Страница 2 из 7

Рассказ паломника о своей жизни

Лойола Игнатий

Так я и писал, как сказано выше, до сентября пятьдесят третьего года. А с того времени вплоть до приезда о. Надаля восемнадцатого октября пятьдесят четвёртого года отец всегда извинялся болезнями и различными текущими занятиями, говоря мне: «Когда покончим с таким-то делом — напомните мне об этом». И по окончании этого дела я напоминал ему, а он говорил: «Сейчас у нас другое дело; когда покончим с ним — напомните мне об этом».

4*. Но, когда приехал о. Надаль, он весьма обрадовался тому, что начало было положено, и велел мне, чтобы я не отставал от отца со своими просьбами, повторив мне неоднократно, что отец не может сделать ничего лучшего для Общества, нежели это, и что сие означало бы подлинно основать Общество [14]. О том же он многажды говорил и отцу, и отец сказал мне, чтобы я напомнил ему об этом, когда будет завершено дело с дотацией на Коллегию [15], а по его завершении — когда закончится дело Пресвитера [16] и будет отправлена почта.

Снова мы принялись за эту историю девятого марта. Вскоре после этого тяжело заболел Папа Юлий III, умерший двадцать третьего числа [17], и отец отложил наши занятия до тех пор, пока не будет нового Папы. Однако, когда появился новый Папа, вскоре и он заболел и умер (это был Марцелл)10. Отец отложил <нашу затею> до избрания Папы Павла IV[18], а затем из-за сильной жары и многочисленных занятий всё время откладывал её вплоть до двадцать первого сентября, когда завели речь о том, чтобы отправить меня в Испанию. Посему я настойчиво и многократно просил отца исполнить то, что он мне пообещал. Тогда он назначил мне <встречу> двадцать второго числа утром, в Красной башне [19]. Закончив служить Мессу [20], я предстал перед ним, чтобы спросить, не настал ни <урочный> час.

5*. Он отвечал, чтобы я пошёл дожидаться его в Красной башне, дабы, когда он придёт, я находился там. Я понял, что дожинаться его там мне придётся долго. Однако, покуда я задержался в каком-то портике, разговаривая с одним братом, который меня о чём-то спросил, отец пришёл и упрекнул меня за то, что я, проявив непослушание, не дожидался его в Красной башне; и в тот день он уже больше не хотел ничего делать.

Затем мы опять принялись настойчиво его упрашивать. Тогда он вернулся в Красную башню и стал диктовать, расхаживая туда- сюда, как он всегда диктовал раньше. Чтобы видеть его лицо, я то и дело слегка приближался к нему, а отец говорил мне: «Соблюдайте правило!» [21]. И как-то раз, когда, забыв о этом его предупреждении, я приблизился к нему — а со мной случилось так дважды или трижды — отец повторил мне то же самое предупреждение и вышел прочь.

Наконец он вернулся, чтобы закончить диктовать мне в этой башне то, что было записано. Но, так как мне вот-вот нужно было отправляться в путешествие (ведь канун моего отъезда был последним днём, когда отец говорил со мною об этом предмете) [22], мне не удалось в полном объёме записать всё в Риме. А в Генуе, не имея в своём распоряжении испанского писца, я продиктовал по- итальянски то, что привёз из Рима записанным вкратце, и закончил составление <текста> в декабре 1555 г., в Генуе [23].

Глава I Молодость святого Игнатия

Молодость святого Игнатия. Ранение в Памплоне. —2. Его доставляют в Лойолу, где он с великим мужеством переносит болезненнейшую операцию. — 3. Принимает <последние> Таинства. В канун дня святых Петра и Павла начинает чувствовать улучшение. — 4–5. Хочет, чтобы ему отрезали неправильно сросшуюся кость. Выздоравливая, читает благочестивые книги. — 6. Его донимают различные духи.

1. До двадцати шести лет [24] он был человеком, преданным мирской суете, и прежде всего ему доставляли удовольствие ратные упражнения, ибо им владело огромное и суетное желание стяжать славу. И вот, когда он был в одной крепости, осаждаемой французами, и все полагали, что нужно сдаться, дабы спасти <свои> жизни, ибо было ясно видно, что защищаться они не смогут, он привёл а алькальду [25] столько резонов, что всё же сумел убедить его защищаться, хотя это и противоречило мнению всех кабальеро, каковых, впрочем, приободрили его боевой дух и его отвага.

И вот, когда обстрел шёл уже довольно долго, одна бомбарда угодила ему в ногу, полностью её сломав; а так как осколок прошёл через обе ноги, то и другая была тяжко повреждена (§ 1).

Когда же настал день, в который ожидался обстрел, он исповедовался одному из своих товарищей по оружию [26]. И вот, когда обстрел шёл уже довольно долго, одна бомбарда угодила ему в ногу, полностью её сломав; а так как осколок прошёл через обе ноги, то и другая была тяжко повреждена [27].

2. Как только он упал <наземь, защитники> крепости тут же с дались французам, которые, овладев ею, весьма благосклонно отнеслись к раненому, обращаясь с ним вежливо и дружелюбно.

