Страница 2 из 46
… Умер батрак Джука. В первую же ночь после похорон он вышел из могилы и отправился по тем местам, где прошла вся его жизнь — в безрадостном труде, в хлопотах, среди несбывшихся надежд. При таком ретроспективном взгляде на бесплодное свое житье он не в силах отделаться от назойливой мысли: «Может, никогда и не жил Джука Странник? Может, тебе только казалось, что ты жил, а на самом деле это чистое вранье?! Где твоя жизнь?»
… Повесился старик крестьянин. Сделал он это совсем обыденно и по-крестьянски обстоятельно. И сын, и соседи отнеслись к его смерти почти спокойно и деловито: жить ведь труднее, чем повеситься, и забот у живого куда больше, чем у мертвого.
… Двое стариков диктуют единственной грамотной в селе женщине письмо для сына, который уехал на заработки в далекую Персию и сгинул, как в воду канул. В строках письма встает перед читателем их одинокая и беспросветная жизнь со всеми ее мелкими и одновременно страшными деталями, а пишущей женщине кажется, что диктуют ей уже не эти двое стариков, а все село, горькое, измученное и убогое, жалуется своим детям, рассеянным по белу свету…
Изображая тяжелую жизнь земляков, Чопич явно симпатизирует своим героям, сочувствует им и хочет верить в особую жизненную силу крестьянства. В одном из немногих оптимистически звучащих рассказов этого времени он вкладывает в уста крестьянина, попавшего в кутузку за какое-то мелкое нарушение закона, такие слова: «Как никакая сила не может сломить этот наш Грмеч, как он держится и сопротивляется всему, так и мы, крестьяне… Прости меня, господи, но мне сдается, мы можем бороться и с небесными силами и они мало что могут с нами поделать».
Герои Чопича мечтают о лучшей доле, о каком-то ином мире справедливости, созданном их воображением. Но мечта эта в ранней новеллистике Чопича — отвлеченна, а пути достижения ее — неконкретны.
… Молоденькая учительница, оказавшись среди крестьян, от всего сердца хочет быть полезной людям: она учит их детей, врачует их крестьянские раны, но понимает, что у нее недостанет сил для чего-то большего, для каких-то необходимых существенных перемен. И, глядя на свои руки, она лишь беспомощно вздыхает: «Ох, если бы сейчас, здесь у нее было много-много, множество сильных и не знающих усталости человеческих рук, которые сломали бы эту неволю и построили бы более светлую жизнь для людей».
Стараясь уйти от тяжестей жизни и невзгод, герои Чопича нередко бегут в неизвестное, в мечту. «Во что-то человек все-таки должен верить!» — восклицает один из них. Иногда увлеченность мечтой берет верх, и тогда писатель превращается в певца чистой человеческой души. В сборнике «Воители и беглецы» (1939) жизненная документальность вытесняется легендой. Целый цикл рассказов связан с личностью легендарного Ходжи Насреддина — человека добрейшего сердца, который верит в доброе начало в людях, который врачует словом, старается своими рассказами помочь страдающему человеку и поддержать его в трудную минуту.
В этом же сборнике создан и образ мечтателя и фантазера, свои душевным складом напоминающего героя ряда рассказов Кочича Симеуна-джака, — образ Мартина, в рассказах которого, так же как и в его жизни, стираются всякие границы между мечтой и действительностью, выдумкой и жизнью, настоящим, прошлым и будущим. Черты этого героя, вобравшего в себя особенности боснийского национального характера, прослеживаются в творчестве Чопича и более позднего времени.
В последних предвоенных рассказах писателя (сб. «Горцы», 1940) конкретность ситуации и обстановки нередко заменяется условностью и предметом изображения становятся чувства, настроение само по себе. Общие мотивы, характерные для предвоенной югославской прозы, звучат и в новеллистике Чопича: непонятость и одиночество человека среди людей, никчемность и пустота жизни, скука, тоска и однообразие буден.
… Первый снег. Земля, словно огромный корабль, плывет куда-то в снежную мглу. Тишина до боли звенит в ушах. Суббота, Девушка сидит у окна в своей комнате, она погружена в сонную белую полудрему. Ни движения, ни звука. Нечего вспомнить и нечего ждать.
… Старый крестьянин. Его дети где-то далеко, на заработках. Не с кем поговорить, излить душу. Нет друга, нет близкого, кто бы мог понять, подать руку. Крестьянин идет на голый, пустой пригорок за селом, где растет одинокое деревце боярышника. И человек рассказывает обо всем дереву, жалуется ему, как другу…
В предисловии к одному из своих сборников, подводя итог первому, довоенному периоду своего творчества, Чопич писал: «Шли годы, и на мои наивные картины стала надвигаться холодная мгла и туман… Недовольный, с огорчением я искал выход. Куда должен идти писатель, чтобы остаться народным, чтобы не предать любимых им людей, которым он нужен, и родину, которая его вскормила? В чем задача истинного художника?..
Все перевернулось в один день. Ворвались злобные звери, и вспыхнуло родное село. Вскоре грохнула первая винтовка, и крестьянин выдернул из ограды первый кол… и началась борьба.
Я был с ними и видел, как преображались люди. Мой маленький хромой мальчик заплакал над упавшим командиром, забитый батрак лег за пулемет, тихая девушка отправилась с бригадой и понесла носилки, а одинокая мать у подножия горы зарыдала, услышав по радио о судьбе героев Сутески.
Буря, суровая и жестокая, рассеяла, как холодный туман, печаль о прошедшем мире моего детства. Я не жалел его… Я стал писать о героях и для героев».
Войну против немецко-фашистских захватчиков Чопич начал в первые же дни гитлеровского вторжения, оказавшись в одной из военных частей, встретивших врагов на границе. После капитуляции королевской Югославии он вернулся в родное село и, чудом избежав гибели от рук усташей [1], включился в Народно-освободительную борьбу (НОВ). Он оставался в Народно-освободительной армии до самой победы. Так жизнь Бранко Чопича и его творчество надолго слились с героической борьбой югославского народа. В партизанских лагерях в минуты затишья между боями Чопич писал. Это были короткие рассказы, сценки, скетчи для партизанских театров и главным образом стихи, которые молниеносно распространялись среди бойцов и нередко приобретали репутацию народных песен. Еще во время войны, в боевых условиях, было напечатано несколько поэтических сборников, а когда отгремели залпы сражений и народы Югославии начали строить новую жизнь, из-под пера писателя продолжали появляться новые стихи и рассказы, повести и романы, навеянные героическими событиями недавнего прошлого.
Воспевая подвиг народа в борьбе с фашизмом, Чопич во многих произведениях первых послевоенных лет создает своеобразные монументы боевой славы. Одно из лучших стихотворений поэта посвящено подвигу боевых товарищей родной Краинской пролетарской бригады, когда несколько десятков бойцов, окруженные в горах у партизанского госпиталя численно превосходящим их врагом, поднялись в свою последнюю атаку и героически погибли в неравном бою:
В 40–50-е годы Чопич работает над своими первыми романами («Прорыв», 1952; «Скрытый заряд», 1957) и создает новые сборники рассказов и повестей. В центре внимания писателя — восставший народ Боснии, сложные процессы его духовного преобразования, пути его прихода в революцию. Писатель показывает, как меняется сложившаяся веками крестьянская психика, как в огне борьбы выковываются новые отношения между людьми, освободившимися от замкнутости, деревенского консерватизма, религиозной и национальной нетерпимости.
1
Усташи — члены националистической фашистской организации в Хорватии.