Страница 18 из 85
97
1 2131
С третьего курса мне часто приходилось отмазывать его от прогулов, я ведь был старостой. Большую часть учебного года он пропадал в Череповце. К третьему курсу у него явно начали пробиваться бардовские наклонности. На лекциях он писал тексты для своей череповецкой группы «Рок-сентябрь», которая стала лауреатом конкурса среди рок-групп, организованного «Комсомольской правдой». Помню такие песни, как «О, радио», «Батюшка-царь», которые он исполнял сам или в дуэте с Сергеем Нохриным. Были в его репертуаре и песни Высоцкого. С третьего курса мы часто с ним вдвоем выезжали на нашу с женой дачу в Пакино, в двадцати километрах от Свердловска. И он непременно брал с собой гитару.
Летом 1983 года перед Сашей замаячила реальная возможность попасть на год в армию после того, как он ушел в самоволку накануне присяги. Моя теща, Фаина Михайловна в то время работала психотерапевтом в кировском военкомате. Она сделала ему справку с диагнозом циклотимия (резкая смена настроения, депрессия), что освободило его от прохождения сборов. Кстати, теща до сих пор гордится тем, что Башлачев во время написания диплома целый месяц спал на ее кровати.
ВИКТОР ВАХРУШЕВ: Он был не от мира сего. Не вписывался ни в какие рамки. По-моему, не было больше таких людей. Вот, например, колхоз… Несмотря на то, что это был тяжелый изнурительный труд, мы любили колхоз. Он был для всех нас своего рода рубежом, который необходимо перешагнуть, чтобы почувствовать себя настоящим. Башлачев, будучи одним из нас, все это прекрасно знал и, несмотря на это, в колхозе, мягко говоря, не упахивался. И не только из-за относительно слабого здоровья. Он и там пошел наперекор всеобщему энтузиазму. Причем, интересно, что это его поведение не вызвало какой-либо негативной реакции. Никому в голову даже не пришло сказать, что мы, мол, тут все трудовые пчелки, а ты такой-сякой. Да, он не ползал по борозде, как мы, но занимался полезным делом, которое всем нам приносило пользу. Потому что когда уставший человек приходит с работы и видит остроумные, смешные плакаты и рисунки, настроение его улучшается, силы восстанавливаются, проходит усталость. Мы все прекрасно понимали, что каждый должен заниматься своим делом - тем, что у него получается лучше всего. В колхозе очень ценилось творчество, и вокруг творческого человека так или иначе собирались люди, создавалась та самая неповторимая атмосфера всеобщего товарищества, за которую мы и полюбили то время, и очень часто его вспоминаем. Башлачев как раз и был одним из немногих таких звездочек и солнышек, которые притягивали к себе людей, заражали их своим весельем и остроумием. Не все ведь на это способны даже из тех, кто избрал для себя творческую профессию.
МАРИНА ШНАЙДЕР: В колхозе мы все работали, как рабы. Один раз нам, рабам, был устроен «осенний бал», все танцевали, как сумасшедшие, - нашло что-то, видно, тоска по цивилизации. Мы с одной девочкой изображали какие-то танцевальные фигуры, типа, были инопланетянами. Это было очень не похоже на то, как танцевали другие. И Саня к нам подтянулся на некоторое время. Говорит: «Творчески вы, девчонки, танцуете!» Парни, конечно же, все перепились, и ему налили. От него пахло луком и водкой… Но он такие красивые фигуры изображал! От водки, наверное, а, может быть, по красоте своей души. Нам троим было так легко, как в полете…
А один раз ехали все вместе на трамвае, из общаги, перед экзаменом, а он открыл книгу, решил «перед смертью» начитаться. И вдруг из книги выползает клоп! А книга - учебник по истмату. Когда клоп вылез, Саня сделал такие большие глаза и говорит: «Враг коммунизма и ленинизма ползет… Убью гада!» И захлопнул книгу. Потом открыл, а там пятнышко крови. Поморщился и не стал читать. Эстет! А экзамен сдал, естественно. Да, учился без труда. Его вызывают, например, по истории - он смотрит на плакат, а на нем какая-то схема, диаграмма, и вот он по ней и начинает рассказывать. Сам не читал, ничего не знает, но мысль бежит, как ручеек.
В конце пятого курса я была уже замужем, и в беременном состоянии сдавала какой-то экзамен, он увидел меня, зеленую, и говорит: «Я бы всем будущим матерям пятерки ставил. Сразу,. Как только забеременела - пятерка. Ребенок - это уже подвиг, что они от тебя еще хотят?»
ИВАН СТРЕЛЯЕВ: В быту Башлачев был абсолютным нулем - не был к этому приспособлен ни в коей мере. Бытовые вопросы его не интересовали, в принципе.
