Страница 14 из 46
В свою очередь, Евангельские рассказы центрированы вокруг пасхальных событий: на страдании, смерти и воскресении Иисуса Христа. Эти описания поучительно сопоставить с описанием казни первого христианского мученика — диакона Стефана. Евангелия говорят, что Христос боялся смерти в своем Гефсиманском борении. А вот апостол Стефан встретил свою смерть без колебаний и даже с радостью (Деян. 7:55–60). Из этого сопоставления у мунитов и иеговистов получается аргумент в пользу не божественности Иисуса. Может ли быть, — спрашивают они, — чтобы человек был более тверд, чем Бог?
Если человек никогда не вчитывался в Новый Завет и не представляет себе ту духовную среду, которой оппонируют апостолы, этот довод кажется логичным. Но при внимательном знакомстве апостольские тексты поражают следующей особенностью: если бы это были обычные фольклорные воспоминания учеников о любимом и обожествляемом ими учителе, их тексты всячески подчеркивали бы именно Божество Иисуса. Однако у апостола Павла и апостола Иоанна полемические интонации появляются не столько тогда, когда надо доказать, что Иисус — Бог, сколько, когда надо убедить читателя в том, что Иисус — человек. Море гностицизма и теософии, разлитое вокруг проповедников Нового Завета, отказывалось признать именно возможность воплощения Бога. Божественность Христа гностики готовы были допустить — но при условии, что телесность Он воспринял лишь кажущимся образом, как бы для педагогических целей. Апостолы возражают: утверждать иллюзорность телесности Иисуса значит утверждать и иллюзорность Его страданий и воскресения из мертвых, ибо то, что не умерло, не могло и воскреснуть. Если Христос умер и воскрес иллюзорно, а не реально, то иллюзорно и дело нашего искупления. Вот почему раннехристианская проповедь так решительно борется с докетизмом (иллюзорностью тела Христа).
Человечность Христа.
Отсюда понятно, сколь значимы были для евангелистов предсмертные борения Христа. Они — доказательство Его подлинной человечности, Его сопричастности нам. “Христос боится смерти, но не трепещет, чем ясно обнаруживает свойства своих обоих естеств” (преподобный Иоанн Лествичник[100]). “Страх страданий составляет принадлежность человеческой немощи” (святой Григорий Нисский[101]). Православие подчеркивает, что, приняв нашу природу, Господь “усвоил наши немощи”[102] — в том числе и неприязнь к страданию и смерти… “Страх смерти — это природный страх: никто не хочет своего уничтожения, потому что смерть … есть нечто Богопротивное,” — поясняет В. Болотов.[103] Это не выбор между “да” и “нет,” а да — сквозь нет. Это как борьба со штормом: несогласие с ним требует битвы. “Отче! избавь меня от часа сего. Но на сей час Я и пришел” (Ин. 12:27).
Итак, евангелистам было важно утвердить в сознании верующих человечность Христа, засвидетельствовать, что благодаря тому, что Бог стал человеком, мы приобщились к Его Божеству и отныне может без страха и с надеждой на вечную жизнь пройти сквозь врата смерти. Из описания мученической смерти Спасителя, видно, сколь уникально было это событие в сознании Его учеников.
В центре учения, не моральные правила, а именно Христос.
Изменила ли Церковь “учению Иисуса,” сосредоточив все свое внимание в личности Спасителя? А. Гарнак считает, что — да, изменила. В подтверждение своей идеи о том, что в проповеди Христа важнее этика, чем Его Личность, он приводит логию Иисуса: “Если любите Меня, заповеди Мои сохраните,” и из нее заключает: “делать христологию основным содержанием Евангелия является извращением, о чем ясно свидетельствует проповедь Иисуса Христа, которая в основных своих чертах очень проста и ставит каждого непосредственно перед Богом.”[104] Но ведь, как видно из приведенного текста, само исполнение заповедей обуславливается любовью ко Христу.
Можно привести другую морализирующую логию Спасителя — но и в ней мы увидим подобное соотношение: “По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою.” Что следует из этого, каков первейший признак христианина? Нет, не “иметь любовь,” а “быть Моим учеником.” Например, “потому узнают все, что вы студенты, что у вас есть студбилет.” Что является здесь главным вашим атрибутом — имение студбилета или сам факт студенчества? Другим важнее всего понять, что вы — Мои! И вот вам — Моя печать. Я вас избрал. Мой Дух на вас. Моя любовь в вас да пребывает.
