Страница 67 из 81
Однажды я спросил (порознь) игуменью монастыря Русской Зарубежной Церкви, располагающегося в Гефсиманской саду у стен Иерусалима и духовника этой обители: «Вы живите в Израиле, в стране, где государственной религией является иудаизм. Практически все товары здесь проходит так называемое «кошерование». Процесс изготовления и признания кошерных продуктов связан с благословением раввинов. Скажите, учитываете ли вы это при закупке продуктов для монастыря, или берете продукты только у арабов?». И оба раза я получил один и тот же ответ: «Мы не обращаем на это внимания. Не важно, где куплен продукт. Важно, что мы-то его готовим и вкушаем с молитвой, а перед силой крестного знамения изнемогает вся сопротивная сила».
Штрих-коды никто не собирается «освящать». Речь идет о другом: об очищении продукта (книг, пакета молока, документа), помеченного штрих-кодом, от предполагаемой скверны.
Уверение в том, что тайный, незаметный для христианина знак «портит» вещь и человека, который с этой вещью соприкоснулся, входит в противоречие с православным богословием образа. В 1082 г. византийский император Алексий Комнин при ведении войны столкнулся с решительной нехваткой денег. И тогда он велел перелить в монету медные врата одного из храмов) очевидно, подобные тем, что ныне украшают врата московского храма Христа Спасителя). На этих вратах были излиты иконы двунадесятых праздников. Халкидонский митрополит Лев возмутился поступком царя, сочтя его кощунственным и иконоборческим. Для разрешения конфликта был созван собор. Лев отстаивал ту мысль, что вещество, из которого делаются священные изображения, остается священным предметом даже и после того, как уничтожен лик угодника или Христа. Собор же пояснил, что честь оказывается не веществу иконы, а ее Божественному прототипу…[188][188]
Церковная практика и в самом деле велит изымать из молитвенного употребления иконы, на которых стерлись лики. Осыпавшуюся или безнадежно почерневшую икону можно сжечь – и это не будет кощунством. "Если бы кто захотел поцеловать находящееся в зеркале свое изображение, то он поцеловал бы не естество, но отображенное в нем подобие его самого, поэтому он и прильнул к веществу. Конечно, если он удалится от зеркала, то вместе с ним отступит и образ, как не имеющий ничего общего с веществом зеркала. Таким же образом и относительно вещества изображения: если уничтожено подобие, которое было на нем видимо, и к которому относилось почитание, то вещество остается без почитания" (преп. Феодор Студит)[189][189]. Поэтому икону с затемнившимся и неразличимым ликом уничтожалине боясь поругания "накопившейся в ней благодати".
Только пока изображение видно предстоящему человеку – икона способна послужить сочетанию его ума с Божественным Первообразом. Если же мы говорим, что бумага, помеченная незаметным для человека сатанинским знаком пленяет ум этого человека сатане, то в таком случае сатане мы приписываем больше, чем Богу.
Так некоторые русские раскольнические секты отказываются поклоняться иконам, на которых представлены какие-то посторонние лица или предметы (например, иконописному изображению распятия, если на иконе представлены воины-распинатели). "Древу поклоняетесь - говорят рябиновцы, указывая на изображение мамврийского дуба на иконе Троицы, - Звезды почитаете, осла ублажаете, когда изображаете вход Господь в Иерусалим, змею и коню молитесь, когда прославляете подвиг великомученика Георгия"[190][190]. Здесь все то же непонимание: не наличие изображения как такового вводит в мир людей того, кто изображен на иконе, а молитвенное именование его людьми устанавливает благодатную связь между человеком, иконой и первообразом. Стоглавый собор, рассмотрев вопрос о допустимости изображения на поклонных иконах несвятых лиц и предметов, пришел к выводу, что это делать можно.
Итак, на иконе может быть изображено мученичество отроков в вавилонской пещи. При этом на заднем плане будет изображен идол, которому отроки отказались поклониться. Христианин же, поцеловавший эту икону никак не стал поклонником персидских богов. Хоть и изображен мерзкий знак на предмете, которому христианин оказал знак любовного почтения, но раз в его уме не было намерения поклониться идолу и даже, напротив, было вполне сознательное и даже словесно, молитвенно выраженное стремление почтить подвиг тех, кто этот идол попрал, то христианин не стал идолопоклонником…
Тем более присутствие идольского знака или языческого заговора на мирской вещи, то есть на такой, которая не требует никаких жестов религиозного почитания, не может сделать Богоотступника из христианина, который пользуется вещью, а не этим знаком.
В Турецкой империи каждый Константинопольский патриарх и каждый епископ, будучи избранным, нуждался в султанском берате, подтверждавшем его духовный и светский авторитет[191][191]. Причем документы, касающиеся православных подданных, сопровождались мусульманскими формулами («Во имя Аллаха…»)[192][192]. В языческих странах государственные документы сопровождались и сопровождаются упоминаниями и изображениями соответствующих божеств. Но если государство вписывало имя христианина в бумагу, на которой государство же исповедовало свои религиозные взгляды – то христиане не считали, будто такого рода процедуры лишали их общения со Христом. Для совести важно – что написал я, а не то, что другие написали рядом с моим текстом или с моим именем. Если я сделал заметки на оборотной стороне какой-то странички – это еще не значит, будто я исповедую то, что на этой страничке написано.
