Страница 99 из 102
Олег Юрьев. Разговор о жизни и смерти. К 50-летию “Доктора Живаго”. — “Booknik.ru”, 2008, 15 января <http://www.booknik.ru>.
“<…> из первой половины текста [„Доктора Живаго”] можно было бы, вообще говоря, выстричь пять-шесть небольших рассказов, несколько несамостоятельных по стилистике в широком эклектическом диапазоне (Куприн/Леонид Андреев/Шмелев), но в целом вполне пристойного дореволюционного качества. А из второй половины — пару очерков во вкусе „молодой советской прозы 20-х гг. ” — которая про Гражданскую войну в Сибири и на Дальнем Востоке (Вс. Иванов, например; т. е. слегка похуже, чем Иванов, конечно, но тоже ничего). Можно было бы произвести и другую процедуру — прочесать мелким гребешком да и вычесать все пластически и ритмически тонкие „модернистские” фразы. Получилось бы страниц, думаю, сорок „пастернаковской прозы 30 гг.”. А сухой остаток — раздать бедным. Сухим пайком. Впрочем, они его, кажется, уже получили”.
“<…> Пастернака как романиста отличает удивительно последовательное нежелание? — неумение? — непонимание необходимости? — показывать узловые события и сцены — моменты, существенные для развития сюжета и персонажей. Важное в „Докторе Живаго” чаще всего пересказывается и/или должно пониматься из контекста. Несущественное же — бесконфликтные сцены и сомнительной интеллектуальной ценности разговоры — описывается более чем развернуто. <…> Даже не в самом удачном романе Льва Толстого, упомянутом здесь только ради его иллюстратора, трудно было бы вообразить себе, что суд над Катюшей Масловой не представлен в лицах, а сообщен читателю задним числом („Нехлюдов узнал Катюшу на суде и очень расстроился…”)”.
“„Доктор Живаго” — опоздавшая книга. Он должен был бы выйти лет на десять раньше, в 1947 — 1948 гг., в эпоху, которой он, собственно, и принадлежит по своим, так сказать, идейно-художественным характеристикам, в эпоху, которой (это гипотеза!) в значительной степени и порожден — в окончательном своем замысле по крайней мере”.
“<…> Так что еще сказать о „Докторе Живаго” — на прощанье (вряд ли я его когда-нибудь буду перечитывать)? Один раз Борис Леонидович Пастернак крайне неудачно поговорил по телефону… Я взял бы на себя смелость предположить, что „Доктор Живаго” — это и есть несложившийся тогда „разговор о жизни и смерти” с самым главным собеседником, тихо положившим трубку. Теперь понятно, к кому, собственно, обращен роман, кого пытается тронуть и убедить автор. Но поздно, поздно…”
Составитель Андрей Василевский.
“Бельские просторы”, “Вопросы истории”, “Дальний Восток”, “Даугава”,
“Дружба народов”, “Звезда”, “Знамя”, “История”, “Литература”, “Лоза”,
“МЕГАЛИТ”, “Мир Паустовского”, “Народ Книги в мире книг”, “Нева”, “Октябрь”, “Подъем”, “Посев”, “Русский репортер”
Кирилл Александров. “Чекистский крюк”. — “Посев”, 2007, № 12 <http://www.posev.ru>.
“Откровенные суждения Виктора Черкесова — это не точка зрения рядового оперативника бывшего КГБ СССР. Это своеобразный манифест, программа, основные положения которой разделяют не только многие представители властной элиты, но и обыватели. Главной ценностью современной российской жизни объявляется не частное лицо, не общество, не личные усилия и предприимчивость, не способность к размышлениям и переживанию, не даже законопослушание — а корпорация.
Объединение своих .
Бывших и нынешних сотрудников госбезопасности, должных, с точки зрения генерал-полковника Виктора Черкесова, „превратиться в локомотив и вывести общество в новое качество” ”.