Та важнейшая заповедь Христа, которую Он сам назвал “новой,” также говорит о Нем самом: “Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, как Я возлюбил вас.” А как Он возлюбил нас — мы знаем: до смерти, и смерти крестной!
Фактически многие заповеди Христа, как, например, любовь к врагам, неисполнимы без сверхъестественной помощи, без духовной силы, исходящей от Христа. Поэтому мораль Евангелия нельзя отделить от церковной христологии.
Христос в первую очередь проповедует веру в Себя.
Если же мы внимательно прочитаем Евангелия, то увидим, что главным предметом проповеди Христа является Он Сам. “Я есмь путь, и истина, и жизнь” (Ин. 14:6), “Веруйте в Бога, и в Меня веруйте” (Ин. 14:1). “Я — свет миру” (Ин. 8:12). “Я — хлеб жизни” (Ин. 6:35). “Никто не приходит ко Отцу, как только Мною” (Ин. 14. 6); “Исследуйте Писания, ибо они свидетельствуют обо Мне” (Ин. 5:39).
Какое место Писания избирает Иисус для проповеди в синагоге? — Не древние призывы к любви и чистоте, а пророчество о Себе: “Дух Господень на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим. . проповедовать лето Господне благоприятное” (Ис. 61:1–2).[105]
Нагорная проповедь Спасителя, как и последующие Его наставления, напоминая это мессианские предсказания древних Пророков, одна за другой пробуждали одну и ту же невероятную мысль: “День пришел, Мессия — с нами!”
В Своих проповедях Господь постепенно приоткрывал тайну богообщения через таинственное соединение с Ним. Полнее и яснее он раскрыл эту истину на Тайной Вечере. “Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе, так и вы, если не будете во Мне… Без Меня не можете делать ничего” (Ин. 15:4–5).
Итак, лишь непосредственное, евхаристическое соединение со Христом, буквально — причастие Ему, делает возможным исполнение Его новых заповедей. Без Его помощи Евангельское учение неосуществимо.
Еще в Ветхом Завете возвещалось, что лишь пришествие Бога в сердце человека может помочь ему преодолевать житейские несчастья: У Бога существуют как бы два места пребывания: “Я живу на высоте небес, а также с сокрушенным и смиренным духом, чтобы оживлять дух смиренных и оживлять сердца сокрушенных” (Ис. 57:15).
И все же одно дело — утешающее помазание Святого Духа, что ощущается в глубине сердца, а другое — соединение с Богом воплотившемся…
Каждая этическая или религиозная система предлагает свой путь, следуя которому человек может придти к “цели.” Христос указывает нам высочайшую цель. Он говорит о жизни, истекающей от Бога к нам, а не о наших усилиях, которые возносят нас до Бога. Для чего другие работают, то Он дает даром. Другие учителя начинают с требований, Этот — с Дара: “Достигло до вас Царство небесное.” “Прежнее прошло” — с момента Воплощения пришло другой эон, новая эра, когда Бог стал “обитать с нами.” Естественно, что закон “прежнего эона,” раздельной жизни Бога и людей преходит вместе с прежним противостоянием “неба” и “земли.”
Христос возвещает новый “закон,” и чтобы раскрыть слушающим его необходимость, перед этим, в проповедях Блаженств, Он и возвещает им конец эры закона. Не только Павел — любой иудей того времени мог сказать, что “закон был для нас детоводителем ко Христу” (Гал. 3:24). Предощущение временности, преходящести закона, его служебности — лишь до Христа — сорастворено Ветхому Завету.
100
Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Сергиев Посад, 1908, С. 85.
101
Святой Григорий Нисский. Творения. М., 1868. Ч. 7. С. 127.
102
Святой Григорий Нисский. С. 127–128.
103
Болотов В. В. История древней Церкви. Спб., 1917, Т. 4. С. 480.
104
Гарнак А. Сущность христианства. М., 1907. С. 168.
105
Замечательно, что обычай предписывал читать минимум три стиха. Но Христос остановился на середине второго и не стал читать его продолжения — "и день мщения Бога нашего".