Страница 5 из 100
Впервые в жизни его сковал страх, который по-разному влияет на людей. Одного он парализует, другого мобилизует на борьбу. Амет-Хана страх заставил растеряться, но только на мгновение. Какой-то миг он не знал, что делать. Однако тут же сработала воля, мышцы его напряглись, он сумел подтянуться и поднялся на вершину горы.
— Дурак! По глупости мог и разбиться, — закончил рассказ Амет-Хан. — Не зря говорят: кто не был молод, тот не был глуп.
Он не привык говорить длинно. Его смуглое лицо раскраснелось, из-под фуражки текли капельки пота, но он на это не обращал внимания, продолжая начатый разговор.
— Да, я понял, что встретился со смертью и победил ее. И вы знаете, что я сделал?
— Затянул, наверное, какую-нибудь песенку, как часто бывало на фронте после тяжелого боя? — пошутил я.
— Правильно! «Легко на сердце…» Так вот после этого случая я и поумнел. Испытав страх, познал себя, и это помогало мне воевать.
— Страх помог воевать? — недоверчиво спросила Валя. Из книг она знала, что страх на войне во вред, что побеждают люди бесстрашные.
— Ничего не боятся только дети и идиоты, — отрубил Амет-Хан.
Валя вопросительно посмотрела на меня.
— Правильно, — подтвердил я. — Страх, как и голод, относится к инстинкту самосохранения. Это своего рода предупреждение об опасности. Кстати, у меня этот инстинкт сигналит, что нам пора назад, а то останемся без обеда.
Кого из офицеров не волнует назначение на новую должность! Это не просто смена места жительства, работы и расставание с друзьями, но и проверка профессиональной подготовки, знаний, опыта и способностей…
Кабинет заместителя начальника Управления кадров ВВС. За письменным столом сидит плечистый генерал-майор авиации Александр Шацкий. Перед ним развернутая папка с моим личным делом. Сверху мой рапорт о переводе из Главного управления боевой подготовки ВВС в войска. Второй круглый стол свободный. Генерал пригласил меня сесть за этот круглый стол. Взгляд у него добрый, приветливый.
— Как отдохнули?
— Нормально, — я сразу вспомнил Алупку и теплое сентябрьское море, уточнил: — Отлично. Море. Горы.
— Это хорошо! — одобрил генерал. — А как семейные дела?
— Ждем наследника.
Генерал рассмеялся:
— Все-таки наследника, а не наследницу? Понимаю, сказывается характер истребителя. Я ведь тоже когда-то летал. А какой летчик не хочет передать свое дело сыну? — улыбнувшись, генерал вдруг спросил: — Вы в каких краях хотели бы служить?
Со мной впервые советовались по такому вопросу. До войны почетным местом службы считалась граница. Там всегда пахло порохом, и потому многие рвались туда. Однако посылали в такие места наиболее подготовленных. И я считал это правильным. Командованию виднее, кому и где служить. Поэтому на вопрос ответил вопросом:
— Когда и куда прикажете выезжать?
Генерал, словно не расслышав, продолжал:
— У вас за плечами три войны. Дважды Герой Советского Союза. Окончили академию. Награждены Высшим авиационным орденом Соединенных Штатов Америки. И нам, работникам кадров, не безразлично ваше желание. Да и вам, думаю, не все равно где служить.
— Но до сих пор эти вопросы решались без меня,
— Времена меняются. Кстати, почему вы не носите нашивки за ранения? У вас их три, если верно записано в личном деле?
— Ранение у настоящего истребителя — признак ротозейства.
— Как так? — удивился генерал.
— Летчик зазевался, а противник этим воспользовался. Чаще всего мы, истребители, терпели неудачи из-за невнимательности, слабой подготовки и недисциплинированности. Хороший летчик, как ловкий и сильный боксер, всегда имеет возможность уклониться от удара противника.
— Интересное мнение. Но нашивки будут напоминать о ранениях, а забытые раны, как говорят в народе, не болят. Однако продолжим разговор о вашей службе. Как вы смотрите, если мы вас все-таки оставим в Москве на должности старшего инспектора Главного управления боевой подготовки ВВС?
У меня, как и у большинства летчиков, не лежала душа к работе в штабах, а работу инспектора я считал штабной, поэтому попросил:
— Пошлите в строевую часть.
— А как жена посмотрит на выезд из Москвы?
— Думаю, согласится.
— Минуточку, — генерал взял из личного дела мою брошюру «Заметки об огневом мастерстве». — Узнали?
— Конечно.
— До школы летчиков вы учились в Комвузе на факультете журналистики, собирались работать в печати. Инспекторам приходится много писать, но и летают они немало. По всем статьям вы подходите для работы здесь, в Москве, Подумайте хорошенько, посоветуйтесь с женой…
К новому месту службы я прилетел за два дня до Нового года. В Белоруссии погода стояла солнечная, теплая и на редкость бесснежная. Природа как бы специально в год Победы так долго не прикрывала землю снегом, чтобы люди навсегда запомнили последствия войны. Военный городок оказался небольшим, но знаменитым. В Отечественную войну 1812 года наполеоновские войска потерпели там первое серьезное поражение от русской армии. Русскими было взято в плен две с половиной тысячи французов.
Еще с воздуха я разглядел летную полосу, которая сияла в лучах заходящего солнца, словно радовалась прилету нового человека. Меня охватило какое-то особое волнение. Кто из военных не испытывал его, прибывая к новому месту службы! Здесь мне предстояло летать на новом для меня самолете. И сразу же после прибытия в городок я заспешил на летное поле. Металлическая взлетно-посадочная полоса, на окраине аэродрома крыло в крыло выстроились ровными линиями самолеты. Есть среди них и «яки», и «ла-вочкины».
Встретили меня два офицера. Рослый, с крупным без единой морщинки лицом Виктор Семенович Никитин и коренастый, небольшого роста Дмитрий Владимирович Спиридонов. Подполковник Никитин в новой шинели, ладно облегающей фигуру, спокойно, с достоинством, которое присуще людям, знающим свое дело, сочным басом представился начальником штаба полка. Капитан технической службы Спиридонов в замасленной куртке с меховым Воротников отрекомендовался: