Страница 56 из 85
На первый Сашин квартирник я попал в 1985 году по приглашению Марьяны Цой, уже будучи его восторженным фанатом. Я был потрясен вдвойне. В углу комнаты сидел невзрачный, плохо вымытый, тщедушный человек. На гитаре играл, мягко говоря, слабовато, да и с голосом были проблемы - не всегда выпевал мелодию. Но когда разыгрывался, превращается в Джима Моррисона, становился красивым человеком. Невзирая на то, что некоторые песни я забраковал, общее ощущение значительности того, что делал Башлачев своим пением, перекрывало все. И потом, он настолько заходился в этой своей неистовой манере исполнения - кровь с пальцев! В общем, слушатели уходили с его концертов совершенно ошарашенными, это был эмоциональный шок, катарсис. То, что я увидел, подтвердило мои предположения: это человек самого высокого, запредельного уровня, к которому надо стремиться каждому из нас.
И далеко не всем само такое стремление по плечу. Я тоже пытался что-то сделать в русской народной манере. Но подражать Башлачеву было бесполезно, потому что у него это от земли, он корнями с этим связан.
Потом я выяснил, что Саша очень тщательно, скрупулезно работал над словом, и работа эта давалась ему нелегко. Но, сколько ни работай, такое не выплывет у большинства из нас, это от Бога. После первого же концерта я выразил свой восторг Фирсову, тот передал его Саше. Я знаю, что Башлачеву было известно о впечатлении, которое он на меня произвел.
Потом мы встречались на фестивалях уже как хорошие знакомые. Я тогда много и часто общался с «Алисой», и Костя Кинчев тоже стал Сашиным фанатом. Мы с ним время от времени обменивались информацией о том, что происходит с Башлачевым, как его дела. Я был свидетелем того, как на одном из концертов Башлачеву показалось, что кто-то грубо позаимствовал его тему, украл, проще говоря. Помню его слова: «Обидно! Украли песню». Он очень расстроился. Беззащитный он был в таких делах, беззлобный. Не отвечал ударом на удар.
К сожалению, мы с ним общались недолго и неемко. Очень уж было бурное время: с восемьдесят четвертого года до восемьдесят восьмого-восемьдесят девятого. Огромное количество всевозможных событий, концертов, внезапный приход популярности. Люди не успевали подолгу общаться. Это печально, ведь желание-то было. Кроме того, я человек некомпанейский, нетусовочный и не умею дружить. Дружеские отношения надо беречь, следить за ними, поливать, как дерево. Я на это не способен, да и Саша, по-моему, был таким же одиночкой. На первом этапе мы общались на квартирных концертах, на фестивалях в рок-клубе, где вместе выступали.
К концу восьмидесятых годов у нас появилась своя студия, и мы думали помочь Саше записаться на хорошей аппаратуре. Я предложил Фирсову сделать аранжировки Сашиных песен и подыграть ему, и все это совершенно бесплатно. Договорился об этом со своими ребятами. Знаю, что такую же помощь Саше предлагал Курехин и многие другие, но как-то у нас у всех до дела не дошло. Не успели…
Насчет смерти Башлачева есть гипотезы, но они очень зыбкие. У меня недостаточно фактов, чтобы делать определенные выводы, но ощущение складывается странное. А может, и наоборот, не странное, а ясное. Оно заключается в том, что к Сашиной смерти причастна черная сторона Петербурга. То, что рассказывает Задерий… Это какая-то накипь, грязная пена. Она выплескивалась наружу в виде тусовщиков с наркотическими пристрастиями, которые затягивают в свой круг, как в омут. Это круг бесконечных переездов с квартиры на квартиру, постоянные похвалы, лесть, попытки навязать образ человека, настроившегося на короткую жизнь. Этот моррисоновский идеал в его русском, усиленном варианте затянул Сашу, приблизив смерть. Эта тусовка - люди, которые считают себя магами, мистиками, демонами… Кем только они себя не считают! Кто они на самом деле, я не берусь судить, но, попадая в эти сети, можно уже не выбраться. Рядом все время «доброхоты»: «Вот, Саша, доза, вот травка, ах, какой ты гениальный!» Кто-то ему напел: «Объяви себя жертвой, героем, готовым сгореть, а мы тебе поможем в этом, и в горении, в первую очередь! Сгоришь так быстро, что и не заметишь, а мы потом превозносить тебя будем и славить!»
