Традиция. догмат. обряд

Восточная традиция с предельной осторожностью допускает принятие в уме образов духовного мира— но ни в коем случае не во время молитвы. “Как воображать Господа? сидящим на престоле или распятым? — отвечает на вопрос святой Феофан Затворник. — Когда размышляете о Божественном, тогда можно вообразить Господа, если нужно. Но во время молитвы никаких образов держать не следует.”[152] Не виды, а смыслы делаются здесь предметом рассмотрения. “Вообрази истину и молись о ней, или ее во время молитвы вращай в уме, и молитвы составляй из нее же. Придет момент, когда истина сия войдет в сердце и обымет все существо души, питая ее и обвеселяя.”[153] Эта интеллектуальная медитация православия ближе к еврейским истокам христианства.

Поощрение фантазии.

Католическая медитация, напротив, предлагает вызывать в уме и удержание в памяти разные зримые образы. Игнатий Лойола, основатель ордена иезуитов и почитаемый католический святой, советует:[154] “Представить мысленно огромные языки пламени и души как бы заключенные в раскаленные тела. Услышать упреки, плач и вопли, предание проклятию Иисуса Христа и святых Его. Почувствовать запах дыма, серы, разложения и гнили. Представить, что мы сами осязаем этот огонь. Вспомнить души, пребывающие в аду, благодарить Господа за то, что Он не попустил мне окончить жизнь здесь”[155] [156]… Это упражнение рекомендуется делать за час до ужина.

Существуют у римо-католиков множество различных предметов для медитаций. Можно представить себя воспринимающим благоухание Девы Марии в раю. Можно поставить себя рядом с апостолами на горе Преображения. Можно представить себя следующим Via Dolorosa следом за Христом.

Блаженная Анджела (сконч. в 1309 г.) особо остро представляет себе страдания Христа. “Стояла я однажды на молитве, и Христос показал мне Себя наяву яснее. И тогда позвал Он меня и сказал мне, чтобы я приложила уста к ране на боку Его. И мне казалось, что я приложила уста и пила Его кровь, истекающую из бока Его и давалось мне понять, что этим Он очищает меня. И с этих пор начала я испытывать великое утешение, хотя от созерцания страстей Его испытывала печаль.”[157] “И кровь Его казалась мне такою красною и текущею из ран, как будто только сейчас начала изливаться она из открытых ран. Явственно было тогда в связках благословенного тела такое разъединение связи и единства в связках всех членов тела, происшедшее от свирепого и жестокого растяжения на древе креста девственных членов, что жилы и связки между костями, казалось, совсем растянулись и отступили от должной гармонии всего тела. Однако на коже не было заметно разрушения единства тела. И при виде жестокого разрешения связей тела и растяжения членов его, отчего все жилы казались растянутыми и разъединенными, а кости могли быть сосчитанными, боль сильнее пронзала меня, чем при виде открытых ран. И вид так распятого тела благого и возлюбленного Иисуса, истинно, вызывал такое сострадание, что не только внутреннее мое, но и все кости и связки мои, как казалось, чувствовали новую боль и вызывали новые стенания и ужасное чувство страдания в пронзенных так духе и теле.”[158] “Однажды взирала я на крест с Распятием на нем и, когда взирала я на Распятого телесными очами, вдруг зажглась душа моя такою пламенною любовью, что даже члены моего тела чувствовали ее с великою радостью и наслаждением. Видела же я и чувствовала, что Христос обнимает душу мою рукою, которая пригвождена была ко кресту, и радовалась я величайшею радостью… И иногда от теснейшего этого объятия кажется душе, что входит она в бок Христов.”[159]

Интенсивность такого рода созерцаний такова, что, например, мистический собеседник Анджелы говорит ей: “Был Я с апостолами и видели они Меня очами телесными, но не чувствовали Меня так, как чувствуешь ты.”[160] Сама же Анджела столь живо переживает картины Страстей, проходящие перед ее глазами, что убеждена, что даже Дева Мария, стоявшая у креста своего Сына, не могла бы рассказать о них подробнее Анджелы.[161]

