Страница 24 из 25
Про месяц же страдный, жатвень да серпень, пословицы говорят: «В августе серпы греют, вода холодит», «В августе рожь пошла под нож». И на Евстигнея-житника, что отмечался 18-го августа, по старинному обряду заклинали жнивы, низко кланялись на все четыре стороны и призывали мать-сыру землю на помощь с таким зачином: «Ниву сожали, страду пострадали, гибкими спинами, вострыми серпами…» Немало и доныне живёт в народе обрядовых песен, связанных с жатвой и серпом. Приходилось слышать, как поют ещё самодеятельные фольклорные хоры и группы по нашим городам и весям:
Или — ритмом пободрее:
А в некоторых местах сибирской глубинки сохранился яркий осенний праздник Последнего снопа. Нередко его отмечают на день Третьего Спаса. Многие читатели знают или хотя бы наслышаны о Втором, который в народе зовут Яблочный Спас и на который освящают яблоки и мёд. Наверно, не у одного меня он вызывает в памяти замечательно живописный рассказ Ивана Бунина «Антоновские яблоки», полный августовского, яблочноспасовского духа. Однако есть ещё и Третий Спас, более поздний, называемый Хлебным. В пословице о нём говорится: «Третий Спас хлеба припас». Или «пирогов».
Конечно же, день Последнего снопа (как и первого) всюду праздновали и празднуют по-своему. Однако неизменным остаётся обряд «заламывания бороды». Это когда по окончании жатвы на полосе оставляют не срезанной «бородку» колосьев, завязывают её узлом и приклоняют к земле. Совершая это действо, обязательно приговаривают: «Миколе на бородку, чтобы святой угодник и на будущий год не оставил без урожая». Почему именно Ми-коле, то есть Николаю Чудотворцу? Да потому, что это издревле на Руси нашей крестьянской любимейший святой — покровитель земледелия и скотоводства, хозяин вод земных, милостивый заступник от всех бед и несчастий.
Не менее любопытен и такой обряд. Окончив жатву, усталые женщины-жницы втыкали серп в последний сноп и катались по стерне, приговаривая: «Жнивка, жнивка, отдай мою силку, на пест, на колотило, на молотило, на кривое веретено». Да, силушка крестьянкам, не ведающим отдыха, и впредь нужна позарез, ибо дел у них невпроворот — молотить хлеб, мять лён, прясть, ткать, вязать… Но главное — жатва хлебов, завершающая земледельческий год, — всё же сделано, слава Господу и всем святым угодникам Его.
Думается, тому, кто знает пусть не из собственного опыта, но хотя бы из первых рук обо всех этих жатвенных трудах и заботах, народных традициях, преданиях и ритуалах, не надо объяснять, почему именно серп, при внешней его непритязательности, давно стал символом крестьянского мира. И вполне закономерно входил ещё недавно в государственную эмблему, вместе с молотом олицетворяя власть трудящихся в стране, союз рабочих и крестьян, их мирный созидательный труд. Серп и молот были изображены на гербе и флаге всей державы, а также на гербах и флагах её союзных и автономных республик. Кроме того, накануне Великой Отечественной войны, словно в предчувствии скорой потребности в героических подвигах не только боевых, но и трудовых, была учреждена особая награда — Золотая медаль «Серп и Молот», которая в комплекте с другими знаками признания заслуг вручалась Героям Социалистического труда. То есть лучшим труженикам страны.
А ещё серп и молот были важной деталью, венчавшей, пожалуй, самый известный монумент прошлой эпохи «Рабочий и Колхозница», созданный Верой Мухиной. Сначала эта величественная скульптурная группа покорила мир, будучи установленной в советском павильоне на Всемирной выставке в Париже в 1937 году, а потом много лет украшала вход на ВДНХ (Выставку достижений народного хозяйства) в Москве. Крестьянка и рабочий, несущие серп и молот, символизировали движение народа к коммунизму. Однако, увы, победил капитализм. И среди его приверженцев нашлись горячие головы, которые потребовали убрать серпы и молоты со всех гербов, флагов и знамён, даже с боевого красного, под которым отцы и деды сражались насмерть с фашистским нашествием. А знаменитую скульптуру, увенчанную ими, демонтировали как якобы устаревшую.
