да. Папиросники? Да. Чекисты, приходящие с обыском? Да. Все это так, все это было, говорит Слёзкин. Но было и другое. Становление новой культуры, приобщение к культуре широких масс, начало созидания нового общества. Автор показывает нам это легкими штрихами, деталями, ненавязчиво и тактично.
Слёзкин, правда, почти не касается тех, кто творит, созидает новую жизнь. Его внимание приковано к другой стороне, к тем, кто вынужден стать внутренними эмигрантами у себя в отечестве. Однако и показ этой стороны убеждает в силе нового строя, в закономерности его прихода. «Столовая гора» так же, как и следующая повесть Ю. Слёзкина, «Шахматный ход», некоторыми своими мотивами предвосхищает «Белую гвардию» М. Булгакова, который во многом шел по стопам Слёзкина и находился под его влиянием (даже в «Мастере и Маргарите» слышны отзвуки слезкинского «Козла в огороде» и его более ранних рассказов, а появление двух неизвестных в городе в начале «Ольги Орг» весьма напоминает появление Ивана Бездомного и Берлиоза в булгаковском романе).
Видимо, настало время сделать небольшое отступление по поводу взаимоотношений двух писателей — Слёзкина и Булгакова. С тех пор как некоторые литературоведы обнаружили, что в образе Алексея Васильевича из «Столовой горы» легко узнать некоторые черты Михаила Булгакова (манера говорить, походка и т. п.), начались всевозможные спекуляции по этому поводу. Поскольку Алексей Васильевич не был явно положительным советским героем, а неявно — вообще сомнительным героем (а Булгакова стремились представить идеальным героем, борцом), то литературоведы Л. Яновская и М. Чудакова стали шельмовать Слёзкина как завистника (дескать, он завидовал Булгакову и потому придал Алексею Васильевичу многие отрицательные черты). В отместку же Булгаков вывел его в «Театральном романе» в образе Ликоспастова, отвратительного типа и завистника. (Этим литературоведам даже не приходит в голову, в сколь неприглядном виде они выставляют своего кумира — Булгакова: ведь если принять эту бредовую версию — Булгаков затаился, а через 15 лет отомстил! Дикость!)
Каковы же были реальные отношения Слёзкина и Булгакова? Они подружились во Владикавказе в 1920 году. В том же году между ними произошло некоторое расхождение (Булгаков «переметнулся на сторону сильнейшую»,— напишет впоследствии в своем дневнике Юрий Слёзкин; что под этим подразумевалось — сегодня установить нельзя). Но, встретившись снова в 1922 году, они и не вспомнили о мимолетном разладе. Об этом свидетельствуют хотя бы два документа. Вот один из них — отзыв Слёзкина о романе Булгакова «Белая гвардия»: «Роман „Белая гвардия“ является первой частью трилогии и прочитан был автором в течение четырех вечеров в литературном кружке „Зеленая лампа“. Вещь эта охватывает период 1918—1919 гг., гетмановщину и петлюровщину, до появления в Киеве Красной Армии. На фоне этих событий рисуется жизнь одной интеллигентной семьи, все члены которой так или иначе вовлечены в общий водоворот.
Вещь эта признана всеми слушателями исключительной по широте замысла, четкости, яркости выполнения, динамичности построения, уверенной лепке героев. Поражает своеобразный строй языка, при кажущейся суховатой беглости, дающий полноту, насыщенность образов. Роман написан настолько честно, в смысле пренебрежения какими бы то ни было ухищрениями (которые у большинства современных писателей заменяют внутреннюю значимость), настолько читатель заражается автором, настолько выпукло встает перед слушателем творческая правда (писатель имеет что сказать, знает, о чем говорить, а потому и может говорить просто), что в ту минуту, когда его слушаешь, не чувствуешь, как написана вещь. В этом ее жизненная сила.
Мелкие недочеты, отмеченные некоторыми, бледнеют перед несомненными достоинствами этого романа, являющегося первой попыткой создания великой эпопеи современности» [19].
18
З а м я т и н Е. Соч. Т. 1. М., 2003. С. 15.
19
С л ё з к и н Ю. Л. Манускрипты // Литературная неделя. 1924. № 58. 9 марта. Приложение к газете «Накануне». 1924. № 575. 9 марта.