После того, как он провёл в Памплоне дней десять-пятнадцать, его на носилках доставили в его родной край. Там он чувствовал себя очень плохо, и, когда созвали всех врачей и хирургов из многих мест, они решили, что ногу нужно опять сломать и сызнова поставить кости и на свои места: как они говорили, то ли потому, что кости были дурно составлены прежде, то ли потому, что они разошлись по дороге, но <сейчас> они были не на своих местах, и излечиться так было невозможно. И снова устроили эту резню (camecería), в которой он — равно как и во всех прочих, каковые ему довелось претерпеть и ранее, и впоследствии — не вымолвил ни слова и ничем не выказал своих страданий, разве что крепко сжимал кулаки.

3. Ему становилось всё хуже, так что он не мог есть; были и прочие симптомы, указывающие обычно на приближение смерти. Когда же настал день святого Иоанна, врачи, весьма слабо веря в его выздоровление, посоветовали ему исповедоваться. Когда он принял Таинства, в канун дня свв. Петра и Павла, врачи сказали, что, если к полуночи не последует улучшения, то его можно считать покойником. Означенный больной всегда чтил святого Петра, и вот Господу нашему было угодно, чтобы в эту самую полночь его состояние стало улучшаться. Улучшение это продвигалось настолько быстро, что через несколько дней сочли, что смерть ему более не грозит.

4. Но, когда кости уже стали срастаться друг с другом, одна кость, ниже колена, осталась у него торчать над другой, и нога поэтому стала короче. Кость там настолько выступала вперёд, что это было безобразно. Больной не в силах был перенести этого, ибо он решил следовать мирскими путями, а этот нарост, как он считал, его уродовал. Поэтому он осведомился у хирургов, нельзя ли его срезать.

Те отвечали, что срезать его, конечно, можно, но страдания будут при этом сильнее, нежели все те, какие он испытал прежде, поскольку кость уже зажила, и <теперь> требуется некоторое время, чтобы её разрезать. Но всё же он решился на это мученичество по собственному своему почину, хотя его старший брат [28] испугался и говорил, что не отважился бы на такие страдания, каковые раненый перенёс с обычным своим терпением.

Настойчивость, с которой о. Надаль просил св. Игнатия рассказать о событиях его жизни, проистекает из того принципа, который о. Надаль многократно и настойчиво повторял, а именно: в лице св. Игнатия Общество располагает не только основателем, избранным Богом, но и примером, коему следует подражать. Этот принцип он повторяет не только в своём предисловии к «Автобиографию}, но и в беседах с отцами и братьями Римской Коллегии, происходивших в 1557 г. и опубликованных в FN, II, pp. 1-10.

Речь идёт об основании Римской Коллегии с твёрдой рентой, чего желал Папа Юлий III; этот замысел расстроился со смертью этого Папы (23 марта 1555 г.). См. Поел., VIII. 664; Хрон., V. 12слл.; Рибаденейра, Одеяниях, § 37; FN, II, pp. 341–343; Жизнь, 1.5. 9.

Пресвитер Иоанн (Preste Juan) — легендарный правитель некоего христианского царства «где-то на Востоке» (не то в Средней Азии, не то в Эфиопии, не то в Индии или Китае). О популярности этой легенды, восходящей к смутным известиям о миссионер- (кой деятельности несториан в Азии, можно судить хотя бы по тому, что Сервантес в 11 | к-дисловии к Дон Кихоту упоминает Пресвитера Иоанна Индийского (Preste Juan de lus Indias) как персонажа, в чьи уста можно вложить вступительные «сонеты, эпиграммы и элогии». А здесь речь идёт о миссии в Эфиопию, куда первые миссионеры отправившись в конце 1554 или в начале 1555 г. (см. FN, I, р. 361, прим. 11). —К. деД.,А.К.

Папа Юлий III (Джованни Мария Чокки); годы понтификата: 1550–1555.

Павел IV (Джанпьетро Карафа), возведённый в сан Верховного Понтифика 1 мая 1555 г.

Так называемая «Красная башня», присоединённая к обители Общества, Пыла куплена 5 декабря 1553 г. См. FN, II, р. 484 и указанные там пассажи; FN, III, pp. 179, 767, 768.

Все рукописи на испанском языке, сохранившиеся до настоящего времени, обрываются на этом месте, оставляя фразу незаконченной. О. Игнасио Пьен, который в 1730–1731 гг. находился в Риме, собирая документы о св. Игнатии для своего брата Хуана, болландиста, держал в руках испанскую рукопись, ныне утонченную, которая содержала полное предисловие отца Камары на указанном и н.1ке (см. FN, I, р. 348). Поскольку оригинальный текст отсутствует, фрагмент, идущий до конца предисловия, переведён с латинского.

Правило 2 (о скромности) в том виде, как оно было составлено во времена св. Игнатия, гласило: «Глаза следует обычно держать опущенными, не поднимая их слишком высоко и не переводя их слишком часто из стороны в сторону; и, говоря с кем-либо, особливо если это персона уважаемая, следует не устремлять глаза ему в лицо, но опускать, как обычно» (MI, Regulae Societatis lesu [1540–1556], p. 518). Хотя правила о скромности не были опубликованы в торжественном порядке вплоть до 1555 г., можно сказать, что они вошли в силу уже раньше. См. там же, р. 514.

