Екатерина Медичи

Утром 21 декабря придворные видели, как король и герцог горячо спорят о чем-то в садах близ замка. Гиз настойчиво просил освободить его от должности наместника. Король счел это хитрым маневром со стороны Гиза, который метил на более высокую должность коннетабля. Позже в тот вечер он держал совет, посвященный расправе над соперником. Король мог встречаться с остальными заговорщиками, не боясь вызвать подозрения, ибо в этот момент шел праздничный бал в честь замужества Кристины Лотарингской, и внимание всего двора было приковано к этому событию.

На встрече, не желая, чтобы о нем вспоминали «как о Нероне», король, однако, еще раз подчеркнул суть ситуации: если Гиз не умрет, то убьет самого короля или отстранит его от власти. Было решено, что нужно также расправиться и с кардиналом де Гизом, ибо, если его пощадить, он станет слишком сильным центром притяжения для экстремистов из Лиги. Генрих оправдывался тем, что братья Гизы виновны в «оскорблении величества», а это преступление карается смертью. В возбуждении король обратился к своему тесному кружку: «Кто убьет этих злодеев-Гизов ради меня?» Его личные «сорок пять» телохранителей из созданного д'Эперноном отряда не моргнув глазом согласились выполнить задание. В ту же ночь до Моризини дошли новые слухи, и он отправил собственного капитана охраны к архиепископу Лионскому Пьеру д'Эпинаку, прозванному «мозгом Лиги», с которым ужинал герцог Гиз, дабы предупредить последнего об опасности.

На следующее утро после мессы король и герцог, как сообщали очевидцы, снова препирались, и это было странно, ибо их обоих пригласили в покои к Екатерине. Генрих был сама щедрость и остроумие, и оба шутили и обменивались сплетнями у кровати королевы-матери. Они отлично провели время, угощаясь сладостями и болтая, наконец, Екатерина попросила обоих обняться, дабы забыть о прошлом. Генрих, как говорят, заключил герцога в объятия и поцеловал. Соперники отбыли из королевских покоев, вроде бы, в самом сердечном расположении духа. Эта сцена очень подбодрила Екатерину, хотя, как заметил один историк, слова из пьесы Расина «Британник» — «Я обнимаю своего врага, ибо так проще задушить его» — как нельзя лучше подходили к ситуации.

Перед тем, как расстаться с герцогом в тот вечер, король объявил, что, поскольку он будет справлять Рождество в отдаленном павильоне парка, ему необходимо закончить там одно неотложное дело. Он повернулся к герцогу со словами: «Кузен, у нас есть важные и трудные задачи, разрешить которые следует до конца года. Придите, пожалуйста, завтра рано утром на совет, дабы мы могли этим заняться». И, так как он переезжал в павильон, то попросил герцога (в обязанности которого входило хранение всех ключей в замке), немедленно дать ему ключи, так как фургоны для перевозки багажа прибудут в четыре утра.

В ту ночь герцогу было еще одно предостережение. Его мать, герцогиня де Немур, сказала сыну, что слышала о королевском заговоре против него: утром его собираются убить. Гиз же, как утверждают, надменно отвечал: «Он не посмеет». За ужином он нашел записку под салфеткой, где его снова предупреждали о покушении на его жизнь. Гиз попросил перо и написал: «Он не посмеет», после чего отложил бумагу в сторону. Фатальная уверенность в том, что Генриху, как обычно, «не хватит пороху», ослепляла герцога, он не учел, до чего может дойти человек, ощущающий себя загнанной в угол дичью. Гиз повсюду, кроме покоев короля, ходил с эскортом верных и надежных телохранителей, отчего его ложное чувство неуязвимости только усиливалось. В ту ночь он получил еще пять записок, но ничего не предпринимал и даже разозлился, когда его хирург сунул эти записки ему в руку, и сказал: «Этого никогда не случится. Пойдемте спать. Всем вам пора в постель». Он только что вернулся со свидания с прекрасной мадам де Сов и примерно в час ночи пошел к себе в спальню.

Ранее, в одиннадцать часов, к себе в покои прошел Генрих и, перед тем как заснуть, попросил слугу, дю Альда, разбудить его в четыре часа. Ночь он провел беспокойную и проснулся очень быстро — к удивлению королевы — и очень рано. Он не стал одеваться, только накинул халат и в шлепанцах, с зажженной свечой, отправился на встречу с Бельгардом, вожаком компании гасконцев, и его молодцами. К пяти часам убийцы из отряда «сорока пяти» были на местах. Пятеро должны были непосредственно выполнять задание, еще восемь — перекрыть герцогу путь к отступлению, а остальные спрятаться вокруг, на случай, если что-то пойдет не так. Прослушав утреннюю мессу, начинавшуюся в шесть часов утра, король вернулся к себе в кабинет.

