В эфирной полумгле

— Что?

— Беритесь за грушу и начинайте давить!

Соверен поймал резиновую кишку дрожащими пальцами.

— Ну же! — прикрикнул Коулмен.

Дрогнул свет в лампе. Соверен сдавил. Зеленоватый эфир в колбе взвихрился и потек к мундштуку, к родным мертвым губам.

— Еще! — потребовал Коулмен, обжимая рот Анны своими ладонями.

Соверен до боли в ладонях промял грушу несколько раз. Эфир закружил медленнее, зеленоватый дымок нашел дорожку у Коулмена между пальцев.

— Дьявол! Опустите кольцо на колбе! — прорычал он.

— Како… Вижу, — сказал Соверен и с усилием сдвинул обод, охватывающий колбу. Эфир словно уплотнился от хода серебристой полоски по стеклу.

— Теперь жмите снова.

Груша заходила в пальцах. Соверен представил, что так бьется сердце Анны. Сжимается-разжимается, сжимается…

Тело в саркофаге вдруг шевельнулось.

— Все, больше не жмите, — сказал Коулмен.

Он отнял опустевшую колбу от губ девушки. Милое лицо было обезображено кривой, неправильной щелью рта.

— Теперь ждем, — сказал Коулмен.

Несмотря на царящий в склепе холод, лоб и щеки его были мокры от пота.

— Все получилось? — спросил Соверен.

— Должно, — Коулмен достал из саквояжа полотенце и принялся вытирать лицо. — Не читали Шелли?

— Про чудовище Франкенштейна?

— Да. Есть что-то схожее, не находите? Я исключительно про процедуру оживления, превращения мертвого — в живое.

— Не нахожу.

— Неблагодарность — вот что губит наш мир, — сказал Коулмен. — Но я привык. И считаю нужным поступать вопреки. Вот.

Он достал из саквояжа еще одну колбу, тоже с резиновой грушей и коротким заостренным концом, залепленным воском в серебристой обмотке.

— Здесь еще на день жизни.

— Я…

Хрип, раздавшийся из саркофага, заставил Соверена схватиться за Коулмена. Затем послышался жуткий треск промерзшей одежды.

— Отцепитесь от меня! — Коулмен сбил руку Соверена.

— Это… Это Анна?

— Ну же, Стекпол, помогите мне!

Коулмен склонился над саркофагом. Соверен, собравшись с духом, последовал его примеру. Задетая Коулменом лампа, раскачиваясь, играла тенями.

Анна лежала, чуть повернув голову, и глаза ее смотрели прямо на Соверена. В глазах были боль и отчаяние.

— Анна!

Соверен с комом в горле принялся торопливо освобождать платье от льда. Лед намерз под телом и по бокам стенок, прихватил ворот и рукава. Коулмен помогал с другой стороны. Брызгала из-под кулака снежная крошка.

Анна попыталась что-то сказать, но с губ ее сорвался лишь жалобный стон.

— Потерпи, потерпи, милая! Я уже!

Соверен почувствовал, как слезы жгут уголки глаз. Он попробовал отодрать электрическую сетку. Анна задергалась, с хрустом ударилась в стенку рука.

— Не шевелись, ради Бога!

Коулмен упер пятерню в грудь девушке.

— Она не понимает вас! — проорал он. — Ножницы есть?

— Что?

— Нож…

Но было уже поздно. Анна рванулась и, хоть и Коулмен ее придержал, сумела резко приподнять голову. Часть рыжих волос, вмерзших в лед, оторвалась вместе с синеватой кожей скальпа. Несколько мгновений Соверен оторопело смотрел на оголившийся за ухом девушки череп.

— Ах, дьявол! — вывел его из ступора возглас Коулмена. — Ладно, это ничего. Стекпол, беритесь с боку! Поднимем ее.

Соверен завел руку под холодную, твердую спину. Анна стукнула зубами около уха. Волосы полезли в лицо.

— Вместе! — крикнул Коулмен.

Они потянули.

С хрустом, с треском отвалилась сетка, часть платья клочьями застыла между узких прутьев. Они придержали Анну на весу, затем стали заводить на боковую стенку саркофага. Треснул, распадаясь по шву, подол. Изогнулась и высвободилась нога.

— На себя, — сказал Коулмен.

Соверен принял тело Анны на грудь, на плечо. Она была тяжелая и слабо подергивалась. Дыхания Соверен не слышал. Владелец «Эфирных механизмов» в это время занимался пяткой второй ноги.

— Тяните, — сказал он спустя полминуты.

Соверен перехватил Анну и медленно стал спускать ее на пол. Пальцы девушки уцепились за край саркофага.