Советские документы и деньги несли на себе символы, у которых было оккультно-антихристианское толкование. На первых советских банкнотах было изображение свастики. И во все последующие годы пентаграммы, молот с серпом, изображения яростного ненавистника Церкви В. Ленина метили и деньги, и советские паспорта. Но люди не придавали никакого значения этой зловещей символике. Они видели в дензнаках просто знаки, отражавшие их собственный труд, и как частичку своего труда приносили эти бумаги в храмы. И подавали деньгами милостыню, и жертвовали их на церковные нужды. Та лепта, которую мы подавали нищим и жертвовали на содержание храмов, носила на себе нехристианские символы и портреты. Но разве от того милостыня переставала быть милостыней?
Более того – и на церковных документах (и даже на антиминсах) встречались зловещие имена. Митрополит Иоанн (Снычев) долгое время подписывался: “Архиепископ Куйбышевский”. Затем на своих антиминсах он ставил подпись: “Митрополит Ленинградский”. Бывали даже архиереи с титулами “Сталинградский и Молотовский”. Но разве священнодействия этих архиереев были безблагодатны?
Не сквернит христиан путешествие на кораблях, носящих имена мифических богов и богинь: “Афродита”, “Венера”, “Нептун”, “Громовержец”... Были такие корабли и в составе русского военного флота, что совсем не исключало наличия на них православных иеромонахов.
И христиан Франции не оскверняет ежедневное использование ими имен языческих богов. Во французском языке названия дней недели до сих пор включают в себя языческие имена: Mardi (вторник) – день Марса; Mercredi (среда) – день Меркурия; Jeudi (четверг) – день Зевса; Vendredi (пятница) – день Венеры. Но ведь не Меркурию и не Венере молятся во французских православных монастырях в эти дни, а Христу и Его святым, хотя в богослужебных расписаниях и написано, например: “19.12, mardi – St. Nicolas”.
А ведь были святые, которые сами носили имена языческих богов (т.н. теофорные имена): св. мученик Меркурий, св. мученик Аполлон (чье имя наш календарь честно переводит: «губитель»), св. Афинодор (букв.: «дар богини Афины»). А вот значение имени Варсонофий даже календарь не публикует. Означает же оно молитву к египетскому богу Анубису: «Анубис, бодрствуй!», т.е храни мумию[193][193]. И что же – определена ли была их судьба их именами? Должны ли мы избегать этих святых, поскольку они носят те же имена, что и языческие идолы?
188
[188] См. Успенский Ф. И. Очерки по истории византийской образованности. История крестовых походов. М., 2001, сс. 164-166.
189
[189] Преп. Федор Студит. Послание Платону о почитании икон. // Символ. Париж, 1987. N. 18. С. 251-252.
190
[190] См. Б. А. Успенский. О семиотике иконы. // Символ. № 18. Париж, 1987, сс. 180 и 213.
191
[191] См. Св. Феофан Затворник. Собрание писем. Из неопубликованного. М., 2001, с. 176.
192
[192] См. Митрополит Мелетий. Печать антихриста в православном Предании. М., 2001, Сс. 21-22.
193
[193] Отзыв экстраординарного профессора священника П. А. Флоренского на сочинение студента иеромонаха Варнавы (Беляева) на тему «Св. Варсонуфий Великий. Его жизнь и учение» // Богословский вестник. 1916, с. 179. Вообще отзыв Флоренского чрезвычайно интересен и в то же время отрицателен. Вот довольно типичный его отрывок: «Монашество предполагаешь „духовное окормление Старцем. На этой насущной необходимости старческаго окормления о. Варнава настаивает твердо и многократно. Что ж можно тут сказать, кромe одобрения? Но это одобрение и на о. Варнаву возлагает сугубую ответственность внимательнаго отношения к старчеству, — хотя бы в той области, которая для него сейчас доступна, — в научной. Разве не должен был о. Варнава, множество раз повторяющей слова «окормление», „окормлять", „окормляться", разве не должен он был поинтересоваться, что такое „окормление"? Однако, он ссылается тут на какую-то анонимную брошюру, в которой сообщается, между прочим, что „окормление есть такое воспитание опытным иноком инока молодого, когда старец своими наставлениями и советами как бы питает, кормит как мать маленькое дитя, и духовно растит его". Неужели ученому, монаху, специализировавшемуся в аскетике, не стыдно не знать, что „окормление" происходит не от окормить (=обкормить, перекормить, т. е. дать корму чрез меру), и вообще не имеетъ ничего общего с «кормом», а от «окормлять», т. е. быть на корме, руководить, т. е. происходить от слова „корма"? О. Варнава хотя бы из богослужебных книг (если уж отрицает обязанность для себя занятие филологией) должен бы знать, что на цековном языке окормитель означает кормчий. Орклмяю занчит управляю - » (сс. 183-184)