Страница 13 из 48
Если при дворе королевы Луизы все было проникнуто набожностью и памятью Генриха III, то двор Маргариты, как настоящий двор Валуа, сохранял все ренессансные традиции. Это был центр не только церемониальной, но также культурной и интеллектуальной жизни Франции. Изысканные вкусы Марга-[80]риты накладывали отпечаток на характер поведения ее придворных. Неоднократно приглашаемый королевой Брантом неустанно восхищался на страницах своих сочинений организацией повседневной жизни ее двора, который напомнил ему двор парижский, «наш двор». Торжественные и ординарные мессы, публичные обеды, балы, театральные представления, нарочито изысканный язык и манеры, постоянное присутствие при дворе ученых, писателей и поэтов (братьев д'Юрфе, например) — этого не знал ни один из существующих тогда во Франции дворов. Юссон стали называть «новым Парнасом». И все это — во времена, когда, казалось, политическая и социальная разруха во Франции достигли своего апогея. Двор Маргариты привлекал, конечно, не только дворян Оверни, но и жителей соседних провинций, и даже парижан, привлекал не только как память об ушедшем «золотом веке», но также выраженной аполитичностью. «Подобно Вам, я выбрала спокойную жизнь», — написала Маргарита Брантому в 1591 г., который позже, в свою очередь, в «Хвалебном слове Маргарите де Валуа» опишет эту жизнь в следующих выражениях: «Королева Маргарита, которой должно было бы играть роль пульса земли французского королевства, со всем благородством отказалась от этой роли, хотя королевство это принадлежало ей по полному праву — божественному и человеческому... и удалилась в замок Юссон средь пустынь, скал и гор Оверни, населенных людьми, столь непохожими на жителей великого города Парижа, в котором она должна была бы теперь обладать своим троном и творить справедливость... Ее мы видели только как прекрасный светоч, как яркое солнце, озаряющее всех[81]нас, и даже когда оно спряталось за вершины скал и гор Оверни, то также превратилось в некий чудный порт, морскую гавань, огни которой для моряков и путников были сигнальным фонарем, спасающим от крушения, а ее пристанище стало самым красивым, самым нужным и самым почетным для всех и для нее самой».
Важным фактором относительной стабильности положения двора Маргариты явилось то, что Овернь и соседний Лангедок быстро признали Генриха IV, и на их территории не было масштабных боевых действий, хотя зимой 1590/91 г. королеве и ее окружению пришлось пережить бунт гарнизона Юссона, задобренного обещаниями скорой выплаты денег. В 1593 г. король восстанавливает регулярное финансирование двора своей жены, которая, в свою очередь, организует его в полном объеме. Именно в это время уже появляется постоянный совет Маргариты во главе с канцлером Жаном Бертье, будущим епископом Рье, представляющим ее юридические интересы.
Таким образом, пока мужчины воевали, придворная жизнь сохранялась при «дамских дворах», и именно двору Маргариты де Валуа удалось оказать влияние на французский двор XVII века и осуществить настоящую преемственность в деле его организации и функционирования. Однако случилось это уже в 1600-х гг., а к моменту коронации Генриха Наваррского в 1594 г. в Шартре, который отныне мог полноправно называться Генрихом IV, всем было понятно, что старого двора более не существует. Итогом гражданских войн стала глубокая ностальгия дворянства по утраченному навсегда двору Валуа, всеобщая [82]социальная апатия и депрессия. Ренессансная Франция канула в Лету.
В числе многочисленных проблем, стоящих перед Генрихом IV, о чем пойдет речь в 3-й части настоящей книги, оказалась весьма злободневная проблема организации «дамского двора». Герой одноименного произведения уже упоминавшегося Агриппы д'Обинье барон де Фенест произнес слова, которые разделила бы вся мужская часть двора Генриха IV: «Удалите от двора дам, упраздните дуэли и балеты, и там будет незачем находиться». Дамы появились при новом дворе вслед за своими мужьями в 1594 г., когда нового короля признал Париж и он в очередной и последний раз сменил вероисповедание. Однако дома королевы — главного социального символа «дамского двора» — в данный момент времени не существовало, поскольку законная жена короля — Маргарита де Валуа — пребывала в Юссоне, пережидая гражданские войны и рассчитывая на возвращение в Париж вслед за королем. Генрих IV в тот момент меньше всего желал видеть Маргариту в столице, поскольку мечтал о разводе и женитьбе на своей фаворитке Габриэль д'Эстре, герцогине де Бофор.
