В эфирной полумгле

Третий мертвец, высокий, рыжебородый, в рубашке с закатанными рукавами и в растрескавшемся кожаном фартуке, вышел вслед за женщиной. Ступая голыми ногами по помосту, он скалился в зал. Черная дыра рта не закрывалась. Соверен не был уверен, но ему показалось, что в расклиненной челюсти блеснула металлом скоба.

— Ну, вот и наши герои, — сказал распорядитель. — Мясник принес вырезку, и жена улучила момент с ним поговорить. Что же глупый муж? К мужу явился сосед, чтобы раскрыть ему глаза на того, с кем изменяет ему жена.

Под бряканье клавиш из боковины вывалился еще один персонаж, всколоченный и бледный, в панталонах и драном сюртуке, и сходу врезался в красноносого.

Девушки рядом с Совереном взвизгнули.

— Начинается! — радостно сообщила Софья, потеребив его руку.

Что начинается, Соверен понял, когда повернулся обратно к сцене. Задетый «муж» издал странный горловой звук, пальцы его поймали ударившего, раздался треск, одежда соседа-доброхота поползла по шву.

Партер взорвался криками.

— Так его!

— Убей урода!

— Да! — взвился голос распорядителя. — Дурная весть разозлила мужа!

Сосед, впрочем, не остался в долгу, он отпихнул нападающего от себя, боднув того головой в грудь. Этого оказалось достаточно, чтобы «муж» сделал несколько шагов назад и плечом задел «жену». Женщина, словно только этого и ждала, ожив, тут же вцепилась супругу в остатки волос. Хриплое рычание вырвалось из ее горла.

— Оторви ему голову! — крикнул один из зрителей.

Несколько мгновений пойманный «муж», прогнувшись назад, слепо водил руками по воздуху. Женщина вырывала волосы клочьями, ее серое лицо искажали странные, нечеловеческие гримасы, полные злобного торжества. Затем она вцепилась зубами в кожу на черепе, и Сэмюэл Тритт упал, увлекая ее за собой. Они завозились на полу, взрыкивая и взмахивая руками. Что-то громко хрустнуло. Сосед, уныло постояв без дела, шагнул к мяснику.

— Отношения накаляются! — взревел распорядитель.

Театр поддержал его свистом и хлопками.

— В челюсть, в челюсть!

— По колену, чтоб колено — вон!

— Ах, славно! Вбивай в пол!

— Ну же, шевелитесь, уроды!

Соверен с удивлением обнаружил, что часть выкриков принадлежит Софье. Его толстый сосед наоборот сидел тихо, едва постанывая и экстатически закатив глаза. Сам Соверен находил зрелище отвратительным.

Доброхот между тем добрался до мясника и, не останавливаясь, впился зубами тому в плечо. «Жена» оседлала «мужа» и, наклонившись, кусала его лицо. «Муж» бил ее по ребрам — бумс! бумс! бумс! Платье разошлось, и при каждом ударе в прорехе подпрыгивала вислая грудь.

Зрители бесновались.

Из-за того, что крови не было, вся эта зверская, безумная драка казалась Соверену искусственной, бутафорской, а откушенный красный нос — накладным.

В зеленоватом эфирном свете хрустели кости, выплевывались куски серого мяса, растягивались рты, кулаки били в тело. Рыжебородый мясник скинул соседа-доброхота с себя, наступил ногой ему на грудь, вминая ребра. «Муж» повалил на пол «жену» с куском своей губы в гнилых зубах, как с трофеем.

С балконов кидали камни. Партер кричал и хрипел.

— Да! Да! — звенел голос распорядителя. — Но это не конец пьесы! На помощь и мяснику, и мужу приходят добрые горожане!

Софья с блестящими, совершенно безумными глазами на мгновение прижалась к Соверену:

— Хотите меня, сэр?

— Что?

— Ах! — девушка отлипла, вновь устремив взгляд на сцену. — Смотрите, они совсем голые!

Мясник в бою лишился фартука и коротких штанов, а женщина — платья. Нагота не смущала мертвецов.

— Извините, — Соверен поднялся, — я пойду.

Он пробрался к лестнице на выход, получая от недовольной публики удары и толчки. За его спиной мертвецы рвали друг друга. Клочья одежды и кожи усеяли доски. Хрустели зубы и суставы. Откусывалась плоть.

Зрители бешено болели то за одних, то за других, подсказывая, советуя и сожалея о малой крови. Рояль гремел.

— Грандиозный финал! — кричал распорядитель. — Кто прав? Кто виноват?

