По следам конквистадоров

Флора Парагвая чрезвычайно богата видами. В его лесах, на площади одного гектара иной раз можно увидеть более сотни различных деревьев. Европейских пород среди них нет совершенно (за исключением ивы на речных берегах), а из общеизвестных можно назвать несколько различных видов акаций, эвкалиптов и пальм. Из остальных, частично известных мне только под их гуаранийскими названиями, многие отличаются невероятной тяжестью. Обрубок такого дерева брошенный в воду, камнем идет на дно.

Столь же разнообразны лианы и другие ползучие растения. Их стебли тянутся на десятки и сотни метров, спиралями взбираясь на стволы деревьев, густой сетью оплетая вершины, причудливыми петлями свисая с ветвей. Крепость их изумительна: по лиане, толщиною в мизинец, человек без всякого риска может взбираться наверх и как угодно раскачиваться. Нередко несколько лиан свиваются вместе, образуя канат в 10–15 сантиметров диаметром.

Особую красоту приобретает здешний лес в период цветения. Лианы покрывают его цветами всевозможных оттенков и форм. Часто несколько различных ползучих растений, опутывающих какое-либо дерево, расцветают одновременно красными, белыми, желтыми и фиолетовыми цветами, придавая ему вид гигантского букета.

Внизу, под деревьями, стелятся непролазные заросли всевозможных кустов, папоротников и кактусов. Последних много растет и на кампах, достигая иногда высоты в десять-двенадцать метров.

Поход по Ипане

Стоял конец января, самый разгар парагвайского лета, и день выдался исключительно знойный. Это была суббота. После обеда мы не работали и пользуясь этим, я сидел на сквознячке в нашей столовой и чинил свое «единоличное» седло, так как делать что-либо для себя у нас разрешалось только в свободное от «колхозных» работ время.

Мое занятие близилось уже к концу, когда сбоку послышались сдержанные аплодисменты и передо мной предстал Лусиано.

— Ну как, дон Мигель, — спросил он после обмена приветствиями, — пойдем сегодня на Ипанэ? На закате рыбу половим, а после и поохотимся.

— Что ж, я с удовольствием…

— На реку, Михаил Дмитриевич? — вмешался сидевший тут же Миловидов, — А мне можно примазаться?

— Что за вопрос! А ты, Роберт, не пойдешь? — спросил я Полякевича, пившего чай за соседним столом.

— Я еще с ума не сошел. Тащиться по такой жаре пятнадцать верст только для того, чтобы доставить удовольствие речным комарам!

— Как будто здесь их мало! Впрочем, как хочешь. Кто еще с нами?

— Я бы пошел, — сказал Флейшер, — но из меня только что вытащили полсотни пик, так что ноги обречены на временное бездействие, а на бровях я до реки не доползу.

В конце концов нашлось еще двое желающих: Оссовский и Богданов. Захватив оружие, удочки, еду и объемистую флягу с каньей, через полчаса мы уже шагали по выжженной солнцем кампе, предводительствуемые доном Лусиано. Последний пришел в самое радужное настроение и говорил без умолку. Рассказы его касались главным образом охоты и я слушал их с интересом, мысленно стараясь отделить правду от традиционных в подобных случаях преувеличений.

— А что, дон Лусиано, — спросил Миловидов, — какие звери могут нам встретиться на Ипанэ?

— О, там есть тигры, пумы, кабаны, тапиры, карпинчо[13]… Зверей всяких много. Но все они прячутся в зарослях и заслышав людей ни один на открытое место не выйдет. Надо с вечера взобраться на дерево, возле тропинки, по которой они ходят на водопой, тогда ночью их можно увидеть и с дерева же стрелять. А еще лучше охотиться с лодки.

— Каким же образом? — поинтересовался Оссовский,

— Два или три человека садятся в лодку и тихонько подплывают ночью к местам водопоя. Один гребет, у другого наготове сильный электрический фонарь, а у третьего ружье. Зверь с реки опасности не ожидает, он выходит спокойно на берег, чтобы напиться и его внезапно освещают фонарем. На две-три секунды, он, ослепленный, застывает на месте, в это время его легко застрелить.

— А можно здесь достать лодку? — спросил я.

— В Велене можно, а тут поблизости нет ни у кого. Теперь в наших местах люди боятся ночью выезжать на лодке.

— Чего боятся?

— Огромной змеи с собачьей головой. Она опрокидывает лодку, а иногда просто высовывает из воды голову на толстой как бревно шее и хватает человека.