Православный мистик преподобный Симеон Новый Богослов так описывает путь такого рода медитаций и их итог:

“Он возводит к небу руки, глаза и ум, воображает в уме своем Божественные совещания, небесные блага, чины святых ангелов, селения святых, короче, собирает в воображении своем все, что слышал в Божественном Писании, рассматривает это во время молитвы и всем этим возбуждает душу свою к Божественному желанию и любви, иногда проливает слезы и плачет. Таким образом мало помалу кичится сердце его, и он мнит, что все, совершаемое им, есть плод божественной благодати к его утешению, и молит Бога, чтобы всегда сподобил его пребыть в этом делании. Это признак прелести.”[162]

“Прелесть.”

Святой Игнатий Брянчанинов предостерегает, что такой метод молитвы ведет к “прелести” [от слова прельщать].

Человек, искусственно вызвав в себе некие психические переживания, приписывает их благодатно-благородным происхождением и почитает себя Боговидцем.

Разница православия и католичества — это различное проведение границы между душевным и духовным: у нас она пролегает в разных сферах. То, что в православии считается воображаемым или бесовским состоянием, в католической мистике воспринимается как благодатное. Западная картина и восточная икона зримо показывают эту разницу. Лосев проявление этих внутренних различий видит в том, как “отличается вселенско-ликующее умозрение колокольного звона от сдавленно-субъективного торжества универсально-личностной самоутвержденности органа, как простота и умная наивность византийского купола от мистических капризов готики, как умиленное видение иконного лика от нескромного осязания и зрительной стимуляции статуи.”[163]

И в богословии, и в мистике, и в музыке[164] многое из того, что Запад представляет как “духовно-благодатное,” Восток оценивает как “душевное” и сентиментальное. Это есть состояние “мнения” или прелести. Не только святой Игнатий Брянчанинов и святой Феофан Затворник чувствуют привкус прелести в высших проявлениях западной мистики, но и тот же Лосев пишет о “явной и принципиальной прельщенности католического опыта.”[165]

Характерно при этом, что зримое и эмоционально окрашенное представление предмета религиозного опыта приводит некоторых западных подвижников к таким состояниям, которые заставляют усомниться в целомудрии их переживаний.

Приводим ниже несколько примеров.

Вот характерный случай с Терезой Авильской. “Часто Христос мне говорит: Отныне Я — твой и ты — Моя. Эти ласки Бога моего погружают меня в несказанное смущение. В них боль и наслаждение вместе. Это рана сладчайшая… Я увидела маленького Ангела. Длинное золотое копье с железным наконечником и небольшим на нем пламенем было в руке его, и он вонзал его иногда в сердце мое и во внутренности, а когда вынимал из них, то мне казалось, что с копьем вырывает он и внутренности мои. Боль от этой раны была так сильна, что я стонала, но и наслаждение было так сильно, что я не могла желать, чтобы окончилась эта боль. Чем глубже входило копье во внутренности мои, тем больше росла эта мука, тем была она сладостнее.”[166] Приводя эти откровения Терезы, Д. Мережковский комментирует: “Если бы нечестивая, но опытная в любви женщина увидела Терезу в эту минуту, то поняла бы, или ей казалось бы, что она понимает, что все это значит и только удивилась бы, что с Терезой нет мужчины.” Если переживание Терезы воспринимать как религиозное — то к нему придется приложить известное православной мистике состояние “блудной прелести.”[167] Это — резкое слово. Но еще Алексею Хомякову пришлось сказать: “Да не оскорбляются наши западные братья жестокостью моих выражений. Я не властен в выборе слов.”[168]

152

Святой Феофан Затворник. Письма. М., 1898, Вып. 1. С. 182.

153

Святой Феофан Затворник. Письма. М., 1898, Вып. 2. С. 159.

154

Впрочем, свои "Духовные упражнения" он составляет еще и до принятия монашества, и до принятия священства, и даже до поступления в Университет — на больничной койке после ампутации ноги. — См. Martin M. Les Jesuites. Рaris: Ed. du Rocher, 1989. P. 124.

