Запах жизни

— Добрый вечер, родной мой, — сказала она. — А я, знаешь, задумалась что-то. А думы у меня простые, все прошлое вспоминаю. Иногда думаешь, господи, во сне я это вижу или наяву грезится. Человек же как живет: сперва будущим, потом только прошлым. Я сейчас опять прошлое вспоминала. Самое ценное — воспоминания, чем больше накопит их человек к концу жизни, тем богаче он. И еще — все успеть надо сделать... Иначе, когда ничего уже не можешь, с ума сойти можно. А ну, помоги мне, сынок!

Энвер вынул из духовки лист с пирогом. Он постоял еще несколько минут на кухне, собираясь что-то сказать Сачы-хале, но так и не придумал ничего. Он обрадовался, когда в кухню вошла жена.

— Садись обедать, или, вернее, ужинать, — сказала она хмуро. — Так и заболеть недолго, посмотри на себя, половина от тебя осталась. -

Он сел обедать здесь же, на кухне, ел без аппетита, толком не замечая, что ест. Спросил, где сын.

— У соседей, — сказала жена и начала рассказывать, как сегодня их сын и два его товарища отправились в магазин покупать подарок соседскому мальчику — имениннику...

Он почувствовал, что жена смотрит на него.

— Ты ведь меня не слушаешь, — сказала она.

— Я вспомнил, — попытался он вывернуться, — как раз сейчас вспомнил, что мы приглашены завтра на свадьбу...

— К Джавадовым?

— Энвер кивнул.

— Ты знаешь, — сказала жена вполголоса, чтобы не услышала Сачы-хала, она знала, что это будет неприятно Энверу, — мне показалось, что у тебя вчера из-за этого немного было испорчено настроение. Или мне показалось? Он тебе только сегодня сказал?

Энвер вспомнил, что у него действительно было из-за этого испорчено настроение, сейчас это ему показалось удивительным.

— Завтра Новруз-байрам, — сказала Сачы-хала, — а люди свадьбу устраивают. Грех. Не перед богом грех, а перед собой... Сегодня праздник отпразднуй, через день свадьбу, тоже праздник, а так взяли и на один праздничный день себя обокрали. Есть еще чудаки, так те и на Новый год свадьбы устраивают. Непонятно мне это... Вы идите в комнату, я приберу...

Он лежал на спине и ждал. Но боль не приходила, она притаилась где-то совсем рядом. И тоже ждала.

— Пришел уставший, но ужасно счастливый, — сказала шепотом жена, входя в спальню. — Уснул мгновенно. — Она двигалась по комнате легко, словно ноги ее не касались земли. — Рассказывал, как прошли именины, а потом на полуслове заснул. — Она погасила свет в столовой, быстро забралась в постель и, не укрываясь, склонилась над Энвером. Он видел в темноте ее глаза, он всегда утверждал, что они светятся в темноте, мягкие очертания лица. Она положила ему руку на лоб, и он ощутил прохладу ладони. Потом она приблизила лицо совсем близко, теперь он ощущал ее дыхание, и спросила:

— Отчего тебе плохо?

Она ждала ответа, а он молчал. Он молчал, ее прохладная ладонь лежала у него на лбу, и губы ее были от него на расстоянии поцелуя, а он вспоминал девочку, которая пятнадцать лет назад ушла из-за одного парня, по искреннему тогда убеждению Энвера, не стоящего ее, из дому и приехала в Москву, где этот парень учился. Он не то чтобы вспоминал, просто это промелькнуло в сознании. Он с изумлением спросил у себя, как же так быстро пролетело время и почему он всю жизнь подгонял его, вместо того, чтобы ценить каждый день. А он должен был ценить, ибо был он один из немногих избранных на земле, из тех, у которых счастлив каждый их день, но не дано им по таинственному закону компенсации почувствовать и понять этого. А сегодня он, кажется, понял...

Он взял ее за плечи и нежно, как очень давно, пятнадцать тысяч или просто пятнадцать лет тому назад, прижал к себе, он целовал ее волосы, глаза, он сказал ей, что любит ее, и она, растроганная, прильнув к нему, с упоением слушала и знала, что это правда, потому что женщины всегда чувствуют правду, когда им говорит это тот, кто истинно любит.

