Страница 21 из 29
Эти же окаянные, презрев царское величие и благочестие и большую его милость к ним и забыв царское расположение и с царем пребывание и близость, честь боярскую отвергли, и пришли тайно ночью к царю Василию Ивановичу с единомышленниками своими, с его изменниками, и передали своего государя в руки врагов его. Они, насмехаясь над ним, облачили его в монашеское одеяние и тайно из Москвы увезли [104] в Можайск к Жолкевскому, гетману королевскому. Он же отослал его в лагерь под Смоленск к польскому королю Сигизмунду.
Нигде никогда такого безумия не было слышно - столько ведь напастей и бед те изменники государю и царству его причинили. Эти окаянные государевы изменники зло замыслили на государя, изменили ему, его, государя, предали и сами вскоре погибли. Государь же царь многие страдания в чужой земле претерпел, [105] государство Московское многие беды и великое разорение испытало без государя царя, многими войсками, войною и междоусобием разорено было. Об этом так говорится.
Утром в царствующем городе Москве собралось множество людей, и пришли они на его царский двор, и не нашли государя в царских палатах, только государыня в царском «…» плачущая и от долгого плача на землю падающая, словно мертвая.
Изменники же все исчезли ночью, словно и не было их. Одни к полякам побежали, другие же неизвестно где скрывались, но все не смогли от гнева божьего за предательство свое укрыться и убежать, все, как дым, исчезли и погибли.
Русские же люди, лишившись государя своего, увезенного изменниками в Литву, от сердечной горести застонав, безутешно рыдали и не знали, что сделать и к кому обратиться, видя такую беду и разорение Московскому государству, оставшемуся без государя царя, только плач к плачу присоединяли и слезы к слезам прилагали, говоря: “Недавно ведь, братья, без государева боярина князя Михаила Васильевича остались и долго плакали, ныне же в еще большую беду попали - государя лишились. Что сделаем, к кому прибегнем, вокруг кого сплотимся и кто нас от стольких бед освободит, кроме единого бога?”. И был в то время плач великий и безутешный в царствующем городе Москве.
Благоверная же царица Марья Петровна долго плакала и, уйдя в Новодевичий монастырь пречистой богородицы Одигитрии смоленской, постриглась в монахини.
Король же польский под городом Смоленском царя Василия Ивановича с великой радостью принял и стал у себя держать под крепкой стражей. Он же, государь, как благочестивый страдалец мужественно терпел и с благодарностью все принимал, и от бога воздаяния будущих благ ожидал, и на все мучения внимания не обращал, только беспрестанно богу молился, и на помощь призывал, и на волю творца надежды возлагал.
Жолкевский же с польскими своими полками пришел из Можайска и стал в Богусине с большим войском. [106] Москвичи же из города выходили, с поляками и литовцами для переговоров о мире съезжались, ибо по всем городам кровь христианская лилась беспрестанно. Ведь русские люди, кроме милости божьей, ниоткуда помощи не получая, много раз поляков побивали и от городов отгоняли, но в частых боях с обеих сторон и русских и поляков множество погибло.
Потом Жолкевский с московскими людьми съехался для переговоров и так им сказал: “Если хотите пролитие крови христианской прекратить, то просите себе у польского короля на Московское государство королевича Владислава Сигизмундовича, чтобы был царем. Тогда будем как одно царство и пролитие крови христианской прекратится”. Отвечали же москвичи: “Мы ведь истинной православной веры христианской, вы же иной веры и отпадшему от истинного христианства папе римскому подчиняетесь - невозможно ведь правоверному с иноверцами согласие иметь и в церковь божью входить и иноверцу над правоверными царствовать. Лучше нам за православную христианскую веру и святые церкви умереть, нежели в Московском государстве иноверного царя видеть”. Жолкевский же и польские полковники сказали: “Если захотите польского нашего королевича в Москве царем принять, то мы напишем польскому своему королю Сигизмунду, чтобы сыну своему велел креститься по вашей вере”. Русские же люди отвечали: “Мы спросим об этом великого господина святейшего Гермогена, патриарха Московского и всея России, он ведь великой святости и праведности святитель, может ли быть такое”. И тогда договорились о следующем: полякам королю обо всем написать, русским же у святителя патриарха спросить, можно ли так сделать. После этого разошлись каждый к своим.
Люди же города Москвы в город пришли. Узнав об этом, москвичи посовещались и пришли в соборную и апостольскую церковь Успения пречистой богородицы. Великий же господин святейший патриарх в соборной церкви на своем святительском месте стоял. И люди со слезами и плачем к нему пришли, прося благословения, чтобы повелел им на царство в Москве польского королевича Владислава принять и тем прекратить кровопролитие. Он же, великий святитель, предвидя коварное иноверных лукавство, не велел православным польского королевича на царство выбирать и не дал им на то благословения.
Жолкевский же королю написал о переговорах с москвичами и спрашивал, может ли он сына своего крестить и в Москву на царство отпустить. Король польский Жолковскому написал ответ и велел ему договор составить, что он хочет сына своего крестить и на царство в Москву отпустить. Жолкевский же составил с москвичами договор: не биться и тушинского вора от Москвы совместно с ними отогнать, а королю польскому сына своего крестить в православную христианскую веру, на царство его дать. И о том договор составили и поклялись на кресте. Тогда поляков и литовцев в Москву впустили.
