Раздвоение

Петр Николаевич дождался врача у ординаторской, и тот, положив ему руку на плечо, отвел к окну и доверительно сообщил: «На вас тут жалуются, порядок нарушаете.

Два дня назад, я понимаю, у вас была лихорадка и бред, это не в счет. Но теперь-то вы поправляетесь. Голова хорошо должна работать. А вы? Физкультурой стали заниматься без разрешения, с медсестрой спорили. Вам же вредна сейчас нагрузка. Побеспокоите почки, начнутся осложнения» — «Вы не понимаете, — сказал Петр Николаевич. — Я этим упражнением заживил себе поджелудочную железу в юности. Оно восстанавливает поврежденные органы. Я с ним гораздо быстрее вылечусь!» — «А вот насчет поджелудочной железы, я хотел с вами поговорить отдельно, — сказал врач. — Вам операцию делали, когда случился разрыв?» — «Нет, не было операции. И с позвоночником не было операции, когда мне позвонок сломали. Это в армии было, там с медициной плохо. Сам кое-как оклемался» — «Но вы же лежали в лечебке?» — «Ну, да!»

— «Это врач тогда поставил вам диагноз, насчет разрыва и перелома?» — «Да. А потом, уже после армии, у меня нашли туберкулез позвоночника, и сказали, что долго не проживу. Ну я и стал сам лечиться. И вылечился, кажется» — «Значит, кажется, вылечились, — задумчиво протянул врач. — На рентгене никаких следов от ваших увечий нет». Врач помолчал и добавил: «Видите ли, над вами тогда глупо подшутили и рассказали вам небылиц. Дело в том, что без операции при разрыве поджелудочной не обойтись. А вы говорите, вам операцию не делали. Даже с операцией, летальный исход бывает в сорока процентах случаев, а уж лечебная физкультура точно не помогает, я вам гарантирую. То же самое с позвоночником. То что вы говорите — очень серьезная травма, были бы следы на рентгене» — «Но я же говорю вам, доктор! — Петр Николаевич стал терять терпение и повышать голос. — Я самостоятельно вылечился, по собственной системе. Знаете, как мне плохо было тогда? Просыпаюсь утром, и все болит. А я через боль, через слезы — утреннюю пробежку и упражнение с ремнем по полдня, пока не упаду от усталости» — «Я вам охотно верю, — сказал врач нейтрально, глядя в окно. — Про ваше упорство и все остальное. Но лечились вы все-таки от чего-то другого. Надо полагать, от гастрита и искривления позвоночника. А врачи вас обманули. И лучше бы вам с этим согласиться, потому что иначе остается вариант похуже. Иначе получается, вы все это выдумали. И настаиваете на своих бредовых, — это медицинский термин, поймите меня правильно, — на своих бредовых утверждениях. Это может дать нам основания отправить вас в соседний корпус для беседы с психиатром, вы меня понимаете? И, наблюдая вас эти дни, я могу вам обещать: что-то он у вас найдет, если вы, конечно, не симулируете. Но я надеюсь, что вы все-таки адекватный человек и просто… так сказать, играетесь. И я надеюсь, что вы будете вести себя тихо, откажетесь от странных упражнений у всех на виду, будете слушаться медсестру и не станете ни с кем обсуждать ваши страшные болезни и чудесные исцеления. Ни нам, ни вам, проблемы не нужны. Если вы меня послушаетесь, то выпишетесь без проблем через две недели и будете делать любые упражнения, какие пожелаете. Вы меня понимаете, да?», — врач снова положил руку ему на плечо и посмотрел внимательно в глаза. «Понимаю», — выдавил Петр Николаевич.

Он всерьез испугался, что его запишут несправедливо в психи и не выпустят из больницы вообще, так что он предпочел прикусить язык. Пришлось отказаться и от планов вербовки пациентов к себе на занятия. А жаль, какая среда была благодатная! Не все ведь были из тех, с кем смогла совладать традиционная медицина. Не все были с распухшей простатой или с камнями в почках размером два сантиметра, так что проходили операцию, маялись несколько дней с катетером и пакетом кровавой мочи на веревочке и выздоравливали. С некоторыми у врачей возникали серьезные вопросы. Один в его палате пришел, например, потому что у него сперма выходила в мочевой пузырь при семяизвержении. Петр Николаевич не мог представить себе, как такое может быть, но слышал слова врача четко, и поверил. Другой жаловался на боли при мочеиспускании.

