Страница 29 из 56
1) не делай поправки на мониторинг себя и другого, столь жизненно важный для чистых отношений;
2) погружай свою самоидентичность в другого или в фиксированную рутину;
3) не допускай такой открытости себя другому, которая может стать предпосылкой интимности;
4) стремись сохранять неравенство гендерных различий и сексуальных практик.
Первое предписание всех терапевтических программ носит рефлексивный характер: признай, что у тебя самого есть какая-то проблема и посредством такого признания начинай что-то делать с ней! В алкогольных группах самопомощи «всплывание» означает термин, часто используемый для описания состояния ума тех, кто говорит: «Хватит, так хватит: я намерен измениться». «Даже после того как решение принято на каком-то уровне, вы можете все еще нуждаться в определенной встряске, чтобы приступить к действию. Это мог бы быть отказ, автомобильная авария, оскорбление со стороны сексуального партнера, утрата трезвости или приступ беспокойства. Вредные последствия здесь подобны энергетическому залпу по вашему здоровью»[131].
Решение о том, чтобы приступить к действию, обычно включает в себя обеспечение помощи других, извне самой по себе аддиктивной связи, поскольку это ключевой способ достижения начальной дистанции, равно как и поддержки.
Развитие рефлексивного внимания влечет за собою, в качестве базового исходного пункта, осознание выбора. Выбор — и это следует подчеркнуть — означает оценивание пределов и границ, которым кто-то подвержен: это способ оценки своих возможностей. Рефлексивный момент один из авторов называет «саморазговором» (Self talk, другой вариант перевода: «разговор с самим собой» — примеч. перев.).
Саморазговор представляет собою своего рода перепрограммирование, способ рассмотрения того, насколько далеко установленные рутины должны быть обдуманы новым способом или, если возможно, отброшены. Осознание выбора означает преодоление «негативных программ», которые поддерживают аддиктивные паттерны. Аддиктивное программирование может звучать примерно так:
• «Как раз этого я не могу сделать»;
• «Я точно знаю, что это не будет работать»;
• «Я недостаточно креативен»;
• «У меня никогда не хватит денег»;
• «Я не могу ладить со своим боссом»;
• «У меня никогда не хватит времени сделать все, что необходимо...» и так далее[132].
Мы должны будем отступить от наивного, почти тоталитарного круга предписаний избегать всех таких мыслей: потому что почти очевидно, что «Как раз этого я не могу сделать», «Я точно знаю, что это не будет работать», и все остальное часто может быть реалистичной оценкой чьих-то возможностей в любом заданном контексте. Рефлексивность — это необходимое, но еще не достаточное условие освобождения от пагубного пристрастия. Тем не менее бихевиоральная важность такого программирования достаточно очевидна.
Ясно, что выбор прямо отражает природу самости. То, чего хочет личность, помогает определить, что представляет собою эта личность; а нахождение уверенной самоидентификации фундаментально для идентификации желаний. «В течение дня могут иметь место тысячи маленьких выборов. Все они имеют какое-то значение»[133].
Однако некоторые из них имеют большее значение, нежели другие. Принудительные отношения, как настоятельно утверждает терапевтическая литература, хотя и не всегда используя для этого так много слов, препятствуют исследованию самоидентичности. Поэтому, например, Касл рассматривает созависимого индивида именно как «кого-то, чья сердцевинная идентичность недоразвита или неизвестна, и кто поддерживает ложную идентичность, выстраиваемую из зависимых привязанностей к внешним источникам»[134].
