Фельетоны

И прекрасен был Мостовой. Идеям Ленина предан безмерно. В глазах бухаринский ум. Легкоатлет, спортивен. Сгусток энергии.

— Грядет Пятнадцатый съезд комсомола, — оповестил Мостовой. — Если мы напряжемся, то к открытию съезда на кресло каждого делегата мы выложим по пилотному номеру молодежного сатирического журнала "Зубастик". "Зубастик" — это завуалированный переклик с названием патронирующего "Крокодила". И в съездовском распорядке "Разное" возгласит первый секретарь всесоюзного комсомола:

— Друзья! Кто за издание задиристого, занозистого молодежного журнала "Зубастик"? — И зал обязательно взорвется одобрительным криком: "Даешь!"

И поспели мы. И выложили на кресла. Но все откладывался в речи главного комсомольца раздел "Разное". А вместо того, разгоряченный "летящими голосами" умело рассаженных в зале гэбистов-психологов, вскочил на ноги многосотенный зал, кликушески ЧЕТЫРНАДЦАТЬ МИНУТ в исступлении крича:

— ЛенинснамиЛенинживЛенинснамиЛенинживЛенинснамиЛенинжив!..

— Класс! — в гостевом ярусе подтолкнул нас локтями ответорганизатор Мостовой. И в канонадном реве мимически призвал нас вострогнуться: какой порыв! Какое единение съезда!

А через три кресла от меня, тоже гость съезда, стоял синюшный от ужаса Аркадий Исаакович Райкин. И когда после страшного камлания и экстаза затеялось всеобщее пение "Интернационала" в переводе на русский язык тов. Коца, обнаружил я, что слов-то "Интернационала" Аркадий Исаакович — ни в зуб ногой, а только пришепетывает обескровленными губами, чтобы какой-нибудь из стоящих рядом гэбистят не настрочил потом: Райкин демонстративно не уважал и не пел. Не знал слов и бронетанковый полковник, стоящий рядом со мной, и лишь единственные из партийного тропаря впитал он слова — "отвоевать свое добро". И когда дошло до этих слов — грянул так, что у меня в кармане самопроизвольно расщелкнулся портсигар.

— Уф! — после съезда сказал в кулуарах ответорганизатор Мостовой.

— Завершили с триумфом. Теперь в "Балчуг", в "Балчуг", снять напряжение! Но съезд! Какие сияющие глаза! Какая сплотка! Порыв! Патриотика! "Сегодня мы не на параде, мы к коммунизму на пути, в коммунистической бригаде с нами Ленин впереди!". Вам чего плеснуть, мужики, "Арманьяк", "Эрвин Лукас боллс" или водяры? "Эрвин" — в нём, глядите — чешуйки плавают из сусального золота. Голландцы расстарались. Забавно, а? В туалете оглянешься — а оно сияет! Посмотрю я завтра кал, чем сегодня завтракал.

Что ж, не лыком шиты и мы, да с такой ли встречались небывальщиной в алкоголе. И с тем же художником "Крокодила" Андреем Крыловым, в Беринговом проливе, на траверсе Соединенных Штатов Америки, капитан крохотного проржавленного китобойца Юра Образцов сурово предупреждал:

— Плывем без днища. В днище дыра — аж свинья пролезет. Залил днище цементом, всякое может статься. Так что самое время выпить. Держите — "Тоджикистон виноси".

— А чего же такое мутное? — поглядел на свет сквозь свою поллитровую банку знатный живописец и колорист художник Крылов.

— Кореец, — сказал капитан. — Из него настоялось. Об прошлом году утонул в цистерне. Да вы пейте, не норвежец же, не швед утонул. Они здоровенные, тогда пить бы брезгливо. А кореец — он существо маленькое, портативное. Употребляйте с доверием. От корейцевых кальсон пуговицы не попадутся, отфильтровали на Сахалине.

…И под золоченый напиток "Эрвин Лукас боллс" мы всё же спросили ответорганизатора Мостового:

— А как же все-таки журнал "Зубастик"? Отчего не было слов о журнале в обещанном съездовском "Разное"?

— Мужики, вы — серьезно? — уже не бухаринскими, а дзержинскими глазами глянул на нас Мостовой. — Да на кой ляд руководству комсомола этот ваш журнал? Кроме неприятностей от него что может быть? Зато — в какую сыграли активность! На каких уровнях озабоченно помандели! Смачно поегозили. Ну, вы не кисните, мужики. Ну, еще по стакану. Веселей, все за счет заведения!

