Страница 4 из 79
Он занял мужественную, решительную позицию. Он с презрением отмел Айка Пулю и ему подобных. Айк Пуля может натравить на Родерика всех парней мира, но не испугает его, сэра Джорджа. Его ничуть не страшило, что Родерика размажут по мостовой. Со времен Луция Юния Брута [2] свет не видывал такого отцовского бессердечия.
– Продолжение, – этими словами владелец издательства «Мамонт» закончил убийственный пассаж, направленный против Провидения, наградившего его таким сыном, – будет напечатано в следующем номере. Заруби себе на носу!
– Да, папа.
– А если, – мужественно продолжал сэр Джордж, – Айку Пуле это не по душе, то пусть подавится.
– Хорошо, папа, – обреченно произнес Родерик, однако перед глазами его стояли строчки из писем. Грубые, почти безграмотные, они были написаны темными невежественными людьми под влиянием сильных чувств, но сам Уолтер Пейтер во всей своей сафьяновой красе не смог бы выразиться яснее.
Он было встал, чтобы идти, но мучительный разговор, оказывается, не закончился.
– Погоди, – сказал сэр Джордж. – Это еще не все.
Родерик снова сполз на стул.
Мистер Синклер Хэммонд, беспечный супруг Эгерии славного издательства «Мамонт», нежился на солнце в саду Холли-хауза, своего особняка на Уимблдон-коммон. Примостив на колено блокнот, он прилежно писал огрызком карандаша.
Мистер Хэммонд любил свой сад. Это был настоящий рай – во всяком случае, по масштабам предместья. Несколько акров отгороженной толстой кирпичной стеной земли были густо засажены деревьями, а вскоре, с наступлением лета, им предстояло украситься растительным многоцветьем. Здесь были ровные лужайки, полоски лаванды, вполне солидный прудик с золотыми рыбками. Очень даже неплохое место, решил мистер Хэммонд, откладывая работу, снимая очки и откидываясь в шезлонге – самое подходящее место для поклонника тишины, который просит у жизни самую малость: чтоб ему не мешали писать.
Своим теперешним умиротворением он был во многом обязан тому, что его не дергали вот уже почти час. Почти рекордное время, и мистер Хэммонд с опаскою ожидал, когда же эта благодать кончится. Он уже собрался надеть очки и вернуться к запискам, когда оказалось, что его худшие опасения сбываются. В стеклянной двери гостиной показалась женская фигурка и направилась к нему по лужайке.
Мистер Хэммонд вздохнул. Он любил жену, но увы, ее кипучая энергия, фамильная черта Пайков, немного утомляла любителя посидеть и помечтать. Жизнь Фрэнси состояла из бесконечных мелких войн, где в роли неприятеля выступали поочередно кухарки, горничные, шоферы и торговцы, а сама она успешно сочетала свойства бойца и фронтового корреспондента. Если это Фрэнси, ему, скорее всего, предстоит получасовая сводка с поля сражения. Кажется, вчера было заключено перемирие с кухаркой, но за завтраком вроде бы упоминался ультиматум бакалейщику, чей жилистый бэкон нарушил спокойное течение жизни под кровом Хэммондов.
Он со стоном надел очки и тут же с облегчением обнаружил, что к нему идет на жена, а племянница Фелисия. Это совершенно меняло дело. Он вовсе не возражал отложить работу и поболтать с Флик, своим верным другом и союзницей. Мало того, Флик разделяла его способность видеть смешное в житейских мелочах – ценное качество в женщине, которого, увы, начисто лишена его замечательная супруга.
Он глядел на приближающуюся Флик и изумлялся, как всегда в последнее время. Семь лет назад, когда погибли в железнодорожной катастрофе сестра и шурин, Джек Шеридан, ему свалилось на голову нечто тощее, голенастое, веснушчатое и встрепанное, с красными от слез носом и глазами, одним словом, похожее на красавицу не больше, чем недельный младенец. Сейчас же склонный к классическим сравнениям мистер Хэммонд при взгляде на Флик вспоминал не то дриаду, не то пастушку из Феокритовых «Идиллий». Непонятно, когда и как произошла эта удивительная перемена. Она подкрадывалась незаметно и постепенно, сперва одна, затем другая черта переставала оскорблять взгляд: то нога сократится до приемлемых человеческих пропорций, то копна янтарных волос чудесным образом перестанет походить на метлу.
– Привет, дядя Синклер, – сказала Флик. В руках она держала пальто. – Вставай!
– И не подумаю, – сказал мистер Хэммонд.
– Тетя Фрэнсис говорит, посвежело и надо надеть пальто.
Мистер Хэммонд покорился. Он знал, что рукава будут задевать о бумагу, когда он вернется к письму, а следовательно – раздражать и провоцировать на несдержанные высказывания, но о том, чтобы зашвырнуть пальто в пруд к золотым рыбкам, не стоило даже и мечтать. Если он останется сидеть без пальто, а месяца через два простудится, ему обязательно припомнят упрямое нежелание элементарно позаботиться о себе.
– Ты, разумеется, знаешь, как помешала мне? – спросил он, усаживаясь на место.
Флик подняла глаза. Мистер Хэммонд заметил, что лицо ее против обыкновения задумчиво. Уголки губ были опущены, нижняя губка закушена. Голубые глаза, обычно наводящие на мысли о безоблачном небе, затуманились. Мистер Хэммонд удивился. Он привык, что племянница никогда не унывает.
– Ты правда занят, дядя?
– Конечно, нет. Ты хочешь о чем-нибудь поговорить?
Она задумчиво потянула травинку.
– Дядя Синклер, я знаю, что ты никому ничего не советуешь, но я хочу, чтобы ради меня ты изменил своему правилу.
– Ты – другое дело. Для тебя, что угодно. Выкладывай.
– Родерик сделал мне предложение. Как, по-твоему, я должна поступить?
Мистер Хэммонд внутренне содрогнулся. А он-то радовался, что это всего лишь Флик. Какая ирония! Но кто знал, что она вывалит на него груду неразрешимых проблем? Мистеру Хэммонду исполнилось пятьдесят три, и он привык смотреть на жизнь, как на спектакль, довольствуясь ролью зрителя и не стремясь ухватиться за рулевое колесо. Советовать Флик, за кого ей выйти замуж? Только не это! И вообще, куда такой пигалице размышлять о замужестве? И тут мистер Хэммонд осознал, что время не стоит на месте. Флик уже двадцать один.
– Что думает твоя тетя? – спросил он, желая выиграть время.
2
Луций Юний Брут – патриций, возглавивший борьбу против Тарквиния Гордого. Когда его сыновей уличили в сговоре с Тарквинием, Брут, в то время римский консул, без колебаний велел их казнить.