Созависимые индивиды приучаются к нахождению своей идентичности через действия или потребности других; но в любой аддиктивной связи самость имеет тенденцию сливаться с другим, поскольку пагубное пристрастие выступает первичным источником онтологической безопасности. Одна из целей, часто предлагаемых на ранних фазах терапевтического воздействия в группах самопомощи, состоит в том, чтобы «отпустить» — ослабить попытки контролировать другие характеристики созависимости. Индивида поощряют к тому, чтобы освободиться от ее «молчаливого контракта». Пройти через этот процесс крайне трудно, хотя его поверхностные маркеры очевидны: ее разговоры больше не сосредоточиваются непрерывно на том, что говорит «он», что говорят «они», что говорит «мой муж» или «мой любовник». В группах поддержки для партнеров алкоголиков отпускание именуется «любящим разъединением» — довольно банальная фраза для весьма реального феномена, представляющего собою возникновение способности созависимого проявить заботу о другом, не взваливая на себя груз его или ее пагубного пристрастия[135].
То, что представляется на первый взгляд поощрением эгоизма, даже нарциссизма, следует понимать как сущностную стартовую точку для возможности развития любви-слияния. Это предпосылка для осознания другого как независимого существа, которое может быть любимо за ее или его особые черты и качества; она предлагает также шанс освободиться от навязчивой идеи о разрыве или прекращении связи.
Один из терапевтов перечисляет некоторые характеристики новых привычек, которые могли бы вытеснить старые, более принудительные.
Вы должны выслушивать проблемы друга — именно выслушивать, а не пытаться спасти ее или его.
Вместо того чтобы сосредоточиваться исключительно на одной личности, вы должны проявлять интерес ко многим людям.
Вместо того чтобы возвращаться на «место преступления» — туда, где живет ваш бывший любовник, или в места, где вы бывали вдвоем, — вы должны находить другие, более интересные места для посещения. Если вы настойчиво желаете чего-то или кого-то недоступного для вас, постарайтесь лучше наслаждаться чем-то или кем-то более доступным. Вместо того чтобы громоздить оскорбления, скажите «нет» самой связи. Если вы только что порвали с любовником и он звонит всегда в определенное время, найдите что-нибудь приятное, чем вы могли бы занять себя в это время[136].
Определение личностных границ расценивается как фундаментальное для не-аддиктивной связи. Почему? Ответ опять касается самости и ее рефлексивности. Границы устанавливаются, говоря психологически, тем, что кому принадлежит, и поэтому они нейтрализуют воздействия проективной идентификации. Четкие границы в рамках связи, очевидно, важны для любви-слияния и поддержания интимности. Интимность дает возможность не для поглощения другого, а для знания его или ее характеристик и обеспечения доступности к себе. Открытость другому парадоксальным образом требует обозначения личностных границ, потому что это коммуникативный феномен; он требует также восприимчивости и такта, поскольку это не то же самое, что жизнь вообще без конфиденциальных мыслей. Баланс открытости, уязвимости и доверия, разрабатываемый в связи, управляет тем, становятся ли личностные границы такими разрезами, которые скорее препятствуют коммуникации, нежели поддерживают ее[137].
Такого рода баланс предполагает также баланс власти, вследствие чего чистые отношения с их обещанием интимности зависят и от возрастающей автономности женщин, и от пластичной сексуальности, более не служа двойному стандарту. Тот же упомянутый выше терапевт дает схему, идентифицирующую характеристики аддиктивных связей в сравнении с интимными отношениями[138] (см. табл. 1).
131
Charlotte Kasl. Women, Sex and Addiction. — London: Mandarin, 1990. — P. 340.
132
Shad Helmstetter. Choice. — New York: Pocket Books, 1989. — P. 63-64.
133
Shad Helmstetter. Choice. — New York: Pocket Books, 1989. — P. 97.
134
Charlotte Kasl. Women, Sex and Addiction — London: Mandarin, 1990. — P. 36.
135
Jody Hayes. Smart Love. — London: Arrow, 1990. — P. 174-175.
136
Jody Hayes. Smart Love. — London: Arrow, 1990. — P. 73.
137
C. Edward Crowther. Intimacy. Strategies for Successful Relationships. — New York: Dell, 1988. — P. 156-158.
138
Jody Hayes. Smart Love. — London: Arrow, 1990. — P. 174-175.