Из § 99 явствует, что последний разговор св. Игнатия с о. Кямарой состоялся 20 октября.

Часть «Автобиографии», продиктованная о. Клмарой по-итальянски, начинается с § 79 и простирается до конца сочинения. Указанный отец и о. Надаль выехали из Рима 23 октября 1555 г.: первый из них был отправлен в Португалию, а другой — в Испанию. В тот же самый день во Фландрию выехал молодой Педро де Рибаденейра, чтобы хлопотать о допуске Общества в эту страну. См. FN, I; Хрон., р. 59*; Поел., X. 38. О. KáMapa вернулся в Рим уже после смерти св. Игнатия, в 1558 г., чтобы присутствовать на первой Генеральной Конгрегации, на которой он был избран ассистентом Португалии. См. Предисл. Над., § 4*.

Эти слова сбили с толку многих биографов св. Игнатия, ибо из них должно было бы следовать, что он родился в 1495 г. Так, о. Поланко после долгих колебаний принял это утверждение всерьёз и прямо писал в одном из своих Диалогов: "Вплоть до двадцать шестого года своей жизни, т. е. до 1521 г., он был весьма тщеславен». Более поздние биографы принимали подсчёты Поланко уже как данностъ. Между тем в § 30 «Автобиографии» говорится, что в 1555 г. Игнатию исполнилось 62 года, и тогда его рождение следует отнести к 1493 г. Итак, налицо противоречие! Мало того: из целого ряда фактов, которые здесь перечисляться не будут, явствует, что наиболее вероятной датой рождения св. Игнатия был 1491 г., т. е. ко дню ранения в Памплоне ему исполнилось тридцать лет. В XX веке некоторые исследователи, желая согласовать эту датировку с обсуждаемыми здесь словами святого, приходили даже к выводу, что Игнатий пережил не одно, а два обращения: первое — в возрасте 26 лет (о нём якобы говорится в первой фразе» Антобиографии»), и второе — после ранения в Памплоне (о чём — во второй фразе)! Однако всякому непредубеждённому читателю ясно, что эти две фразы неразрывно связаны между собой и относятся к одному и тому же событию. Скорее всего, разнобой в датах объясняется ошибкой самого св. Игнатия, который, по словам Рибаденейры, «…всегда верно передавал суть дела, но мог допустить промахи в мелочах — например, при подсчёте времени». — К. де Д., А.К.

Это был Мигель де Эррера. Заняв город Памплону, французы предложили сдать крепость. Эррера попросил о переговорах с главой вражеских войск, Андре де Фуа, сеньором Аспарроса, и взял с собою на указанные переговоры троих человек из числа защитников, одним из которых был Иньиго. Согласно о. Иоланко, именно Игнатий был тем, кто «расстроил соглашение, ибо оно показалось ему постыдным, и это стало причиной того, что они взялись за оружие и сражались за крепость, сопротивляясь до тех пор, покуда стены её не были разбиты артиллерией, а его <т. е. Игнатия> нога не была сломана» (Поланко, Кратное изложение'. FN, I, р. 155). Утешение (consolación) — одно из важнейших слов в лексиконе св. Игнатия, часто употребляемое им как в «Автобиографии», так и в других сочинениях. В Духовных упражнениях он даже даёт определение этому понятию (§ 316): «Наконец, утешением я называю всякое возрастание надежды, веры и любви и всякую внутреннюю радость, призывающую и привлекающую душу к предметам небесным и ко спасению собственной души, принося ей покой и умиротворённость в её Творце и Господе». См. об этом особую работу: Айестаран. —А.К.

Исповедоваться в грехах мирянину в отсутствие священника было в Средние Века обычаем, рекомендованным св. Фомой Аквинским (На IV Сент., XVII, ni и ip. 3, на 3, вопр. 2, реш. 2). В своём Руководстве по исповедям, опубликованном в 1482 г., брат Эрнандо де Талавера рекомендует этот обычай такими словами «Грешит тот, кто её [т. е. исповедь] принимает без священника — за исключением случая <крайней> необходимости, когда кто-либо, находясь в смертельной опасности и не имея возможности обратиться к священнику, хочет исповедоваться ему, кто таковым не является. Даже и это не обязательно: если нельзя обратиться| и к священнику, достаточно и одного лишь сокрушения <о грехах>» (р. 32).

Св. Игнатий был ранен 20 мая 1521 г. Любопытным, хотя и несколько натянутым, представляется замечание автора одного из популярных изложений биографии св. Игнатия (Перроа, с. 140): в тот же самый день Мартин Лютер официально порвал с Римской Церковью. — А.К.

Это был Мартин Гарсиа де Лойола, старший брат св. Игнатия после смерти первенца их родителей, Хуана Переса де Л ойолы, скончавшегося в Неаполе в 1496 г.