Страница 2 из 3
Зачем люди женятся на девушках-ивушках — тайна. Холодная красота иной раз хуже уродства, а вот, поди ж ты, не переводятся охотники. Одни потом разводятся, заставляя бывшую половину рыдать до скончания дней, другие живут и похваливают. В семейной жизни у плакучей красавицы есть свои достоинства. Идёт ива на корзинки, лукошки, на всякое плетенье.
Хоть игрушку сплести, хоть лапти для осенней распутицы. Там, где поюжнее, лыки дерут с липы, а в наших краях лыковое рукоделье только ивой и держится. Гнёздышко семейное ива сплетает умеючи. В доме всегда чистота, всё намыто, сполоснуто, а хозяйка, кажись, и не вставала от любимого вязания. У берёзки дома тоже всегда чисто, но там видно, откуда что берётся, как полы шоркают и кастрюли драют. Раскрасневшаяся хозяйка летает по дому, всё горит у неё в руках, живёт и движется, а у ивы, вроде, и не происходит ничего, а порядок идеальный, словно текучая вода сама всё вымыла.
О здоровье — своём и домашних — ива заботится больше всех. Чуть где кольнуло — сразу в аптеку. Не женщина, а ходячий аспирин. Кстати, ежели кто не знает, салициловая кислота впервые была выделена именно из ивы, само её название переводится как «ивовая кислота».
Детей ива держит в строгости и за провинности наказывает, на время забыв о собственных слезах. Ничего не попишешь, гибкая ивовая ветка идёт не только на плетение, но и на розги.
Так, избегнув топора и жертвуя только молодыми ветвями, отскрипит ивушка век, и долго чернеет на берегу, окружённая плакучими правнучками. И если спросить иссохшую старуху, не испытавшую за долгие годы ни весеннего цветения, ни огненной страсти: «Скажи, не тая, где любовь?» — она, ни минуты, против обыкновения, не колеблясь, ответит: «Здесь, конечно, в плетёном семейном гнёздышке».
5
За серыми осинами бледнеет свет зари.
Ежели кто скажет, что на осине Иуда повесился, не верьте клеветнику, осинка для этого совершенно не приспособлена. В молодости, тоненькая и беззащитная, она кажется родной сестрой берёзки, если бы не одно сомнительное достоинство: молодая осинка — дурнушка. Стволик у неё серый, серёжки висят колбасками, не поймёшь — серёжки или жирные гусеницы, а уж майская, чуть проклюнувшаяся листва и вовсе буроватая, словно осина собралась среди весны встречать осень. Недаром слова эти так схожи, осина — дерево осеннее. Бывают такие девочки, что с самого детства похожи на старушек. От этой некрасивости развивается в осинке страх перед жизнью и душевная горечь. Ждёт бедняжка любви и сама же боится, дрожит дрожмя от одной мысли о девичьем счастье. И, конечно же отпугивает его, оставаясь в итоге у разбитого корыта. «Осина ты, осина, проклятая лесина…» — давно уже исчезла девичья угловатость, угри на лице и старушечья осанка, давно крона оделась в полный лист, узорный, в тончайших прожилках, а осинка всё считается дурнушкой. В конце концов жизнь берёт своё, но настоящей семьи осина так и не создаёт. В любви она горит не жарко, прогорает быстро и бездымно.
Лучшие в мире спички делают из осины. Дешёвое одноразовое изделие.
Потому судьба определила осине быть не женой, а любовницей женатых мужиков. Забежит такой на огонёк, не погреться даже, а так, прикурить, и снова лесная печальница одна. «Грустишь ли об оставленных осинах?» — меланхолично спрашивал поэт Бродский. А чего о них грустить, об одноразовых? Само словосочетание «родные осины» звучит не лирично, а издевательски. Может и ропщет осина на судьбу, только кто это увидит в вечном плеске дрожащих листьев? Осина дерево не скрипучее, молча стоит проклятая лесина, сама справляется с житейскими бурями, в одиночку растит сына-безотцовщину. А уж сколько горечи накопит за свою жизнь, о том знает осиновое сердце.
А ведь всё могло быть иначе. Лучшие грибы где растут? — в осиннике! И смертельная горечь — гликозиды — вещества родственные сахарам, легко могли бы обратиться в сладость. Трудяги бобры и зайцы-захребетники знают это и предпочитают осиновую горькую кору всем иным кушаньям.