— Отпусти, — попросил Соверен. — Анна, это я.

Анна повернула голову и ухватила зубами его за щеку.

— Нельзя! — крикнул Коулмен, и челюсти разжались.

Он поймал Анну за ноги.

— Что с ней? — спросил Соверен, морщась от короткой болевой вспышки.

— Остаточное. Это пройдет. Почти рефлекс. У всех мертвецов так.

— Вы не лжете мне?

— А какой смысл мне вам лгать? — осклабился Коулмен и кивнул на проем за спиной Соверена. — Потащили?

— Погодите, — Соверен, осторожно опустив Анну, потер ладони о бедра. — Все, я готов.

Он подхватил ее снова. Анна молча смотрела на него снизу. В глазах ее жил странный интерес. Казалось, она следит за его губами.

Они одолели ступеньки и по мосткам перебрались через буханье поршней и облака пара. Охранники следовали за ними, как приклеенные.

— Так, стоп, я устал, — сказал Коулмен, привалившись к стене у лестницы из подвала.

Дышал он тяжело, и вид у него был растрепанный и усталый.

— Она оттает? — спросил Соверен, присев на ступеньку.

— А как же? Надо только протопить комнату. Вернется подвижность конечностей, подвижность лицевых мышц, зачешете волосы… И она станет вашей любимой Анной. Будет вам повиноваться и слушаться.

Соверен потер щеку, кровь слегка измазала пальцы.

— Прокусила.

— Ерунда. Ну, еще немного, — поднялся Коулмен.

Дверь в комнату в левом крыле была предусмотрительно открыта, кровать белела свежими простынями, на столике стояла низкая ваза с флоксами. В окно с подвязанными по бокам шторами лился солнечный свет, непривычный, яркий.

— Испортите кровать, — помедлив, сказал Коулмен.

— Не важно.

Соверен первым опустил Анну. Она была бледно-синяя на свету, беспомощная и жалкая. Милая. Родная. С оборванной губой и вывернутыми пальцами на левой руке. Где-то проступала прозелень, кожа на плече висела лохмотьями. Замечательное воздушное платье, в котором ее клали в саркофаг выглядело грязной тряпкой-оборвышем, не всякий и в Догсайд надел бы.

— Бог мой! — сказал кто-то.

Соверен обернулся — старый слуга глядел на мелкой дрожью заходящуюся Анну расширившимися от ужаса глазами.

— Эмерс! Эмерс, — сказал ему Соверен, — надо растопить камин.

— Что?

— Камин.

Эмерс кивнул и вышел, проскользнув мимо телохранителей Коулмена.

— Фу! — выдохнул владелец «Эфирных механизмов». — Заставили вы меня поработать, мистер Стекпол. Думаю, теперь я вправе требовать хорошо поработать на меня. У вас есть какие-нибудь результаты?

Соверен не сразу уловил суть вопроса, Анна занимала его больше. Простыни под ней начинали медленно темнеть.

— Результаты? Район Неттмор, Жефр там, — сказал он. — Определеннее скажу сегодня.

— Ну, я на вас надеюсь.

Коулмен похлопал его по плечу, повернулся на каблуках, осматривая комнату, и шагнул в коридор. Соверен опустился на край постели.

— Анна…

Девушка хрипела. Взгляд ее бродил под потолком. Солнечный свет делал ее кожу пятнистой.

— Дьявол! — Соверен вскочил и задернул шторы.

Так стало лучше. Он приложил ладонь ко лбу Анны. Лоб был ледяной. Господи, подумалось ему, как мне не хочется оставлять тебя одну!

— Эмерс!

Старый слуга появился с охапкой поленьев и ссыпал ее в камин.

— Да, сэр.

— Пусть сестры Фрауч приглядят за Анной, — сказал Соверен, поднимаясь.

— Боюсь, сэр, это будет выше их сил, — Эмерс присел и принялся складывать поленья. — Они видели миссис мертвой.

Соверен с трудом оторвал взгляд от Анны.

— А ты? Ты тоже ее боишься?

— У вас щека прокушена, сэр.

— Ясно, — Соверен сжал губы. — Я напишу записку доктору Мортимеру. Думаю, он не откажется понаблюдать свою бывшую пациентку.

— Как знаете, сэр, — Эмерс чиркнул спичками. — Но я бы связал ее от греха.

— Что ты несешь?! — разъярился Соверен.

В кабинете он еще долго мерил шагами расстояние от окна до двери, выдумывая Эмерсу наказание, в отместку ему и здесь задернул штору, запалил свечу и, немного успокоившись, сел писать записку доктору.