Страница 117 из 127
— А что случилось? — полушепотом прервал я посыльного.
Он рассказал, что видел сам и слышал от патрулей, которые вели наблюдения за противником.
Часов в двенадцать ночи до часовых у самолетов с противоположной стороны аэродрома стал доходить какой-то подозрительный шум моторов и металлический скрежет. Сначала думали: идут машины по дороге, которая проходит рядом с аэродромом. Потом патруль наскочил на какую-то группу людей, стоящих на аэродроме. Рядом с ними — танки. Слышалась немецкая, русская и украинская речь. Патруль спросил, кто такие. «Войска самостийной Украины, и проваливайте отсюда, пока живы», — получили они ответ.
С посыльным я побежал на аэродром, а Мамонов с часовым в штаб полка. Там хранилось знамя. Для охраны его был создан специальный взвод. В такой обстановке самое главное — сохранить знамя. Потеря святыни будет означать потерю полка: полк будет расформирован. Пускай все это Мамонов напомнит знаменному взводу и передаст, что в случае неудачного боя он. должен отходить на Львов.
Только мы с посыльным отбежали от избы, как раздался протяжный бас с эхом, словно из бездны:
— Эй, пане майор, остановитесь! — Голос был, как мне показалось, того пьяного верзилы, с которым я разговаривал днем.
По летной привычке я сжался, словно прячась за бронеспинку, но тут же опомнился и, выхватив пистолет, бесшумно лег на землю, готовый к любой схватке.. Как ни напрягал слух и зрение, но кроме тишины и тревожного мерцания звезд, никого. Что мог означать этот оклик? Оклик доброжелателя или врага? Отозваться? Ни в коем случае. Если бы этот человек желал нам в чем-то помочь, то нашел бы для этого более подходящий момент. И не назвал бы меня «пане».
В ночи мне казалось, что всюду притаились верзилы-бандеровцы. Стоит шевельнуться — и загремят выстрелы. Минуту-две я лежу не дыша. Хорошо, что у меня в пистолете ствола постоянно заложен патрон. Многие летчики так делают. Бывали случаи, когда не было времени или сил, чтобы оттянуть затвор пистолета и вогнать патрон в ствол. И теперь, не будь у меня в стволе патрона, я бы, заряжая пистолет, щелчком выдал себя. Сейчас же стоит мне только нажать на спусковой крючок — и выстрел.
Но сколько же можно лежать? Может быть, на аэродроме уже случилось что-то страшное. И я тихо, по-кошачьи, поднялся и, бесшумно сделав несколько шагов, побежал.
На аэродроме, как и в селе, — тишина и все укрыто ночью. На КП собрались офицеры штаба. Полк занял оборону. Не верится, что сейчас в километре от нас на юг выстроилась, может, тысяча, а может, и больше фашистов и бандеровцев. С ними, говорят, танки и пушки. К сожалению, вернувшиеся разведчики все подтвердили. Как нам себя вести с этими непрошеными «гостями»?
В первую очередь нужно было бы о случившемся немедленно доложить в вышестоящий штаб, но мы ни с кем не имели связи: ее свернул БАО, уезжая от нас. Машина, которая уже готовилась к отъезду во Львов, единственное средство связи. Но если она и доберется до города, то все равно помощь раньше утра не подоспеет. Сейчас, ночью, нужно рассчитывать только на свои силы. Но» что может сделать сотня людей, имея только личное оружие, с такой оравой, вооруженной танками и артиллерией, не считая гранат и нескольких сот автоматов?
Ясно одно — перед нами враг. Пули нашего оружия против его танков — горох по стене. Правда, есть возможность использовать пушки самолетов. О пулеметах не может быть и речи: они стреляют, только когда работает мотор, а у нас нет бензина. Но применять пушки — значит обречь себя на уничтожение. Их огонь дет совсем не эффективен: не видно, куда стрелять. И чтобы стрелять из пушек, нужно поднять хвост самолета. Для этого на каждый «як» нужно человек пять» Люди все будут заняты только хвостами самолетов. Прицеливаться будет очень трудно. Стоит нам сейчас дать хоть только один выстрел — и мы выдадим себя, растревожим это фашистское сборище, и оно, включив фары танков, осветит стоянку самолетов и за какие-нибудь две-три минуты расправится с нами. Мы для врага — мишени в открытом поле. К тому же, по докладам разведчиков, танки стоят носами на самолеты. А наши пушки лобовую бронь танков не прошибут. Значит, стрельба будет бесполезна.
Идти на врага с личным оружием и, внезапностью ошеломив его, биться до последнего? Можно. Но это же верная гибель всего полка. Противник занял всю противоположную окраину аэродрома и часть поля» что между аэродромом и дорогой на Львов, оцепил его охраной. Сначала завяжем бой с ними, а потом снова танки, не говоря о ручных гранатах врага, пулеметах и пушках. До основных его сил нам не добраться. Допустим, и доберемся, во что мы сделаем? У нас на каждый автомат только по одному диску патронов, на винтовку — три обоймы, на пистолет — две. Эти запасы иссякнут еще при стычке с боевым охранением. Нет, этого допустить нельзя.
Но что же делать? Не ждать же, пока нас всех раздавят. А почему не ждать? Может быть, фашистам и их помощникам это выгодно. Нам тоже на руку: время работает на нас. А если?.. Меня осеняет догадка — не хотят ли фашисты захватить наши самолеты и перелететь на них к себе? У них могут быть свои летчики. За Львовскую операцию сбито около 500 вражеских машин. Многие летчики выпрыгнули на парашютах, многие приземлились на нашей территории, часть могла присоединиться к этой недобитой своре. Не зря на днях по дороге на Львов фашисты захватили несколько машин с авиационным бензином. Да, такой замысел у врага может быть. Но мы его сорвем. Только раньше времени не выдать себя. С зарей мы поднимем хвосты наших самолетов, установим их на имеющиеся в полку козелки и еще на какие-нибудь опоры. Сила нашего огня резко возрастет, днем мы можем померяться силами, а там, глядишь, и подоспеет подкрепление из Львова.
Ждать! И только ждать! Ждать тихо. Пусть фашисты думают, что мы ничего не знаем. В такой обстановке они могут двинуться на нас колоннами. Встретим из окопов и щелей. Каждый по этому сброду израсходует в упор свой запас патронов. Враг понесет большие потери. Ему не выгодно сейчас жечь наши самолеты. Если бы он этого захотел, то мог уже сделать.
— А если подожгут самолеты, то огонь нас выкурит из окопов. Мы окажемся вне укрытий, — высказал кто-то опасение. — Большинство из них рядом.