Прежденазванный же тушинский вор в то время со своими людьми в Коломенском стоял. Русские и поляки, соединившись, пошли на него ночью. Тогда же литовцы велели русским воинам приметы на себе иметь, чтобы отличить их от русских людей тушинского вора. И тушинский вор побежал тогда в Калугу со своими людьми.
Тогда же в Московском государстве было смятение великое. Святейший патриарх Гермоген перед всеми разоблачал хитрость польского короля [107] и его людей и говорил: “Не быть в Москве царем королевичу”. Призвал он к себе святителя честного и праведного, ростовского митрополита Филарета Никитича, [108] и благословил его после себя на свой святительский престол, и тайно назвал его после своей смерти патриархом, и предсказал ему все его будущее, ибо предвидел заранее этот великий святитель обман и коварство польского короля Сигизмунда и его людей по отношению к православным христианам.
Пошел же великий господин и государь, преосвященный ростовский митрополит Филарет Никитич проповедовать православную христианскую веру к польскому королю Сигизмунду и сыну его Владиславу. Послали с ним, государем, послов: князя Василия Васильевича Голицына, да князя Якова Петровича Борятинского, да дьяка Томилу Луговского - просить королевича на царство. Да с ним же, святителем, пришли из Москвы дворяне города Смоленска.
Пришел великий господин и государь к польскому королю, изъяснил ему православную веру и их латинскую веру изобличил, желая крестить королевича согласно их крестной клятве и убедиться в их верности и правдивости. Послы же просили короля послать Владислава, сына его, в Москву на царство. Он же, польский король Сигизмунд, посрамленный святительской проповедью, не смог на его мудрые слова отвечать, и от большого своего позора ярости и надменности исполнился, и забыл свою крестную клятву, и не дал крестить сына своего, и великий свой обман раскрыл перед всем Московским государством, нарушив крестное целование: королевича не крестил и на царство его не дал, и своего обещания не выполнил, и великую хитрость и злобу показал.
[104]Они же, ругающеся ему, возложиша на него платье чернеческое и тайно с Москвы свезоша… - Непопулярность Василия Шуйского в народе, неспособность его организовать борьбу за освобождение страны от интервентов привели к тому, что 17 июля 1610 г. он был свергнут с престола. Чтобы исключить возможность восстановления Шуйского на престоле, заговорщики - группа дворян во главе с Захарием Ляпуновым - насильно постригли его в монахи.
[105]Государь же царь многи напасти в чужей земли претерпе… - Василию Шуйскому с братьями Дмитрием и Иваном пришлось вынести в плену тяжелые нравственные унижения. Примером может служить главная сцена организованного в подражание древним римлянам триумфального зрелища на сейме в Варшаве 19 октября 1611 г., когда русского царя и его братьев заставили публично просить милости и пощады у польского короля. Нравственные и физические тяготы заключения привели к быстрой смерти старших братьев. 12 сентября 1612 г. умер бывший царь, 17 сентября скончался его брат, князь Дмитрий (см.: Цветаев Д. В. Царь Василий Шуйский и места погребения его в Польше. 1610-1910 гг. М.; Варшава, 1910, т. I).
[106]ста в Богусине со многими своими полки. - Такое географическое название неизвестно. Вероятнее всего, оно искажено при переписке “Повести…”.
[107]Святейший же патриарх Иермоген, пред всеми исповедая лукавство полскаго короля… - Патриарх Гермоген резко осудил заговорщиков, свергнувших Василия Шуйского, и выступил против кандидатуры польского королевича на русский престол. Однако затем он согласился признать Владислава царем при обязательном условии перехода его в православие. Нарушение Сигизмундом III условий заключенного Жолкевским и боярами в августе 1610 г. договора об избрании Владислава царем и его требование престола для себя вызвали резкий протест Гермогена. Он обратился к русскому народу с призывом начать всеобщую борьбу с польскими интервентами (АИ, т. II, № 323; СГГиД, ч. II, № 199-207, 229, 243, 255, 271; ААЭ, т. II, № 169).
[108] ростовского митрополита Филарета Никитича… - Двоюродный брат царя Федора Ивановича боярин Федор Никитич Романов после смерти царя был насильно пострижен Борисом Годуновым в монахи под именем Филарета. В 1605 г. Лжедимитрий I возвел его в сан ростовского митрополита. В 1608 г. Филарет попал в тушинский лагерь и был объявлен Лжедимитрием II всероссийским патриархом. В 1610 г. он поддержал кандидатуру Владислава на царский престол и возглавил посольство под Смоленск. Отсюда в апреле 1611 г. он был отправлен в Польшу вместе с другими послами и находился в плену до середины 1619 г. Преувеличенно хвалебные характеристики Филарета в “Повести…” объясняются тем, что писалась она в то время, когда Филарет был уже патриархом, а его сын царем, поэтому писать иначе было вряд ли возможно.