Соверен не видел, как мертвецы слиплись в гору голых тел, вяло шевелящуюся, рычащую, грызущую, попыхивающую эфирными дымками. Он вышел на воздух. Было уже темно. Лампа под козырьком освещала афишу. На противоположной стороне Хантер-стрит рядком стояли кэбы, приготовившиеся развозить зрителей после представления. Фыркали лошади.

Соверен подышал.

Воздух горчил, и это его обрадовало — не эфирная сладость. Нет, подумалось ему, я не хочу, чтобы Анна стала такой. Ее придется связывать. Она…

Он попытался вызвать в памяти ее улыбку, ее смех, хотя бы один эпизод из их недолгого знакомства, но всплывал почему-то лишь обрамленный камелиями неживой профиль при отпевании в церкви. Больше ничего.

— Свободны? — перейдя улицу, спросил Соверен у читающего газету кэбмена и назвал адрес: — Особняк Стекполов.

Всю дорогу он мрачно смотрел в окно и не видел ни домов, ни сменивших их холмов, поросших кустарником. В низинах клубился туман, в вышине, над кромкой леса, проглядывали звезды. Соверен думал, что продолжать поиски Матье Жефра, наверное, больше не имеет смысла. Во всяком случае, для него.

Если Анна вдруг вцепится ему в горло…

— Приехали, сэр, — стукнул в стенку кэбмен.

Соверен, моргнув, обнаружил за стеклом прутья ограды и смутно белеющий особняк. Он вышел, пошарил по карманам — ни монетки.

— Погоди, — сказал он фигуре на козлах.

В левом окне у входных дверей слабо светила лампа.

Соверен потянул створку, на скамейке под вешалкой встрепенулась тень, подкрутила фитиль и в трепетном свете обернулась старым слугой, с головой закутавшимся в плед.

— Эмерс, — сказал Соверен, — очень хорошо, что вы не спите. Там у ворот стоит кэб, расплатитесь с извозчиком, я совершенно без денег.

— Да, сэр.

Эмерс, мельком осветив хозяина, вышел в вечернюю мглу.

Соверен скинул ботинки и обул домашние туфли. Даже в мерцании свечей было видно, что полы в холле и коридорах вымыты и натерты воском, лишняя одежда и вещи убраны в шкафы, а паутина в углах и пыль и грязь на рамах исчезли. Протертое стекло на створках дверей, ведущих в кабинет, ловило и преломляло свечные огни.

Сестры Фрауч поработали на славу. Соверен и не думал, что особняк так быстро приобретет жилой вид. Только вот…

Он прислушался и, нахмурившись, заспешил по коридору к спуску в подвал.

Паровая машина не работала. Электрические лампы, запитанные от нее, не горели. Ни клубов пара, ни бумканья поршней.

— Хетчетт! — крикнул в чернильную тьму Соверен. — Хетчетт, что случилось?

Ответа не было.

Он нащупал свечу и спички на полке и, полный недобрых предчувствий, вступил в подвал. Винные бочки, вывалы земли, крепь, подпирающая стену.

— Хетчетт!

В помещении с паровой машиной серел не заделанный пролом, журчала вода. Что-то шипело, в закутке для отдыха покачивалась керосиновая лампа, отбрасывая круги света на дощатые стенки загородки.

— Хетчетт!

Соверен пробрался по мосткам к угольной куче. Хетчетт, черный, как сама ночь, работал лопатой, перемещая уголь ближе к железной глотке паровой топки. Звенел металл, шуршал уголь. Пыль вилась мошкарой.

— Хетчетт! — Соверен дотронулся до потного плеча работника.

— О, сэр! — Хетчетт, повернувшись, заулыбался. — Вам что-нибудь нужно?

Желтые зубы на фоне черного лица выглядели жемчужным ожерельем.

— Что с машиной?

— Ничего, сэр. Заливаю воду. Зальется, начну разогревать котел.

— То есть, все по плану?

— Да, сэр. Привезли смазку, надо будет еще колеса смазать, штифты и кольца.

— А сменщик твой?

— Уэс? — Хетчетт потер плечо. — Он придет завтра после обеда, сэр.

— Вот что, — сказал Соверен, — подумайте с Уэсом о том, чтобы протянуть в дом паровое отопление от машины. И электричество. Чего и сколько понадобится, ясно?

Он оставил Хетчетта чесать в затылке.

Неприметная дверь. Замок. Поворот ключа. Задвинуть засов и на мгновение прижаться лопатками к промерзшему металлу.