Однако времена меняются. Недавно крестьянка и рабочий с серпом и молотом, обновлённые, опять появились у Выставочного Центра в столице. И в руках 24-метровых фигур из нержавеющей стали снова вознесены к небу Серп и Молот. Хочется думать, в нашем обществе к ним возвращается уважение. Труд и мастерство, как старая любовь, не ржавеют. И мне, может, лучше было бы начать эти рассказы-размышления о непреходящей ценности вечных наших помощников именно с серпа.
Хотя… Поставить точку серпом тоже, согласитесь, неплохо.
Национальный клад Вместо послесловия
Знатоки истории кладоискательства утверждают, что богатейший клад на всём Евразийском континенте был найден у нас, в России. Случилось это сто с лишним лет назад.
Каменщики, ремонтировавшие Успенский собор Киево-Печерской лавры, наткнулись в стене на нишу, заложенную кирпичом, в которой оказался невиданный клад. В нише стояли четыре оловянных ведра и ещё двухведёрная деревянная кадушка, доверху наполненные золотыми и серебряными монетами. Всего в кладе насчитали 16079 монет, медалей и жетонов, из них 6184 — золотых, весом более 27 килограммов, и 9895 серебряных, потянувших на 273, 5 килограмма. К слову, немало монет — иностранных с русской надчеканкой, которые тогда назывались ефимками. Как выяснилось, это была монастырская казна, припрятанная от посланцев Петра I, объезжавших монастыри в поисках ценностей. Царь, которого в народе считали антихристом за внедрение западных порядков и ущемление церкви, задумывал очередной военный поход и нуждался в средствах. А где их скоро и наверняка найдёшь, как не в монастырях, насельники которых отличались усердием не только в молитвах, но и в трудах праведных, вели образцовое хозяйство, занимались ремёслами? При скромном, даже аскетическом образе жизни имели излишки, и вырученные злато-серебро, те же ефимки исподволь накапливались в общей в казне…
Но ефимки ефимками, а лично меня куда более заинтересовал иной факт, означенный в кладоведении: возраст самого древнего клада, найденного на наших российских просторах, насчитывает… семь тысяч лет! Притом знаменательно, что это были не какие-то украшения и не образцы «всеобщего эквивалента», а щедрый набор… каменных топоров и прочих подручных инструментов, укрытых от чужого глаза в глиняном горшке.
— Вон куда восходят истоки наших знаменитых русских мастеров, рубивших многоглавые деревянные храмы в Кижах, выводивших каменные узоры кремлёвских стен и башен, сооружавших енисейские бетонные плотины! — подумал я не без гордости.
А следом посетила меня и другая мысль. Ведь если пращуры, положим, при набеге врагов с особой заботой спрятали инструменты, значит, они больше всего ценили, говоря по-учёному, именно средства производства, а не средства платежа или предметы роскоши. И, вполне возможно, закопали те топоры как послание к потомкам, в назидание нам, чтобы и мы больше думали о труде, о «реальной экономике», а не о призрачных ефимках. Какой урок нынешним экономистам и политикам!
Тот дивный топориный клад тоже был найден в позапрошлом веке. А вот совсем недавно, по-моему, не менее любопытное «послание» древних было обнаружено в нашей Сибири, в соседней Хакасии. Механизаторы Июсского сельхозпредприятия отец и сын Фефеловы пахали зяблевое поле. Молодой Владимир на своём мощном «Кировце» шёл впереди, а Семён Алексеевич, по-стариковски, следом. И вдруг он увидел, что плуг сына вывернул какой-то громоздкий предмет.
— Наверно, опять камень из древнего могильника, — устало подумал пахарь. — Тут их прямо как насеяно, того и гляди.