«Почему он не записывает альбом?» - спрашивал я у кого-то года за два до Сашиной гибели, и получал невразумительные ответы: «Песни, мол, у него не пишутся, тяжело ему, не до записи». В чем была истинная причина депрессий Башлачева? Здесь нет однозначных ответов. Марьяна Цой занималась им на последнем этапе, пыталась сделать фильм. Более того, я слышал, что в день смерти у него должны были быть съемки, и Марьяна сидела и ждала его на Ленфильме.
Невозможно узнать, как было на самом деле, потому что все произошло в атмосфере общего угара, скорее наркотического, чем алкогольного. На этом пути много народа полегло, и все это страшно.
Последний раз я видел его зимой 1988 года на Невском проспекте, недалеко от Казанского собора. Тогда было очень холодно, и он был одет в ватник. Может, он в нем в кочегарке работал? Ни о чем значительном мы с ним не поговорили, постояли минут десять, поулыбались, обменялись несколькими фразами. Ощущение от этой встречи я запомнил на всю жизнь: это был необычайно светлый, но одинокий человек. Ощущение его «настоящести» осталось у меня в памяти, стало для меня рок-н-ролльным символом в русском понимании этого слова. Странник, дервиш, йог, путник… Никак не могу найти подходящего слова. Инок. Вот это слово, пожалуй, точнее всего описывает Сашу. Он был слишком тонок для этого мира, был беззащитным и ранимым.
При этом он производил впечатление человека, который знает свою миссию и на мелочи не разменивается. В отличие от многих из нас, его не захватило стремление нажиться на своем таланте, не захватил дух стяжательства. Его уделом была работа с вечностью.
На концерте памяти Башлачева в БКЗ «Октябрьский» в феврале 2007 года я исполнил его песню «Рыбный день». Это не самая любимая моя песня, но она наиболее созвучна тому, что сейчас происходит в нашей стране, этому жлобскому коммунистическому ренессансу. В песне присутствует зловещее представление о человеке, как о рыбе. Рыба в данном случае символизирует затыкание рта. А человек все-таки существо говорящее! Сегодня эта песня звучит, как пощечина. Хотя она не такая сильная и серьезная, как, скажем, «На жизнь поэтов». Но она показалась мне емкой и достаточно простой, доступной для понимания среднего слушателя. Башлачев в свое время дал «звездюкам» (БГ, Кин-чеву, Шевчуку) такой поэтический поджопник. Он прочистил мозги всем. Мы все завидовали Сашиной силе воздействия на слушателя. Но все - по-разному. У кого-то это переросло в попытку очиститься, кому-то помогло утверждать свое величие в глазах народа, то есть собирать все большее количество зрителей на концертах.
Сейчас я слушаю Сашу редко, когда у меня не слишком радостное настроение. Случаются иногда рок-загулы - ночи с музыкой, с алкоголем, в подходящей компании. Тогда вспоминаем старые времена. И для всех, с кем я сегодня поддерживаю отношения, Башлачев - тот человек, с которым время от времени нужно сверять помыслы и дела. Равного ему не появилось до сих пор. Может быть, я излишне идеализирую его и в чем-то ошибаюсь, но один за другим в моих глазах падают люди, которым я верил. Все идеалы размазались окончательно.
Цивилизационный тупик
На данный момент можно констатировать, что творчество Башлачева малоизвестно и малопонятно большинству молодежной аудитории. Но эти две вещи взаимосвязаны. Популяризация творчества Башлачева и рост самосознания человека - вещи, проистекающие одна из другой, взаимозависимые и влияющие друг на друга. У меня нет никаких иллюзий насчет того, что Пушкин в свое время был широко народным поэтом - таким, каким мы его знаем сейчас. Двести лет самой разной работы - на самых разных уровнях, сегодня это работа СМИ, привели к тому, что сейчас мы воспринимаем Пушкина не столько как поэта, сколько как явление, как наше языковое достояние, даже не все понимая, не разбираясь в деталях. Простое соприкосновение с высокой поэзией на подсознательном уровне влияет на духовный рост человека и на его воспитание.