Лекции

И вот разница между различными философиями, прежде всего, состоит в том, что они по–разному определяют этот момент истины. Представьте, что вы даёте детям, которые учатся в художественной школе, задание: пойдите в свой родной город, выберите то место, которое вам больше всего понравится и которое вы считаете жизненным средоточием, смыслом нашего города, его историей, его жизнью — с чем вы связываете его будущее… Найдите такое место и нарисуйте. И вот детишки расходятся по городу, каждый выбирает что‑то своё, рисует, а затем приносит учителю. Кто‑то нарисовал крепостную стену — для такого ребёнка, начинающего философа, вся история — это история сражений, военных походов, империи, то есть это история воли к власти (это, скажем, Шопенгауэр будет у нас). Другой юный художник нарисовал, предположим, городской рынок — для него вся история города, человечества — это история торговли, рыночных отношений (это Адам Смит — любимый писатель, как известно, Евгения Онегина). Кто‑то встал и нарисовал вид на фабрику — для него, соответственно, вся история человечества связана с производственными силами (это любимый всеми нами Карл Маркс). Ещё один художник–мыслитель нарисовал вид на бордель, со вкусом и знанием дела описал всё то, что там происходит, и затем написал об этом сочинение под названием «Психоанализ». Кто‑то нарисовал вид на городскую ратушу: для него история города — сложные процессы управления. Для кого‑то таким главным местом города оказался театр. А для кого‑то — храм…

Понятно, что для православного человека, действительно, храм, монастырь и будет таким местом, с которым связаны самые глубокие и истинные проявления человеческой сути. И, если пробовать спросить на уровне не философского анализа, а констатации факта, где же та ниточка, в которой православие видит проблеск потаённой сути человека, такой ниточкой будет Пасха — Пасхальная радость. Это та минута, которую Православие считает самым главным призванием человека. Радость, которая наступит в эту ночь, есть прообраз той радости, которую Бог уготовил любящим Его. И всё то, что есть в Православии тяжёлого, трудного, есть путь к Пасхе. Подвиг покаяния, исповеди, воздержания и так далее — всё это условия, при которых возможно прикосновение к Пасхе…

А если не как констатацию это сказать, а попробовать обосновать это, то я предлагаю вам последовать таким путём. Итак, представьте, попался нам в руки некий ключик — затейливой конфигурации. Мы смотрим на этот ключик и думаем: «Каким же должен быть замок, к которому этот ключ подойдёт? В какую скважину он может войти и что это за замок такой?»

Для любого философа важно найти такой ключик — посылку. Именно найти — он её не доказывает, не делает: любая система философского размышления начинается с какой‑то аксиомы, как и любая научная деятельность. Желательно, чтобы этих аксиом было минимальное число, чтобы они не разрастались в бесконечность. И от этих аксиом пробуют строить уже всё дальнейшее.

И вот я предлагаю в качестве такой аксиомы взять один тезис: свобода человека.

Вот я не могу доказать, что человек свободен. Я думаю, что никто не может этого сделать. И всё же обычно люди живут таким убеждением, что мы свободны. Я считаю, что это убеждение — это не заблуждение, это справедливо. Вслед за очень серьёзными людьми, работавшими над этой темой в европейской философской традиции, в русской философской традиции, я спрашиваю: к принятию каких следствий обязывает нас принятие этой аксиомы? Если я свободен, то — что из этого значит? Вот человек свободен. Какой должна быть вселенная, чтобы допустить свободу человека?

И вот здесь размышления на эту тему я хотел бы начать с обращения к такой значимой фигуре, как Иммануил Кант. (Человек, которого мы можем даже до некоторой степени называть нашим соотечественником и великим русским философом: благо какое‑то время он, действительно, был подданным Российской Империи и писал верноподданные прошения императрице Екатерине, чтобы его утвердили в должность профессора Кёнигсбергского университета.)

О Канте сегодня знает большее число людей, чем его читали. Это всё благодаря «Мастеру и Маргарите» Булгакова. Как вы помните, когда некий персонаж иностранного происхождения появляется на Патриарших прудах и беседует с цветом советской интеллигенции, то он упоминает как об одном заурядном факте своей биографии: «Пил я надысь кофе с Иммануилом Кантом». И дальше поясняет, что Кант, который опроверг пять традиционных доказательств бытия Бога, затем как бы в насмешку придумал своё шестое. Иван Бездомный на это реагирует: «Взять бы этого Канта за это доказательство да в Соловки да годика на три!». Итак, за что же Кант удостоился такого приговора?

То, как он размышляет, может быть резюмировано в форме достаточно простого силлогизма, обычного силлогизма. У этого силлогизма большая посылка — общий тезис, из которого всё исходит. Ну, я поясню, что такое силлогизм. Силлогизм — это некое формально правильное логическое размышление, которое в стандартном виде имеет такую формулу — предположим: «Все люди смертны» — это большая посылка. Малая: «Пётр человек». Вывод: «Следовательно, Пётр смертен». Силлогизмы бывают разной формы, скажем, с отрицательными суждениями и так далее.

Так вот, большая посылка у Канта такая: «Всё в мире происходит по какой‑то причине».

В мире не бывает беспричинных событий: если некий феномен существует, если некое событие произошло — значит, была причина, по которой это произошло именно так, а не иначе. В науке это называется принципом детерминизма — самый общий закон мироздания, в основе всякого научного мышления. Его пробовали расшатывать в философии и физике XX века: можно вспомнить полемику Бора и Эйнштейна по этому поводу. Но, в конце концов, просто пришли к тому, что принцип детерминизма может пониматься немножко более гибко, чем это было в механистической философии, но всё равно принцип детерминизма наука признаёт.

А малая посылка такая: «Человек свободен».

Вот что это за посылка такая?

Кант точно так же говорит — я не могу доказать, что человек свободен, но давайте попробуем это постулировать. Как мы это постулируем? В частности, через отрицание противоположной возможности: предположим, что человек несвободен. Что тогда из этого последует? Тогда нам остаётся отменить этику. Придётся отменить право, потому что, если мой сегодняшний поступок не свободен, а всецело предопределён тем, что со мною было вчера и позавчера, то в таком случае, если этот поступок был хороший, то орденом надо награждать не меня, а, скажем, моих родителей и учителей. Если поступок был плохой, то, пожалуйста, пусть они идут в тюрьму вместо меня. Если человек все свои действия совершает так, как совершают природные энергии — природные феномены, — нет оснований для того, чтобы прилагать к человеку категорию долга.

Это очень важная мысль Канта: в природе нет категории долга. В природе всё может быть описано только так, как оно есть. И мы не можем сказать, что Волга должна впадать в Каспийское море, что это её нравственный долг, почётная обязанность и так далее. Нет, мы может сказать, что это происходит так‑то и так‑то, но мы не можем сказать — «следовало бы Волге поступить так‑то, а вот это она сделала неправильно». Иначе мы уподобимся царю персидскому Дарию, который высек черноморские проливы за то, что разметали его мост, который он навёл. Так вот, в мире природы долга быть не может. И, если мы человека рассматриваем в качестве чисто природного феномена и говорим «человек — это не более чем частица мира», в таком случае категории долга, права, совести, греха, заслуги мы должны устранить из нашей мысли — это иллюзия. И вот здесь открывается очень интересная особенность именно христианской философской традиции…