Страница 11 из 64
Летов: По-моему, оба этих взгляда друг другу не противоречат. Дело в том, что основная деятельность Жарикова — библиофилия. Он — коллекционер книг. И, насколько я знаю, основа его коллекции — русская философия конца XIX — начала XX веков. Бердяев, о. Павел Флоренский, о. Сергий Булгаков, Лев Шестов… Причем с большим креном в сторону славянофильства — Константин Леонтьев, к примеру.
В составе ранних ВЕСЕЛЫХ КАРТИНОК. Слева направо: Ветеран — ударные, Сергей Летов — альт-саксофон, Витек Клемешев — тенор-саксофон, Олег Андреев — бас. Физтех, 1986 г.
ДК часто причисляли к панкам. Это неверно. ДК — это некая мимикрия под панк вначале, как потом мимикрия под дембельскую лирику, под тексты типа металлических — про «покойничков»… под ВИА. Не случайно Морозов параллельно с ДК пел у Кролла в оркестре. ДК — это попытка разобраться с тоталитарной мифологией, поиски тоталитарного мифа. И когда стали происходить известные перемены в нашем обществе, скажем так, имитация перемен, это очень неблагоприятно сказалось на Жарикове. Из-под ног стал выезжать советский миф. То, в чем он чувствовал себя первооткрывателем, вдруг стало принадлежать всем. И — появились имитаторы. Первый из них, конечно, ЗВУКИ МУ. На более ширпотребном уровне они стали разрабатывать те же идеи. Жариков же стремился к глубокому радикальному эксперименту. И сейчас ему нужен какой-то новый миф. А мифология незападного типа у нас сейчас вырабатывается именно в среде общества «Память» — "протоколы сионских мудрецов", алкоголь в кефире, линии метро в форме звезды Давида… Новый миф, новое больное сознание. И все это вполне сочетается с давней тягой Жарикова к славянофильству. Новая мифология рождается на глазах, причем она парадоксальным образом смыкается с прежней коммунистической идеологией. В выступлениях наших писателей-почвенников появляются выражения типа "секс, наркомания, рок-н-ролл, авангард" — и все это через запятую. Для Жарикова это просто клад. Я как-то видел его по телевизору, он науськивал некоего деятеля «Памяти» на то, чтобы спровоцировать Наталью Сац на гневную филиппику против рок-музыки; он улыбался, ему явно было очень хорошо. Или его письмо в "Политическое образование"… Все это не так просто и однозначно, как на первый взгляд кажется. ДК — это не ирония, не пародия, это глубокое переживание.
Жариков, по-моему, настоящий рокер. В самом глубинном смысле этого слова. Он, как и Курехин, да и Гребенщиков, не делит свою жизнь на творчество и жизнь для себя. Его образ жизни является актом творчества. Тексты типа "Голые ноги" можно услышать от него где-нибудь в метро или по телефону. Какие-то потрясающие телеги о КГБ, о каких-то несуществующих группах, которые он сочиняет, чтобы забить файлы в КГБ-шных компьютерах и так далее.
Нашему року вообще свойственно выливание в некий образ жизни, в ее принцип. В чем-то я вижу это в своем брате.
А.Л.: О твоем брате мало кто знал до недавнего времени, когда записи ГО стали попадать в развитые культурные центры. Думали, что вы просто однофамильцы, говорили, что вы в страшной ссоре, что ты предал его анафеме за то, что он играет что-то жуткое… Вокруг вашего родства сложилась тоже своего рода мифология. Сказалось ли в творчестве Егора твое влияние?
Летов: Мне сложно определить, каким именно образом оно сказалось… наверное, негативным преимущественно. Ведь был период, когда Игорь жил в Москве. Ему было лет 19. Больше того, он даже играл в одной из «Поп-механик», играл в качестве перкуссиониста в "Оркестре нелегкой музыки"… Я поначалу тянул его в свою сторону. Но у него были свои идеи. Он тогда увлекался психоделическим роком — ПИНК ФЛОЙД, Джимом Моррисоном. А музыка, которую я играл, была ему внутренне не близка. То ли он не выдержал этого напряжения, то ли пошел на решительный разрыв, но так или иначе он вдруг все бросил и уехал в Сибирь.
