Лекции

Я им говорю: им говорю: »Вы мне скажите, куда я попал? Вы — люди или вы кто?»Вы мне скажите, куда я попал? Вы — люди или вы кто?»

Они подумали: обидеться им или нет? Решили обидеться. Говорят: и подумали: обидеться им или нет? Решили обидеться. Говорят: »Пачему так говоришь, дарагой?»Пачему так говоришь, дарагой?»

Я им поясняю: им поясняю: »Вы слышали, что такое человек? Человек — это Homo Sapiens, существо разумное. Вы разумные люди или нет?»Вы слышали, что такое человек? Человек — это Homo Sapiens, существо разумное. Вы разумные люди или нет?»

Они говорят: и говорят: »Да вроде — да! По математике вчера четвёрку получили». Да вроде — да! По математике вчера четвёрку получили».

Я им говорю: им говорю: »Хорошо! Давайте проверим! Я вам сейчас задам 2 вопроса…». Хорошо! Давайте проверим! Я вам сейчас задам 2 вопроса…».

Чтобы было понятно, почему я им задаю эти вопросы, надо ещё дальше отступить в моё собственное детство. А оно прошло в тяжёлых условиях — жил я в Праге. Был там клуб при посольстве, в котором показывали американские боевики по воскресеньям. Это были 70–ые годы. Посмотрите американский боевик — это было нечто из ряда вон. И поэтому в этот клуб приходил VIP–корпус всех соцстран: все те, кому нельзя было эти фильмы смотреть, все к нам по воскресеньям приходили.

А однажды получилось нехорошо: воскресенье совпало с красным днём календаря, чешского, а не советского, поэтому не обратили внимания. Когда спохватились, было поздно: билеты распроданы, афиши висят, зал полон, и в зале, простите, и немцы, и поляки, и венгры — кого там только нет, вплоть до кубинцев и монголов… Как поступить? Просто сказать: «Нет, товарищи, не получите никакого боевика» — было нельзя.

И поэтому выходит секретарь парткома в ранге советника посольства и обращается к публике, мило им говорит: поэтому выходит секретарь парткома в ранге советника посольства и обращается к публике, мило им говорит: »Дорогие товарищи, мы вас поздравляем с праздником! У нас сегодня день необычный: мы с вами обычно один фильм смотрели, а у нас сегодня с вами два фильма есть. И мы с вами сможем выбрать, какой из них будем смотреть. Товарищи, мы с вами демократично решим: у нас есть один фильм советский, а один фильм американский. Давайте проголосуем. Так, товарищи, я прошу вас — поднимите руку, кто против показа советского фильма?»Дорогие товарищи, мы вас поздравляем с праздником! У нас сегодня день необычный: мы с вами обычно один фильм смотрели, а у нас сегодня с вами два фильма есть. И мы с вами сможем выбрать, какой из них будем смотреть. Товарищи, мы с вами демократично решим: у нас есть один фильм советский, а один фильм американский. Давайте проголосуем. Так, товарищи, я прошу вас — поднимите руку, кто против показа советского фильма?»

:)

Как вы понимаете, на референдуме главное — правильно сформулировать вопрос.

И вот я аналогичный референдум организую в этой тбилисской школе.

И говорю им: говорю им: »Ребята, поднимите руку, кто считает, что Бога нет? Бога или аллаха — Всевышнего…». Ребята, поднимите руку, кто считает, что Бога нет? Бога или аллаха — Всевышнего…».

Тишина… Никто не тянет руку.

Я говорю: говорю: »Ну, хорошо — значит, все считают, что Бог есть». Ну, хорошо — значит, все считают, что Бог есть».

Пусть мне простят логики, может быть, мою ошибку. Но, тем не менее, отрекаться им уже неудобно. Затем смотрю: там действительно оказались верующие, очень глубокие ребята. Вот именно эти азербайджанцы, которым хоть что‑то о Коране деды рассказывали. Я просто был поражён, когда через минутку мы с ними начали говорить: очень глубокое переживание у них было.