Герцог тоже поднялся рано. Утро было темное, шел сильный дождь. Он оделся и пошел слушать мессу, но обнаружил дверь часовни запертой. Тогда он опустился на колени снаружи, у дверей и помолился, прежде чем идти на совет. Тут к нему приблизился дворянин из Оверни по имени Луи де Фонтанж, заклиная его не ходить на заседание, ибо там его убьют. Герцог терпеливо отвечал: «Но, друг мой, я уже давно излечился от подобных страхов». Он получил не менее девяти предупреждений; в этих условиях поведение Гиза можно расценивать как самоубийственную гордыню. Он улыбнулся и пошел навстречу судьбе.

Большинство из членов совета уже были на местах, когда прибыл Гиз, его брат сидел рядом с архиепископом Лионским, все ждали лишь Рюзе де Болье со списком вопросов для обсуждения. Герцог, который не успел позавтракать, послал своего слугу, Перикара, за провизией. Чуть позже прибыл капитан королевской стражи Ларшан с несколькими подчиненными, якобы для обсуждения вопроса о жалованье. Герцог признал их требования справедливыми и, озябнув, подошел к камину погреться. Перикар еще не возвращался с едой; у герцога вдруг пошла носом кровь, он попросил платок. Наконец, в восемь часов, после долгого ожидания, Гизу доставили фруктов из королевской кладовой, а секретарь де Болье прибыл с повесткой дня.

Согласно свидетельству дворцового медика Мирона, король все слышал, стоя под стеной кабинета. Он как будто боялся, что шестнадцать убийц, которых он предупредил, что Гиз «высок и силен», не смогут справиться с одним герцогом. При короле находились двое капелланов, молившихся за короля, прося Всевышнего простить его за страшное преступление. По условленному сигналу государственный секретарь Револь должен был привести Гиза, но король бросил взгляд на Револя и проговорил: «Ради Бога, приятель, вы так бледны! Разотрите себе щеки! Разотрите щеки, а не то все испортите, вызвав подозрения!» Револь, видимо, как-то добился естественного цвета щек, удовлетворившего короля, вошел в зал и попросил Гиза пройти в Старый кабинет; герцог вскочил так стремительно, что даже опрокинул стул. Бросив на стол несколько слив, он воскликнул: «Угощайтесь, господа!» Он прошел к дверям, обернулся и, словно по наитию, сказал: «Прощайте, господа» — небрежно, не предчувствуя никакой беды. Вдоль стены приемной выстроились восемь человек из отряда «Сорока пяти», они приветствовали герцога, чтобы не возбудить в нем подозрений, приподнимая правой рукой свои бархатные шляпы; в левой они сжимали кинжалы, спрятанные в складках плащей. Гиз прошел в коридор, ведущий к Старому кабинету, и восемь убийц проследовали за ним, закрывая путь к отступлению.

Когда Гиз приподнял портьеру, он увидел, что в кабинете, сразу за порогом, стоят убийцы. Поняв, что попал в ловушку, он попытался повернуть обратно, но ему преградили путь те, кто только что снимали шляпы. Затем «сорок пять» обрушились на него, вонзая в тело кинжалы. Он кричал: «Эй! Друзья мои!» Плащ мешал ему вытащить шпагу, он все же сумел сильно ударить двоих по лицу и свалить еще четверых на пол. Но, как бы яростно он ни защищался, спасти свою жизнь ему не удалось, и он пал после героической борьбы у изножья королевского ложа. Испуская дух, он произнес: «Господа! Господа!» — и, вверяя себя Всевышнему: «Грешен, Господи! Пощади!» Генрих стоял, глядя на поверженного врага и даже, как говорили, усмехнулся: «Взгляните-ка на этого короля Парижа. Не так уж он и велик!»

Затем его величество вошел в зал заседаний вместе с гвардейцами и объявил, что Гиз мертв, и они должны повиноваться ему как своему законному королю. Гвардейцы уже заперли выход из зала. Кардинал де Гиз был арестован вместе с теми, кто входил в клику Гизов. В других помещениях замка были взяты под арест еще восемь родичей Гизов, не считая других руководителей Лиги.