— А вы когда-нибудь видели эту змею? — спросил я,

— Я, слова Богу, нет, но брат моей жены не только видел, но еле от нее спасся. Они, вдвоем с приятелем, года два назад, сделали маленькую лодку из «пало борачо»[14] и ночью выехали на Ипанэ охотиться. Вдруг лодка их поднялась и перевернулась. На его спутника бросилась громадная змея и утащила под воду, а сам он выбрался на берег.

В тот день я отнес этот рассказ к области чистых вымыслов. Однако позже расспрашивал других соседей и все они в один голос утверждали, что такая змея в Ипанэ действительно существует и многие ее видели. Вполне возможно, что это была анаконда. Ипанэ берет свое начало в дебрях Бразилии и оттуда, особенно во время сильных разливов, в нее свободно могла проникнуть даже не одна из этих исполинских змей. Вероятно люди ее и видели, а собачья голова, нападение на человека и все прочее было дополнено страхом и фантазией.

— Ну, змеей-то нас не больно испугаешь, — промолвил Миловидов, когда я перевел спутникам рассказ Лусиано. — Гораздо хуже то, что без лодки мы едва ли увидим хоть одного зверя крупнее комара.

— Все зависит от случая, — сказал Лусиано. — Полгода тому назад, на том самом месте, куда мы идем, я ночью отбивался от тигра горящими головешками.

— Как так? Почему же вы не стреляли?

— Не было со мной ружья. Пришел я с удочками, половил к вечеру рыбу, потом развел костер, закусил, напился терере и заснул. Ночью послышалось, будто кто-то тихонько зарычал рядом. Поднял голову и вижу, в нескольких шагах стоит тигр и хвостом крутит. Ну, к счастью в костре еще тлели головешки — схватил одну и запустил в зверя, он и убежал. Хорошо, что не напал на спящего.

Напомню, что тиграми здесь называют ягуаров. Этот рассказ Лусиано был довольно правдоподобным: судя по всему, что я слышал, ягуары никогда не нападают на людей, если имеют возможность этого избежать. Один мой приятель подстерегал ягуара, сидя на нижних ветвях дерева, и, неудачно повернувшись, свалился у него перед самым носом. Падая, он уже заранее считал себя растерзанным, но зверь во всю прыть пустился наутек. Опасен только раненый ягуар, в этом случае он всегда бросается на охотника.

За разговорами мы прошли километров восемь. На кампе стали попадаться мелкие болотистые лагуны, из которых при нашем приближении небольшими стаями поднимались дикие утки. Мимоходом я застрелил двух, но против продолжения охоты мои спутники запротестовали: как это так, идем на крупного зверя и вдруг разменяемся на уток! Не очень надеясь на крупного зверя, я все же подчинился. Мы прошли еще с версту и уперлись в изгородь огромной скотоводческой эстансии, которая преградила нам путь к реке.

— Пройдем прямо, — сказал Лусиано, перелезая через проволоку. — Так нам до берега всего пять километров, а в обход будет больше двадцати.

Мы последовали его примеру и очутились на необозримом пастбище. В отличие от казенной кампы, трава здесь была высокая и свежая. Кое-где виднелись небольшие рощицы и пасущиеся стада, но никаких признаков жилья или присутствия человека заметно не было — вероятно, хозяйственный центр поместья находился за много верст отсюда. Владения здешних «эстансиеро» измеряются не гектарами и даже не километрами, а квадратными легвами, это мера, равная двадцатипяти квадратным километрам. Скот, пасущийся на этих необъятных пространствах редко видит человека и благопристойными манерами отнюдь не отличается, в чем нам суждено было убедиться очень скоро.

Держа направление на прибрежный лес, мы прошли около версты, когда я заметил шагах в тридцати небольшого броненосца. Довольно неуклюжее животное, величиною с таксу, покрытое твердым панцирем с растущей на нем жиденькой щетиной, двигалось очень медленно, но заметив опасность, прибавило ходу, надеясь, очевидно, добраться до своей норы. Однако я был проворнее и поняв, что ему не уйти, броненосец внезапно остановился, приставил морду к земле и на моих глазах начал погружаться в нее как в масло, несмотря на то, что она была суха и тверда как кирпич. Он закапывался с такой быстротой, что пока я пробежал разделявшие нас десять шагов, из земли торчали только задние лапы и довольно толстый хвост, за который я его сейчас же схватил, не сомневаясь в том, что без труда вытащу наверх.

13

Карпинчо — местное название водосвинки. Это крупный грызун, величиною с небольшую свинью, живет, как бобр, преимущественно в воде. Мясо его очень вкусно.

14

Пало борачо, — дословный перевод «пьяное дерево», — или бутылочное дерево, его ствол, с очень мягкой древесиной, раздут наподобие бутылки.