Нашумевшая статья директора ФСКН (Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков) в прошлогодне-осеннем “Коммерсанте” (№ 184) и собственно личность идеолога обсуждается в этом же номере “Посева” в статьях Ростислава Евдокимова и Вячеслава Долинина (будучи старшим следователем КГБ по особо важным поручениям, В. Черкесов когда-то курировал их “диссидентские” дела; “…со мной Черкесов был вежлив — даже угрожал в вежливой форме. Например: „Вячеслав Эммануилович, мы же Вас не бьем, а ведь в нашем арсенале есть жесткие методы””).
Ольга Андреева. Артель Юрского и мутация мира. — “Русский репортер”, 2008, № 3 (033) <www.rusrep.ru>.
“[Андреева:] А что происходит с театром в этом конце эпохи?
[Юрский:] Театр превратился в шоу. Нашей профессии нет. Есть другие профессии: танцора, певца, музыканта, пантомимиста, звезды, шоумена — много разных профессий.
И как будет, по-вашему, развиваться ситуация?
Я думаю, если общество не станет совсем тоталитарным, некоторая альтернатива будет оставаться. Но это будет как то, что я видел в Праге, где универмаги работают и всякие магазины западные, а человек сидит в мастерской в центре города в полуподвале и клепает специальную посуду для кофе. И его отец клепал, и его дед клепал. И его, слава богу, не трогают, пусть клепает”.
Николай Блохин. Завещание Михаила Булгакова. — “Подъем”, Воронеж, 2007, № 12 <http://www.pereplet.ru/podiem>.
Об исполнении этого необычного завещания — отправке части гонорара за опубликованный в СССР роман “Мастер и Маргарита” вдовой писателя первому встреченному в день публикации человеку. Причем встреченному на кладбище, у могилы Михаила Афанасьевича. Восстановлен и день знакомства Елены Сергеевны с ленинградским журналистом Владимиром Невельским, который купил на эти деньги катер и под аплодисменты берега проехался на нем по Фонтанке. Катер был назван, естественно, “Михаил Булгаков”.
Екатерина Викулина. Мертвецы города Риги. — “Даугава”, Рига, 2007, № 5/6.
Об использовании изображений трупов и вообще тела в уличной (в том числе социальной) рекламе. Текст написан очень концептуальным языком, иногда кажется, что читаешь не о повседневной жизни жителей Риги, но главы (анти)утопического романа. В таком мире жить совсем не хочется.
Борис Волох. Лавирующая журналистика как зеркало “экономики переходного периода”. — “Посев”, 2008, № 1.
Вот плюрализм так плюрализм: беспощадный ответ (и редакция смиренно ставит его в номер, “комментируя” лишь шапкой “По следам наших публикаций”) на статью Леонида Зеленко “Надорвавшийся. На смерть Ельцина” (“Посев”, 2007, № 8). “Идеологически беспозвоночная публицистика демократов, пример коей явила статья Зеленко, сыграла немалую, если не решающую роль в спектакле, по ходу которого вопартиенные имитаторы либерализма водили за нос общественное сознание семнадцать лет. В спектакле, в котором мы — рядовая пехота демократии, ее „стойкие оловянные солдатики” — участвовали своей восторженной, романтической и преданной массовкой. О чем нимало сегодня не жалеем, более того — гордимся. Ибо нас вело не рабское вожделение власти, но любовь к свободе. Может, в том и состоит главный итог эпохи Ельцина?”
Сергей Волков. Трагические тенора эпох. — Научно-методическая газета для учителей словесности “Литература” (Издательский дом “Первое сентября”), 2008, № 1 (640) <http://lit.1september.ru>.
О том, как, по мнению страстно-поэтичного автора, “революционные судороги января 1918 года волнами расходились по нашей истории”, об экзистенциальной связи между поздним “протестантством” 1968-го (ввод советских войск в Чехословакию) и блоковской поэмой “Двенадцать”. Финал статьи: “Кстати сказать, именно в 1918 году не присуждалась Нобелевская премия по литературе. Симптом символический”.
Евгений Воронов. Ариадна. Рассказ. — “Бельские просторы”, Уфа, 2007, № 12 <http://www.hrono.ru/proekty/belsk>.
И этот, и почти все душещипательные рассказы в настоящем номере “БП” — суть терапевтические сказки; доходит до того, что Сказка и сама становится героем ( Александр Двинских, “Сказка о Сказке”).