Император и Пустота

Майерс не отвечает. Затем дверь за моей спиной с лязгом закрывается, и я остаюсь один. Осторожно подхожу к первому зеркалу. Что там, по ту сторону? Фрагменты моей жизни? Но хочу ли я все это пережить заново? Многое уже успело забыться, и вряд ли сейчас смогу сказать, каких моментов было больше: хороших или плохих, грустных или веселых. Всего помаленьку. Что-то никогда не захочется вспоминать, а что-то не выкинуть из головы, даже если очень постараться. И, как правило, все самое плохое будет в памяти до конца. Здесь, как отражение в одном из этих сотен зеркал. Может быть именно в этом, перед которым я стою. А может в следующем.

Меня начинает пробирать озноб. Делаю усилие над собой, и заглядываю в бездну…

Сегодня уроки закончились раньше. Увлекаемый толпой одноклассников, я выбежал на школьное крыльцо. Запыхавшийся, кое-как накинувший пальто и обмотавший вокруг шеи шарф. Шапка при этом застряла где-то в рукаве, но мне было не до нее. Ведь мир вокруг стал белым, чистым и новым, а в воздухе появился ни с чем несравнимый запах первого снега. До настоящей зимы еще далеко, и он вскоре растает, превратившись в грязную кашу под ногами. Однако все это будет потом…

Ловко увернувшись от летящего в мою сторону снежка, я провел рукой по перилам, собирая в ладонь «ответный снаряд». Пальца ломило от холода, но мне сейчас было не до таких мелочей. Повернулся к предполагаемому противнику, и…

Пашка Казаков долго не сознавался, что в тот день специально булыжник снегом облепил. Меня уже выписали из больницы с забинтованной головой, а он в школе так и не появлялся. Может, стыдно ему было передо мной, или строгие родители наказали. Зато потом мы с этим светловолосым мальчишкой очень сильно сдружились….

Неожиданно зеркало становится мутным. Оно будто сливается со стеной, и в следующий момент переворачивается, и я вижу его другую сторону.

Снова заснеженное школьное крыльцо. Дети выбегают звенящей гурьбой, и позади них несусь я. Едва ступив на лестницу, вдруг поскальзываюсь, теряю равновесие, а спустя мгновение уже лежу на спине. Из-под головы медленно расползается, впитываясь в снег, алая лужа…

Зеркало вновь делает оборот, и я понимаю, что передо мной оказывается его третья сторона. Но ведь так не бывает! Зеркала ведь по определению плоские. Или все же нет?

Сквозь зарешеченное окошко всматриваюсь в полумрак тесной тюремной камеры, где едва можно различить сидящего на нарах молодого, побритого на лысо парня. Он смотрит немигающим взглядом в пустоту, слегка покачивается, а потом поворачивает голову ко мне. Я невольно вздрагиваю. В этом человеке теперь трудно узнать Пашку, но это точно он. Другой Пашка Казаков, который так и не стал мне другом. Еще мальчишкой так и не сумевший понять, что у любого озорства есть грань, и за нее лучше никогда не переступать.

Что же ты натворил, Пашка?! Убил? Ограбил? Изнасиловал? Неужели там, в далеком детстве, случайно попав камнем мне по голове, ты только так смог вовремя остановиться? Почему нам всегда приходится кем-то или чем-то жертвовать, чтобы встать на нужный путь? И зачастую получается так, что чужая кровь помогает прозреть куда быстрее, чем собственная….

Холодный пот струится по спине. Судорожно глотая затхлый воздух, я отступаю назад и несколько минут стою, не в силах двигаться дальше. Чувствую, как тело сковывает страх. Холодными липкими пальцами он проникает под ребра, крепко сжимая сердце. Я боюсь этих отражений. Они — мое прошлое и будущее. От них ничего нельзя скрыть.

Я подхожу к следующему зеркалу, и заглядываю уже с осторожностью.

…Девушка сидела рядом со мной на скамейке. Тонкая сигарета в ее руке почти дотлела, осыпавшись на землю маленькой горсткой пепла. Прикурив, она так ни разу и не затянулась.

— Зачем ты это сделал? — с укором проговорила незнакомка, роняя обгоревший фильтр.

— Сделал что? — переспросил я. — Вытащил тебя из-под поезда?

Та не ответила.

— Наверное, решил спасти тебе жизнь.

