Избранный (в сокращении)

— Ты снимаешь фильм о Бейкере?

— Разве я тебе не говорил? Общественное телевещание заказало полную историю его жизни на девяносто минут.

Она постаралась выразить восторг:

— Но это же прекрасно, Ури! Это грандиозно! Однако лучше тебе поторопиться с этим фильмом.

— Как-то это нехорошо, правда? Этот парень всегда был мистер Непобедимый, а теперь ему приходится бороться за жизнь.

— Хотела бы я поговорить с тобой об этом. Но я на задании. Ну, ты понимаешь: действуют обычные правила…

— Ну что тут скажешь: мать…

— Мама — вот что скажешь…

— Ого! А как идет изучение иврита?

Она улыбнулась, вспомнив его черные кудри, и к глазам вновь подступили слезы.

— Давай лучше попрощаемся, Ури.

— Ладно.

— Спасибо тебе, Ури. — И она нажала красную кнопочку.

Через секунду телефон зазвонил вновь. Санчес.

— Мэгги, нам нужно встретиться. Срочно. Возвращайся в Вашингтон, но не сюда; время и место я напишу. Я должен передать тебе кое-что. Как можно скорее.

С гулко бьющимся сердцем она закончила разговор. А за тысячи миль от нее человек, которого она не знала, внимательно слушал каждое слово.

Местонахождение неизвестно, четверг, 23 марта, 18.00 по Гринвичу

— Линия безопасна?

— Да, сэр. Зашифровано максимально.

— Хорошо. — Он подался вперед, поставил локти на стол: подготовился. Технологии достигли фантастического уровня развития, но он все равно предпочитал смотреть человеку в глаза. Или нескольким, как в данном случае.

Он завидовал своим предшественникам. Они работали во времена, когда такие вещи делались с глазу на глаз. А не в помещении глубоко под землей, где смотришь только на мониторы.

Однако альтернативы нет. Обменяться мнениями нужно срочно, и, значит, это будет сделано.

— Джентльмены, мы все в курсе последних событий. Как я понимаю, сработал, как бы это сказать, закон непрогнозируемых последствий.

Раздался голос с линии Германии.

— Боюсь, лечение получилось хуже, чем болезнь.

— Согласен. — Еще один голос, на сей раз из Нью-Йорка. — Коллега из Германии прав. Ликвидация Вика Форбса создала проблем не меньше, чем решила.

Он почувствовал: необходимо напомнить, кто здесь командует.

— Джентльмены, я глубоко убежден, что мы сняли проблему, которая представляла собой серьезную угрозу. Если бы мы этого не сделали, весь наш проект оказался бы в опасности. Однако я согласен, это поставило перед нами следующие проблемы. Они, впрочем, разрешимы.

— А Гольдштейн? — снова спросила Германия.

— Как руководитель группы я действовал на основании данных разведки. Слишком велик был риск, что он помешает осуществлению нашего проекта.

— Хорошо. — Это голос из Нью-Йорка. — Я готов одобрить принятые решения, но пора обезопасить наши активы.

— Понятно, — сказал он. — Это и будет нашей следующей задачей. И последнее, джентльмены. Похоже, кое-кто всматривается в дело Форбса несколько пристальнее, чем мы надеялись. Какая-то женщина. Пусть ни у кого не останется сомнений, что мы позаботимся о том, чтобы она не причинила нам вреда.

— Да уж, пожалуйста. — Первая реплика из Лондона.

— Даю слово, — сказал председатель. — Если надо, ее уберут со сцены.

Вашингтон, округ Колумбия, четверг, 23 марта, 19 ч. 41 мин.

Инструкции Дуга Санчеса были предельно ясными. Они должны встретиться лично. Она садится в первый же самолет до округа Колумбия, потом добирается до вокзала Юнион-стейшн и там стоит лицом к расписанию поездов «Амтрака». В прежние времена она бы посмеялась над такой конспирацией. Но не сейчас. Сейчас это показывает, что Стивен Бейкер не доверяет уже никому.

Внезапно толпа пришла в движение, ожидавшие пассажиры куда-то заспешили. Только что объявили, к какому пути прибывает экспресс до Нью-Йорка. Вдруг в суматохе ее легонько толкнули. Она повернула голову и увидела Дуга Санчеса: очень красивый, в плаще и шарфе, он рассматривал расписание. Не отводя глаз от его верхней строчки, он заставил и ее поиграть в шпионские игры: она вытащила из сумки свой «блэкберри» и, словно бы отвечая на звонок, сказала: «Привет».