По правде говоря, существовала своего рода имитация «дамского двора», поскольку Габриэль д'Эстре поселилась в Лувре, в апартаментах французских королев. Эта официальная любовница Генриха IV, мать его троих детей, питавшая надежды однажды стать французской королевой, являлась главной противницей возвращения королевы Маргариты в Париж и соответственно настраивала короля. Дамы были вынуждены ей служить, но служба эта, как и сама фаворитка, особым почетом не пользовалась. Вдобавок ко[83]всему служение это было безвозмездным, поскольку король не решился создать официальный оплачиваемый штат из знатных дам для своей пассии. Первый большой бал, состоявшийся в Лувре по случаю заключения Вервенского мира с Испанией 1598 г., показал, что при дворе нет не только настоящей королевы, но также и главной фигуры придворной жизни — церемониального короля. Именно после этого бала придворная дама двора Генриха III мадам де Симье язвительно, но верно заметила: «Я видела короля, но не увидела Его Величества». Фраза стала крылатой.
Дом царствующей королевы Франции был восстановлен только в 1600 г. благодаря трем событиям: неожиданной смерти от родовой горячки Габриэли д'Эстре, разводу короля с Маргаритой де Валуа (1599 г.) и его женитьбе на Марии Медичи. Новая французская королева появилась во Франции как результат долгого дипломатического торга короля, Римского Папы и герцога Тосканского. Взамен аннулирования брачного союза с Маргаритой де Валуа и списания части внешних долгов Франции Генрих IV обязался взять в жены именно эту принцессу, которая приходилась двоюродной племянницей Екатерине Медичи.
Маргарита, будучи уже королевой Франции, согласилась на развод с Генрихом IV, с условием сохранения за собой титула королевы без королевства. Отныне она именовалась — королева Маргарита, герцогиня де Валуа. Развод для нее стал главным (хотя и далеко не единственным) условием возвращения в Париж. Однако король не спешил давать разрешение и выжидал удобный для себя и двора момент. Триумфальное возвращение королевы Маргариты в[84]столицу в 1605 г. под крики восторженных парижан стало важным и действительно своевременным политическим решением короля, ведь Маргарита как последняя представительница рода Валуа символизировала двор прежней династии, связь с которым Генрих IV всегда демонстрировал. Король стал сознательно привлекать свою первую жену ко всем официальным церемониям, подчеркивая тем самым единство и величие королевской семьи и власти. Таким образом, в начале XVII в. во главе женского двора Франции оказались две королевы, Мария Медичи и Маргарита де Валуа; по иронии судьбы первая была настоящей, а вторая бывшей женой короля!
Мария Медичи сначала ревниво отнеслась к появлению Маргариты, проявляя знаки откровенного невнимания и недружелюбия, чем даже вызвала гнев и раздражение короля. Так, со слов Таллемана де Рео, «Генрих IV... навещал королеву Маргариту и всякий раз ворчал, что королева-мать [Мария Медичи] де недостаточно далеко вышла ей навстречу при первом посещении». Однако очень скоро положение изменилось, ибо мудрая Маргарита оказалась незаменимым советником по части организации и регламентации придворной жизни. В качестве образца, модели «дамского двора» королевы Франции была взята внутренняя структура и церемониал двора Маргариты, по сути — «дамского двора» Валуа. Живым воплощением последнего являлось также окружение прежней жены Генриха IV, прибывшее в Париж вслед за своей госпожой и расположившееся в ее новой резиденции — дворце Санских архиепископов на берегу Сены. С 1605 г. Маргарита регулярно консультировала царствующую королеву по различным[85]вопросам внутренней жизни «дамского двора» и французского двора в целом. Несомненно, приезд королевы Маргариты повлек за собой оживление придворного церемониала. Так, в 1609 г. она лично руководила постановкой пышного королевского балета в парижском Арсенале, состоявшегося по случаю визита испанского посла, первого балета такого масштаба со времен покойного Генриха III.