— Это моя жизнь! — девушка посмотрела на меня таким взглядом, что под его тяжестью интуитивно захотелось согнуться. — Моя! Ты что, не понимаешь?! И только я могу ею распоряжаться. Целиком и полностью! Тебя просил кто-нибудь вмешиваться?!

— По-твоему, я должен был пройти мимо человека, решившего покончить с собой?

— Ты просто должен был остаться безучастным. Это так сложно?

— Сложно, — кивнул я. — На моем месте тебя бы любой оттащил с путей. Что? Скажешь, не так?

— Идиот, — девушка невесело усмехнулась, подняв глаза вверх.

Начинало светать, и небо над крышами домов уже не казалось таким черным. Это в городе оно всегда мутное, а здесь, в сотне километров от суеты и шума мегаполиса, небо имеет пронзительную глубину с мириадами рассыпанных бриллиантов звезд. Стоит на минуту забыться, и кажется, будто вот-вот оторвешься от земли и упадешь в эту манящую бездну…

— Почему ты решила умереть в такую сказочную ночь? — спросил я.

Незнакомка вдруг прижалась ко мне, уткнула лицо в отворот куртки, и заплакала.

— Поплачь, девочка. Поплачь. Легче станет, — говорил я, приобняв ее за плечи. — Уж лучше так, чем под поезд…

Это зеркало начинает быстро вращаться. Когда оно останавливается, я вижу огонь.

Горит лежащий поперек шоссе автобус. Несколько карет скорой помощи с включенными проблесковыми маячками стоят у обочины. Чуть в стороне — машина ДПС. Суетятся люди. Но пассажирам в автобусе уже не помочь. Огонь пожирает салон со страшной скоростью. Ему все равно, что люди, что обшивка с пластиком.

И тут я вижу лежащее на асфальте одинокое, припорошенное колючим снегом тело. Ноги неестественно вывернуты, а голова накрыта куском грязной ветоши. Рядом стоят двое полицейских.

— Свидетели говорят, что эта дура в последний момент на дорогу выскочила. Водитель ударил по тормозам, автобус занесло. Ну, и на встречке его уже КАМАЗ добил. Детишек, конечно, жалко. На праздник всем классом ехали…

— Сука, — выругался сержант, смачно сплюнув в сторону мертвого тела. — Из-за таких тварей невинные люди гибнут. И сама сдохла, и два десятка ребятишек с собой прихватила. Ну, есть ли Бог на этом свете?

Ноги подкашиваются, и я падаю на усеянный осколками разбитого зеркала серый линолеум коридора. Неужели это я его разбил? Но зачем оно мне показывало весь этот ужас? Зачем? Ведь даже если бы я знал, что через несколько дней или месяцев девушка станет причиной аварии автобуса с детьми, можно подумать, дал бы ей умереть под колесами поезда. Да все равно бы ее спас.

И тут внутрь меня проникает холод. Сердце замирает в груди, скованное ледяной коркой. А что, если я смогу пройти мимо? После того, как очнусь. Каким я буду видеть окружающий мир? Насколько стану другим?

Эх, чертов кретин, Эдвард Майерс со своей теорией эволюции! Только бы ты оказался не прав! Это все похоже на страшный суд. Надо же, и я сам пытаюсь себя обвинить. Будто стою на пороге, и грехи тяжким грузом давят на ноги, не позволяя идти дальше. А что там, впереди?

Нахожу в себе силы, встаю и двигаюсь к следующему зеркалу, но так и не решаюсь в него заглянуть. Я уже знаю, что ждет меня там, в глубине, за обманчивой преградой из холодного стекла. Предвиденье? Возможно. Хотя, это ведь моя память…

Там скрывается предательство. Всего лишь один миг, когда потерял веру в любовь и дружбу. Миг, который буду помнить всегда. Море боли и океан отчаяния! Любимая девушка ушла к моему лучшему другу, и я ничего не в силах был сделать. Абсолютно ничего! Просто меня на самом деле никто не любил. Была лишь иллюзия, которая в один прекрасный момент развеялась, оставив пустоту.

Теперь не нужно зеркало, чтобы видеть. И я вижу другой вариант. Вика стала мне женой, а Пашка все так же забегает на недельке в гости, попить пива и поболтать. Но это фальшивая жизнь! Она кажется счастливой лишь для меня одного, а люди вокруг по-настоящему страдают. И делают вид, что тоже счастливы. Зачем эта фальшь? Спектакль для одного зрителя?