Она спала. Он подошел к окну. Улицы казались белыми под лунным светом, и белым было море под этим светом. Белыми были крыши домов, и ниоткуда не доносилось ни звука. Не было слышно ни голосов человеческих, ни звуков мотора, ни звуков шагов. И опять ему показалось, что он смотрит в бездну. Никогда в жизни ему не было так страшно. Он подошел к кровати. Она спала, и еле слышно было ее дыхание. Он не стал ее будить. А боль притаилась рядом, пульсируя от нетерпения.

После свадьбы жених и невеста уехали первыми, а потом стали разъезжаться все. Мягко подкатывали машины на площадку перед памятником Кирову и отъезжали. Уехали после долгих прощаний родители жениха и близкие родственники жениха и невесты, и менее близкие, и просто гости.

Джавадов и Энвер пошли пешком. Жены шли рядом и рассказывали друг другу о свадьбе, которую только что отпраздновали. Они обогнали мужей на несколько шагов и шли впереди, а Энвер и Джавадов шли и молчали.

Потом Джавадов сказал, что жених ему нравится, производит впечатление самостоятельного человека и порядочного. Он взял под руку Энвера и, бросив беспокойный взгляд на жену и удостоверясь, что она не слышит, добавил, что и все-таки этот жених, и его родичи, наверное, так и не станут ему близкими или хотя бы приятными, потому что у него несчастный характер, он уже убедился окончательно, что из его попытки заводить новых друзей ничего не получается. И Энвер знал, что это правда. Он знал это в отличие от всех знающих Джавадова и уверенных, что у Джавадова дар очень легко и быстро сходиться с людьми.

— Что ты собираешься делать летом? — спросил Джавадов.

— Не знаю еще.

— Слушай, — сказал Джавадов, — мне пришла в голову отличная мысль, давай-ка этим летом отменим Кисловодски и круизы, а просто поедем на дачу, поближе к морю, и чтобы телефона не было, захватим ружья, я уже столько лет собираюсь... Если ты согласен, честное слово, поедем... Жену я уговорю. Только если ты согласен.

— Я тебе послезавтра, в понедельник, скажу, согласен я или нет, — серьезно сказал Энвер.

Джавадов посмотрел на Энвера.

— Никак не пойму, что с тобой происходит с позавчерашнего дня, — сказал он, — не хочешь говорить, ну да ладно, бог с тобой.

— В понедельник скажу... И если решим ехать, то сперва на один день... или на два заглянем в пещеру Разина.

— Куда? — сказал Джавадов и рассмеялся. — Стареем мы с тобой... А ты знаешь, скажу тебе откровенно... Я уже столько лет мечтал поехать и пожить у моря. И чтобы только моя семья и твоя... и больше никого...

Энвер и без этого знал, что у Джавадова, кроме него, друзей нет, по крайней мере таких, которых ему хотелось бы видеть...

В понедельник он приехал в поликлинику рано. На работу он позвонил из дому и сказал, что опоздает на полтора часа. Сперва он зашел в лабораторию и взял листки с результатами анализов, до него точно такие же листки взял какой-то полный человек с темными набрякшими кругами под глазами. Человек бегло просмотрел листки и весело спросил:

— Почки-то мои на месте еще?

— На месте, — серьезно сказала женщина-врач с тонким красивым лицом, на котором совершенно лишними выглядели очки в мужской роговой оправе. Энвер заметил, что она посмотрела вслед этому человеку очень озабоченным взглядом. Он ничего не стал спрашивать, просто взял листки с анализами и поднялся, как и два дня назад, по мраморной лестнице с начищенными металлическими поручнями на второй этаж с пальмами. Он прошел в регистратуру, и давешняя хорошенькая сестра, узнав Энвера, раньше чем он назвал свою фамилию, сказала, что его карточка в кабинете у его лечащего врача.

— Сегодня доктор Гасанов работает, — сказала она.

— Да, — рассеянно отозвался Энвер, — но я же не к Гасанову...

— А, простите, — сказала сестра, — это не вы его спрашивали... Но все равно, сегодня приемный день доктора Гасанова.

Энвер вошел в кабинет, и там действительно находился другой врач. Он, узнав фамилию Энвера, взял его карточку и, как показалось Энверу, небрежно полистал ее. Потом задумчиво посмотрел на Энвера. Под его изучающим взлядом, в котором мелькали, Энвер был уверен в том, что не ошибся, насмешливые искорки, ему стало не по себе. Он протянул врачу листки, тот взял их и, не глядя, положил на стол.