Тем временем трое других вождей молодежи, генерально упившись после съездовских треволнений, стали играть в баскетбол. На целлофановой пленке под радиатором отопления в "люксе" гостиницы "Балчуг", истекая янтарным жиром, лежал полутораметровый осетр горячего копчения. (Должно быть, подарок съезду от астраханской делегации.) Выдирая из осетровой бочины куски, в виде баскетбольного кольца избрав люстру, вожди с изрядной точностью метали осетрину в переплетения хрусталя, всякий раз победительно взвывая, когда, дав волну вони от горящего жира, взрывалась очередная лампа.

Остатний же вождь оттягивался футболом. "Сухим листом", пыром, шведой, щечкой молотил он бока бордового кабинетного холодильника "Упо", приставляя затем ухо к разрушаемому красавцу, вслушиваясь и негодуя:

— А, угро-финны, мать иху! Какие холодильнички организовали! Я пол-ноги стесал, а он все работает, сука! — И лупцевал "Упо" снова.

— Ну, мужики, — в разгар этой релаксации сказал Мостовой, куратор, ответорганизатор и проч — Какие-то вы кисляи, без нашей комсомольской живинки. А если устроить для вас это самое, на лысого босого? Краснодарскую делегацию упилить не желаете? Казачки! Преизрядные комсомолки! Любая за углом пукнет — можно за лошадь продать. Могу сей момент всех выставить раком!

— Нет, — сказали мы. — Вот если бы комсомолок невидимого града Китежа, тогда бы мы…

И в смятении покинули мы гостиницу "Балчуг", весьма пошатнувшись верой в ленинский комсомол.

А они, торовитые, мобильные, светозарные вожаки молодежи через четверть века милейшим образом переплавились в капиталистов и из лютых гонителей православия — в неимоверных радетелей.

Вот бы и все, и вздохнуть бы общенационально, что исчезло навеки из наших пределов двурушническое комсомольское крапивное семя — ан нет. Ибо писано еще на римских скрижалях: "UNITA VIRIBUS", то есть — в единении сила.

У писателя Виктора Ерофеева есть забавный образ: невеста с зубами. Точно так у нас есть певица с ляжками И в её репертуаре присутствует песня со словами, что некто пришел такой незваный, нежданный, чист — как только что из ванной.

И пришел! Регенерировался! В каких-то щелях брусчатки Красной площади сохранились споры гаденыша. Возник опять внешне антисептированный, неубиенно правильный, при всей прежней внутренней комсомолистской порче. Отсюда — подлежит ревизии прежняя знаменитая формула о нашем народе: "Все мы вышли из "Шинели" Гоголя". Да, из шинели, только без кавычек. Из шинели и кителя. Только не Гоголя, а Сталина.

Но позвольте, по всем статьям и историческим идеологизмам полагалось бы вновь возродившемуся гаденышу подкатиться под крыло, знатно траченное пероедами и боле не имеющее взлетно-подъемной силы, под крыло коммунистической партии, КПРФ. Полагалось бы — но нету гаденыша под этим облезлым крылом. Ибо — "союз нерушимый попал под машину". Опереточны и прискорбны поползновения бывших кэпээсэсных укротителей масс разыгрывать из себя грозную и необоримую силу. Тогда как гаденыш всегда именно там, где сила подлинная. Посему не под стервятничье крыло он затискивается, а под перья двуглавого орла, снесшегося красными звездами.

Ах, Владимир Владимирович Маяковский! Ах, безусловно гений, но уподобившийся неумехе-спортсмену по спортивному ориентированию, у которого и буссоль вместо севера показывает восток, а для ориентирования на просторах Калужской губернии взята карта Ямало-Ненецкого округа! Уже и не цитируется нигде гений Владимир Владимирович, вытесненный другим Владимиром Владимировичем, а уж какой был певец коммунии и комсомолии. Но были у сбившегося с пути поэта бессмертные стихи, а в числе прочих — "если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно".

А вот — кому? Кто возжег звезду, кто проплачивает выгребную яму — радиостанцийку бывших комсомолистов "Свободная Россия"? Почти уже призывающую есть евреев-ашкенази на завтрак, на обед во фритюре жевать евреев-сабра, а на ужин вместо мусса употреблять евреев-сефардов? Совершенно неясный вопрос, кто проплачивает, даже более неясный, чем в орнитологии вопрос о местах зимовки ворон.