ВИКТОР МЕЩЕРЯКОВ: Наиболее близкие отношение у Саши сложились с Женей Пучковым, он учился на курс старше, и с Сергеем Нохриным, он учился курсом младше. Женя был сыном главного прокурора Орска. С ним Саша последние два курса проживал в полуподвале знаменитого сейчас дома Агафурова. Кстати, именем купца Агафурова называется областная психбольница, что находится под Екатеринбургом: Агафуровские дачи. Так вот, свой полуподвал они, кажется, совсем не топили-там всегда было холодно, сыро и ужасно запущено. Смерть Пучкова осенью 1987 года, я думаю, была одной из причин гибели Башлачева. Между ними существовала какая-то мистическая духовная связь.
ИВАН СТРЕЛЯЕВ: Саша был склонен к очень сильным перепадам в настроении. Вот, например, убежал с военных сборов в самоволку. Я был замкомвзвода, и полковник Бадьин отправил нас с Сергеем Кузнецовым, командиром взвода, его искать. Мы нашли его на Сакко и Ванцетти, в очень странном состоянии… Он не удивился, не испугался, не протестовал - вообще никакой реакции… Был в полной прострации. И что интересно, хоть взвод и пострадал оттого, что он попался на серьезном правонарушении, - никто не возмутился.
Хорошо помню случай, который меня удивил. Как-то под Новый год мы с компанией были у него в доме, и он предложил нам послушать свои песни. Сыграл несколько, и тут вдруг моя жена заявила, что это - не его песня, она ее хорошо знает. Вообще-то Башлачев отличался тем, что никогда ни с кем не спорил, не пытался кого-то убедить в своей правоте, а тут вдруг взвился: «Как это не моя песня?!» Видимо, это настолько сильно его задело! Именно поэтому этот эпизод, такой не характерный для него, мне и запомнился. Он редко когда реагировал на подобное, жил сам по себе.
РИММА ПОЛЯНСКАЯ: Обычно он был очень легким в общении и каким-то светлым. Сейчас думаешь и себе удивляешься: будучи на третьем курсе, не просто обратить внимание на какого-то первокурсника, не просто его имя запомнить, а держать его почти в друзьях! По крайней мере, в нашу двести шестую комнату в общаге он приходил запросто. То ли перекусить, то ли пошушукаться с Самигуллиной на тему собственных опусов. Теперь можно гордиться тем, что свои первые стихи на рецензию он отдавал именно нашей Иринке Самигуллиной. Так все совпало… Он был деликатен и очень естественно интеллигентен. Не рисовался, это не бросалось в глаза. С ним было интересно, поскольку Сашка был умен. Легко, потому что не надо было напрягаться в ожидании подвохов или не всегда уместных шуток. Удобно, потому что, повторю, он был деликатен, и очень чутко чувствовал даже самые сверхтонкие ситуации.
Не давая в ту пору себе отчета, наверное, мы его уважали. Потому что даже прозвище к нему не прижилось: Башлык не Башлык… Он оставался просто Сашкой. Он быстро рос, поглощая из окружения все необходимое. И на его втором курсе мы, как ступенька, были ему уже не так необходимы. Сашка был легче нас, поэтому поднимался выше. Он ушел в музыку, во все более серьезные стихи. У него появился другой круг общения, с более зрелой, необходимой для Сашки почвой. А раньше, да: если не общага, то пищевой техникум - наши ребята там работали сторожами. Их на ночь закрывали на клюшку, но мы проникали туда через окно, уже почти ночью, и на огромной сковороде жарили картошку. В общем, праздник живота! Однажды с нами туда попал и Сашка. Одного обжорства, по обыкновению, ему оказалось мало. Он откопал поварской колпак, напялил его и давай позировать за кассой. Еще он надевал и курточку беленькую, но на фото такого уже нет…
Пронеси, Господи, любить гения
МАРИНА ШНАЙДЕР: Многие выдающиеся люди были эгоистичны к своим близким, к тем, кто их любил. Я считаю это несправедливым, особенно по отношению к женщинам. Пронеси, Господи, как говорится, любить гения. Надо любить надежных и заботливых мужчин. Просто мужчин. Не надо гениев! Но сердцу не прикажешь. Девочки нашего Сашу любили и страдали. Была одна такая девочка, которая в нем просто растворилась. Старалась ему во всем угодить, помочь по хозяйству - с уборкой, со стиркой. Конечно же, он ее не заставлял, не приказывал. Она была рада стать для него рабой. А он, богемный человек с тонкой организацией души, жил в своем мире, и страдал своими страданиями. Сам по себе. Нормальный человеческий эгоизм.