— Слушай, Мэгги. Это очень опасно. Раскрытие личности агента ЦРУ, пусть даже и мертвого, — преступление.

— Значит, я была права. Форбс — бывший агент ЦРУ.

Его взгляд не отрывался от расписания.

— Ну и нахлебался я, чтобы это установить… Да. Третий прислал мне личное дело Форбса.

— И что там?

— Ты была права. Джексон того же возраста, что Форбс. Вышел в отставку три года назад. Где только не служил: Саудовская Аравия, Пакистан, в восьмидесятых — Центральная Америка. Там все это есть. Я не вчитывался. Сейчас ты его получишь.

— Каким же образом?

— Я уроню пачку газет, ты нагнешься помочь и отдашь все, кроме коричневого конверта. Готова?

Он уронил бумаги. На асфальт упали две папки для документов, «Вашингтон пост», пачка распечаток на листах А4. Мэгги тут же наклонилась и оказалась лицом к лицу с Дугом, который принялся многословно извиняться.

— Я такой неловкий, — говорил он. — Спасибо вам большое.

— Я тебе перезвоню, — пообещала Мэгги воображаемому телефонному собеседнику и обратилась к Дугу: — Ничего страшного, — сказала она уже ему, протягивая бумаги и оставляя у себя коричневый конверт.

— Не подведи, — сказал он еле слышно. — Ты нам нужна. Нужна ему. — Он повернулся и ушел.

Она поехала домой на метро, и по дороге у нее просто руки чесались открыть конверт. Но риск был слишком велик. Добравшись до дома, она первым делом достала из кухонного шкафчика бутылку «Джеймсона». Разбавила виски водой, сделала глоток, села на диван и наконец вытащила конверт.

Внутри было два листка с шапкой «Центральное разведывательное управление» в правом верхнем углу. А в левом — маленькая фотография Вика Форбса в молодости. Тогда у него еще были волосы, прямые и темные; усы тоже были. И большие очки — такие носили в начале 1980-х. В центре жирным шрифтом было напечатано имя агента: Роберт Э. Джексон.

Она стала читать. Вначале шли сведения об образовании. Школа в Вашингтоне, колледж в штате Пенсильвания. Специализация — испанский язык. Три года службы в морской пехоте, потом поступил на работу в Управление. Был заброшен в Центральную и Латинскую Америку, после чего последовала долгая переподготовка в Лэнгли, вплоть до начала девяностых.

На следующей странице — персональные данные, которые показывали только, что показывать нечего. Семейное положение: холост. Дети: нет. Значимые связи: ничего заслуживающего внимания Управления.

Мэгги сделала еще глоток виски. Боже, она так и не сняла пальто. Нужно принять душ, поесть. Она встала и направилась в коридор. И увидела, что автоответчик мигает. Она включила воспроизведение.

— Хотел послать тебе эсэмэску, — зазвучал голос с безошибочно узнаваемым акцентом, — но что-то мне подсказывает, что тебе захочется услышать человеческий голос по возвращении из своей исчезнувшей Атлантиды. Мэг, дорогая, это Ник, которому не терпится узнать, как его лучшая ученица прошла практику по курсу «Журналистика для начинающих». С максимумом красочных подробностей — если верить Тиму из «Телеграф», их было предостаточно. Я на несколько дней приехал в округ Колумбия. Позвони мне, если захочешь выпить по кружечке.

Ее удивила собственная реакция. Как часто она давала Нику от ворот поворот, а сейчас ей безумно захотелось его увидеть. Не просто чтобы рядом был кто-то, хотя и это тоже. Она осталась одна, и ей нужна была помощь. Слишком много на нее навалилось, слишком много отовсюду торчало острых углов.

Не то чтобы можно было открыться Нику дю Кэну. Пусть у Ника самые лучшие намерения, но если он пьян или укладывает в постель какую-нибудь голландку-практикантку из Всемирного банка, кто же знает, что и кому он скажет?

Они встретились в «Приюте полуночника» на Восемнадцатой улице, с темноватыми углами и потрепанными диванами — это соответствовало хемингуэевским устремлениям Ника: он любил роль потрепанного жизнью бывшего военного корреспондента. Увидев, что она входит в незаметную дверь, он вскочил и обнял ее — она даже пальто не успела снять.