Затем говорю: тем говорю: »Теперь скажите мне… последний решающий вопрос: у кого из вас в жизни была хотя бы раз ситуация, когда ты хотел сделать гадость, но остановился, вспомнив, что Бог этого делать не велит?»Теперь скажите мне… последний решающий вопрос: у кого из вас в жизни была хотя бы раз ситуация, когда ты хотел сделать гадость, но остановился, вспомнив, что Бог этого делать не велит?»

В зале вновь тишина.

Я говорю: говорю: »Ну, вы понимаете, что это неразумное поведение? Знать, что Бог есть, знать, что он дал нам заповеди, и жить не по этим заповедям — это безумие. Какие же вы Homo Sapiens?..»Ну, вы понимаете, что это неразумное поведение? Знать, что Бог есть, знать, что он дал нам заповеди, и жить не по этим заповедям — это безумие. Какие же вы Homo Sapiens?..»

Они подумали и согласились. И после этого мы с ними уже нормально начали беседовать. Почему нормально? Потому что ведь Евангелие же начинается: «Покайтесь, чтобы приблизилось Царство Небесное». Без покаяния, без элементарного опыта смирения здесь невозможно…

Так вот… вера — это не предположение, что Бог есть. Вера — это способ моей ориентации по отношению к этому знанию: как я сам в качестве сознательного субъекта, ответственного человека, решаю, что это будет значить для меня в моей жизни…

Однако если пойдём ещё дальше, мы увидим, что Библия гораздо более глубоко понимает веру. В послании к евреям Апостол Павел говорит так: «Вера — это обличение вещей невидимых, осуществление ожидаемого…». А чего ожидает христианин? Если вера — это осуществление ожидаемого, то, что ж здесь происходит? Любой человек, который знает символ веры, знает ответ на этот вопрос: «Ожидаю воскресения мертвых и жизни в будущих веках». В опыте веры, когда я обращаюсь к Богу через мою волю (не просто через знание — через мою волю), через желание, в ответ происходит что? «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Нет слепой веры. На самом деле, истинная вера всегда зряча. Бывает слепой атеизм, когда человек не видит Бога и опыт своей слепоты кладёт в основу мировоззрения…

Но вера знает свой предмет: «я знаю, в Кого уверовал»…

По большому счёту, словосочетание «научный атеизм»… я считаю, что это изобретение КВН. Потому что научное мировоззрение, научный ход мысли — это такой, который может доказать то, что он утверждает. Возникает вопрос: а атеист может доказать своё неверие? Может ли атеист предложить такой эксперимент, проведя который, он сказал бы: «Вот, Бога нет». Ну, однажды я такой эксперимент видел. В 6–ом классе, когда только первый урок химии у нас был, он почему‑то был атеистическим. И учительница что‑то такое дымящееся в пробирке болтала — было жутко интересно. А затем, торжествующе показывая пробирку с чем‑то голубым, она нам сказала: «Вот, дети, видите? Купорос выпал в осадок. А Бог в осадок не выпал, значит, Бога нет».

Ну, если же всерьёз: если не в пробирке, но возможен ли такой эксперимент, который действительно сказал бы — в течение такого‑то конечного числа шагов мы получаем конечный вывод: вся вселенная исследована, выяснено — Бога нет…

Такое невозможно. Но это означает, что атеизм является ненаучной концепцией: в своём конечном выводе или в своей изначальной посылке. Это есть некая вера в то, что Бога нет.

Что касается религиозной практики, то богословие, напротив, наука опытная. Она чётко знает, что надо делать, как надо жить, какие инструменты надо использовать для того, чтобы убедиться в бытии Бога… Вот инструмент — у тебя в груди. Вот твоё сердце. Вот заповеди. Вот покаяние: очисти своё сердце — и ты увидишь… В конце концов, опыт миллиардов людей — и христиан, и нехристиан — убеждает нас в том, что вселенная не сводится к миру бушующей материи.