Мы не очень общались некоторое время, иногда переписывались, иногда нет, но особого напряжения в наших отношениях никогда не существовало. Конфликты — да, бывали. Он, например, очень осуждал меня за участие в ДК и вообще за контакты с Жариковым: Жариков — это «Память», антисемитизм и так далее. Мне стоило большого труда убедить его в том, что все не так просто и не так однозначно.
Конечно, то, чем он занимается, музыкально мне не слишком близко. Как музыкант, он не представляет для меня большого интереса, скорее он интересен как автор текстов и концепции.
А.Л.: А как ты относишься к его текстовой концепции?
Летов: Дело в том, что я интересуюсь другой поэзией. Политически ангажированная поэзия для меня сейчас не представляет большого интереса. Мне больше нравятся стихи Жарикова, кроме самого последнего периода.
А.Л.: Но по сравнению с другими авторами политически ангажированных текстов Егор наиболее бескомпромиссен…
Летов: Сейчас все бескомпромиссно. Я вообще не понимаю, зачем петь об этом песни, когда можно просто прочитать в газете? У Жарикова ведь никогда все не ограничивалось чистой политикой. Он копал первоосновы, а мой брат занимается больше следствиями. Это, видимо, связано с его какой-то озлобленностью. Ведь он три месяца провел на принудительном лечении в психиатрической больнице, причем по линии органов. Я тогда специально приезжал к нему туда…
А.Л.: Это было уже в эпоху перестройки?
Летов: В Сибири перестройка началась значительно позже, чем здесь, цари там держались долго. Ведь и у нас перестройка началась не сразу после апрельского Пленума… До сентября 1985-го я ведь тоже не мог играть свой джаз. А там перестройка началась совсем недавно. Правда, тот следователь, что упек брата в дурдом, впоследствии был уволен из органов за превышение власти и недозволенные методы ведения следствия.
Но такие акции, как изъятие пластинок без всякого объяснения, не могли не сказаться. Если б Егор жил, скажем, в Прибалтике, я думаю, он играл бы более спокойную музыку, менее агрессивную.
А.Л.: По мне, она не столь агрессивная, сколь агрессивно-обреченная. В его текстах есть внутренняя драматургия, в которой никогда не бывает победы.
Летов: Я с этим вполне могу согласиться. Тут такая история — я никогда не принадлежал к хиппи, но мне были близки их принципы, во всяком случае те из них, которые сближались с восточной философией. Кстати, если и было положительным мое влияние на Егора, то только в этом. А вот панки мне никогда не были близки с их агрессивностью. У Егора же происходит какое-то странное совмещение непротивления злу насилием с агрессивностью. Видимо, это — реакция на неосуществимость хиппистских идей. Разочарование от того, что и сами хиппи оказались не на уровне. В жизни же Егор совсем не такой, как на сцене — очень тихий, спокойный, скромный… Интересно было бы с точки зрения психоаналитика подойти к этому вопросу. Это какое-то вытеснение, вымещение разрушительных сторон личности, скрытых деструктивных элементов. Наверное, в нашей рок-культуре Егор и его группа — очень непростое явление. Я думаю, что дальше он будет как-то развиваться, ведь это только заявка, начало — то, что он делает.
А.Л.: А как у тебя произошел альянс с Шевчуком?
Летов: К сожалению, это был очень короткий альянс — только лишь запись одного альбома. А дело было так. У меня были знакомые ребята, звукорежиссеры, которые писали самые разные группы — ДК, Дидурова и так далее. Я часто помогал им — на готовые записи накладывал духовые инструменты. Так вот, как-то они мне позвонили и предложили поработать для них с группой ДДТ. Я не очень хорошо представлял себе, что это за группа, слышал какие-то положительные отзывы, но записей не слыхал. Но согласился, приехал вечером на запись. Там и познакомился с Шевчуком — очень милым, симпатичным человеком. Он и Сигачев на меня произвели очень приятное впечатление. И музыка мне понравилась, и тексты, и вокальная манера Шевчука. У нас в то время никто не подходил к пению так, как он. Причем все было очень просто — партию, которую мне нужно было сыграть в песне «Время», Шевчук мне напел — никаких нот! Он даже меня заставил спеть. Да-да, в припеве «Мальчиков-мажоров». Я отнекивался, говорил, что никогда в жизни не пел, но это было бесполезно. И я запел. Там же познакомился и с Сережей Рыженко.