Впрочем, на то они и грызуны, чтобы жизнь мёдом не казалась.
Назло горькой судьбе некоторые осины достигают небывалых размеров, возвышаясь над лесом словно крепостные башни. Самое высокое дерево наших краёв — не сосна, а осина. И никакой привозной дуб, выхоленный посреди деревни, не сравнится в толщине с необъятным стволом старой осины. Только что в том радости миллионам безвестных осинок, не сумевшим выбиться в лесные гиганты?
И лишь осенью, когда безжалостный ветер раздёргивает берёзовую желтизну, когда скукоживается ива и облетает побуревшая черёмуховая листва, осина на недолгий срок одевается в царственный пурпур. Все другие деревья тушуются перед сказочным великолепием осенней осины, перед невиданной её роскошью. И мужчины, поражённые этой красой, бормочут растерянно: «Где были мои глаза?» А там и были; дурные глаза всегда не в ту сторону смотрят.
6
…
Вот дерево, о котором строчки не спето, ни доброй, ни злой. Сорное дерево наших лесов — ольха. Серая кора; ломкая, ни в какое дело не годная древесина; скучные листья пыльного оттенка, вечно заплёванные пузырящимися выделениями каких-то насекомых. Грибы в ольшанике не растут, разве что горький розовый млечник, из ягод встречается лишь ядовитый вороний глаз. Даже в солнечный день в ольшанике невесело, пахнет гнилью и растут колючие сорные травы. С какой стороны ни посмотри — всё не то и всё не так. «Скрипит ольха у дальнего колодца», никого не радуя, ни к чему не предназначенная, а отскрипев своё, падает и бесполезно сгнивает. Ольха — старая дева, не нужная никому и в первую руку самой себе.
Впрочем, люди опытные говорят, что с ольхой хорошо коптить рыбу. Не знаю, не пробовал.
7
Девки по лесу ходили, любовалися на ель:
Какая ель, какая ель! Какие шишечки на ей!
Вот уж эта себя в обиду не даст. А во всём остальном — русская красавица ничем не хуже берёзки. И сарафанчик у неё аккуратный, и вершинка кокошником. Также молодые ёлочки хороводятся на полянах и вдоль опушек. Вот только к вольным любовным играм ёлочка не склонна, рук нескромные касанья не допускает. В строгости себя держит и потому не в пример берёзы счастливее.
Придуманная дальтониками загадка гласит: «Зимой и летом — одним цветом». Полная ерунда! Летняя хвоя живая, дышит и словно светится изнутри. А уж весной… Проклёвываются на кончиках веток нежные светло-изумрудные побеги, кисленькие на вкус, с лёгким смолистым ароматом. Видать в эту радостную пору и ёлке хочется отдавать себя.
Однако, чем дальше, тем меньше в побегах вкуса и больше смолы. Дух чистый, здоровый, но строгий. Такова ёлка и в замужестве. В семье она главная, мужа держит в ежовых рукавицах, детей — а их всегда много — не балует, но и в обиду не даёт. В мрачноватом ельнике ничто постороннее расти не может, зато по полянам и еловым опушкам молоденьких ёлочек высыпано видимо-невидимо! Сарафаны, кокошники, хороводы… только сунься неосторожный парень в эту красу — обсмеют, исхлещут исколят… вырвешься еле жив, и снова тянет туда, в самую хвойную круговерть.
Елка, с виду строгая и холодная, в плотской любви горяча, не чета малохольной рябине, горит ярко, с треском, разбрасывая пылающий уголь.
Ель ревнива, только попробуй негодный муж, оставив домашний очаг, хоть разок сходить на сторону, как раз вернёшься к пожарищу. Ни себя, ни дома не пожалеет. А дом у ёлки всегда самый добротный. Ель с пренебрежением относится ко всяческим финтифлюшкам, которыми увлекаются ива и рябина, она не гребёт под себя как черёмуха, однако, всё что нужно имеется в достатке. Постороннему глазу такой дом может показаться неуютным, уж больно самовластна хозяйка, но своим в доме хорошо и удивительно спокойно.
К старости ёлка становится добрейшей бабушкой, всё, что не дозволялось детям и мужу, оказывается разрешено внучатам. Таково общее свойство бабушек и ёлок.