155

Игнатий Лойола. Духовные упражнения. // Символ. N. 26, С. 39.

156

Заметим, что не только Лойола находит некоторое удовольствие в созерцании чужих мук. "Серафический доктор" Фома Аквинский также полагал, что "как противоположное поясняется сопоставлением, так блаженные в раю увидят мучения осужденных, дабы больше радоваться своему блаженству". (Цит. по: о. С. Желудков, К. Любарский. Христианство и атеизм. Брюссель: Жизнь с Богом, 1982. С. 206. - прим. Ред.) Это суждение Аквината, кстати, понудило Бердяева сказать доброе слово в адрес православия (не столь уж частое у него): "Из недр Православия не могли бы раздаться слова Фомы Аквината, который сказал, что праведник в раю будет наслаждаться муками грешников в аду". — Бердяев Н. А. Истина Православия // Православная община. 1992. № 2. С. 48.

157

Откровения бл. Анджелы. Перевод и вступительная статья проф. Л. П. Карсавина. М., 1918. С. 75–76.

158

Откровения бл. Анджелы. С. 140–141.

159

Откровения бл. Анджелы. С. 150–151.

160

Откровения бл. Анджелы. С. 96.

161

Откровения бл. Анджелы. С. 135.

162

Добротолюбие. Т. 5. С. 329–330

163

Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1930, С. 866.

164

Опять впечатление В. Печерина: "В музыке все тот же ложный вкус. В папской капелле в Ватикане поют еще кое-как сносно. Но во всех других местах везде оперная музыка: им недостает только пригласить Штрауса проиграть вальс во время обедни. К чести греческой церкви должно сказать, что она сохранила вместе с древними обрядами и древнее величавое благолепное песнопение. На Западе оно совершенно потеряно" (Печерин В. С. Апология моей жизни. С. 273.) Надо, впрочем, отметить, во-первых, что замечание Печерина относится именно к греческой православной церкви, а не русской, а во-вторых, что сегодня и на Западе немалый интерес вызывает грегорианская музыка — западный средневековый аналог византийского пения.

165

Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. С. 858.

166

Цит. Мережковский Д. С. Испанские мистики. Брюссель, 1988, С. 72–75.

167

Вот характерное описание этого состояния: "36-летняя домохозяйка и мать двоих детей Бодил Моргенсен… посещает центр медитации, где ей открывается доступ к мантре, которая, по словам учителя, "явилась ему через инспирацию" (из последнего ясно, что речь идет об имени индусского божества). Почти сразу же она испытывает внутреннее переживание. "Внезапно моя голова наполняется сияющим светом. Он истекает из неиссякаемого источника и охватывает меня. Я чувствую, что этот свет любит меня, я чувствую себя погруженной в любовь". Бодил Моргенсен уверена, что пережила встречу с Богом. Она начинает все больше интересоваться религией. Но при этом она внезапно теряет способность заботиться о своих детях. Она становится к ним более или менее равнодушной. Однажды появляется следующее изменение в ее состоянии. В свете, вызванном медитацией, вдруг появляется черное пятно, которое она переживает как "черное солнце". "Странное ощущение возникает в половых органах, не неприятное, однако беспокоящее. Что-то начинает двигаться в моем позвоночнике, как будто бы вверх и вниз ползает змея". Это чувство преследует ее постоянно и вызывает сильное жгучее ощущение. Когда возникает жажда сексуального удовлетворения, эти феномены становятся почти невыносимыми. Она ищет помощи у разных людей. Учитель, который сообщил ей мантру, бессилен и ищет помощи у своего собственного учителя (махариши). Но и тот не знает, чем помочь. Ей дают успокоительные таблетки. Она начинает лучше спать. Однако последствия пережитого продолжаются. Она пытается покончить жизнь самоубийством". (Франс Карлгрен. Антропософский путь познания. М.: Центр Вальдорфской педагогики при Российском открытом университете, 1991. С. 143–144.) Интересные, однако, перспективы у российской педагогики…

168

Хомяков А. С. Сочинения. С. 104.