Врачи так с ним возились, и эдак, но никакой инфекции не нашли и отправили в неврологию.

Эти пациенты, как и многие другие в отделении, проскальзывали в палату утром и уходили после двух, следом за врачами. Они каждый день обсуждали, чем «отблагодарят» сегодня дежурную медсестру за то, чтобы отпустила, и какой подарок в конце следует «подогнать» заведующему отделения.

Тот, который лежал насчет спермы, был юрист тридцати лет, тощий и выглядевший на двадцать пять. Ко всему прочему, он оказался еще и диабетиком: врач каждое утро при беседе спрашивал его про инсулиновые инъекции. Тем не менее, он приезжал с бутылкой диетической пепси-колы, и все утро пил ее, заедая печеньями, и работал с ноутбуком.

Другой, с болями в мочеточнике, был накачанный, спокойный и добрый боров, который, если не спал, учил английский язык. Он рассказывал, что работает «у врагов», и работа его заключается в том, чтобы таскать разных партнеров компании по ресторанам и вести переговоры. Говорил, что заплатил «главному» две тысячи долларов, чтобы попасть в отделение, потому что центр элитный, и сюда люди едут со всей России.

Вот отличный кандидат ко мне на занятия, думал тоскливо Петр Николаевич.

Отвалил врачам такие деньги, они не знают, что с ним делать, направили в другое отделение, а он не возмущается.

С болью и неохотой отказавшись от идей рекрутинга, Петр Николаевич замкнулся в себе. Если его расспрашивали соседи по палате, он рассказывал, что работает инженером на молочном заводе. Это было полуправдой. Когда-то, до парагмологии, у него действительно была такая работа, так что ему было что ответить на любопытные вопросы.

Он послушно ходил на уколы и ел все таблетки, неизменно пытался выпросить дополнительную порцию пресной баланды в столовой, смотрел телевизор по вечерам, прочитывал после других все поступающие газеты, считал дни до выписки и ждал, когда же его навестит любимая женщина.

Ему казалось, что он предупредил ее перед тем, как вызывать скорую. Впрочем, он старался не копаться в воспоминаниях, потому что сразу вылезали странные образы двух санитаров, грабящих его квартиру и связывающих его скотчем. От этих образов он начинал нервничать, и его тянуло пойти к медсестре и начать расспрашивать про то, как он сюда поступил. А делать этого не стоило, чтобы не попасть к психиатру.

Его женщина так и не пришла, не пришел и Володя, единственный, кроме нее, человек, который в последние два года часто звонил Петру Николаевичу и интересовался его жизнью. Под конец лечения Петр Николаевич был пропитан горечью одиночества и ненавистью к этим двоим. «Может, и хорошо, — думал он, — что мобильный телефон остался дома. По крайней мере я не звонил им и проверил, чего они стоят. Все люди такие! Ты о них заботишься, а они бросают тебя в беде!»

За один день до выписки к Петру Николаевичу пришли посетители. Но не такие, каких он ожидал. Их было двое, один пониже ростом, другой повыше, облаченные в безупречные свинцово-серые костюмы. На лацкане у каждого был значок, напоминающий свастику: две перекрещенные угловатые буквы «P» — символ «Церкви Парагмологии».

Они вошли, когда никого не было в палате, закрыли дверь, встали по стойке смирно, скорчили на лицах обязательные для секты счастливые улыбки, и один, с подергивающейся головой, заявил: «Мы — секретные агенты парагмологии. Мы следили за вами все эти годы и применяли телепатические излучатели, чтобы сканировать ваше прошлое. Теперь мы знаем о вас все, и для нас важно, чтобы вы в этом убедились».

Другой во время короткого монолога разминал шею, прижимая голову то к одному плечу, то к другому.

Не говоря больше ни слова, агенты оставили на тумбочке конверт формата C4 и ушли. Внутри, кроме распечатки в несколько страниц, был милицейский бланк протокола задержания, подписанный самим Петром Николаевичем. Он помнил этот бланк: его попросили подмахнуть, когда забирали Елену. Теперь выяснялось, что милиция была подставная, ее роль исполняли агенты парагмологии. В бланке было написано размашистым почерком: «Всю свою вину за души введенных в заблуждение психопатов признаю и готов как Духовная Сущность понести должное наказание сроком 1 миллиард лет».