Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 25 из 67



– Достаточно. Призовой фонд стоит того, чтобы в этом поучаствовать… – По негласным законам этики полагалось «озвучить» сумму. – Семьсот пятьдесят тысяч долларов. Плюс – накладные расходы.

– Это больше, чем он с собой уволок, – удивился Владимир Александрович.

– Ошибаетесь. Ошибаетесь… Полмиллиона он только от бандитов получил, за голову Кальмара… – Собеседник неожиданно расхохотался: – Смотрите, какой качамбурчик получился!

Виноградов оценил:

– Обычно больше головы ценятся щупальца…

– Ну щупальца – это скорее по поводу того парня, которого тебе придется разыскивать… Помнишь, я говорил про договоренность покойника с генералом? Насчет личной, неприкосновенной доли Кальмара?

– Помню. РУОП дал гарантии.

– Эта проблема тоже находилась в ведении беглеца. Он обеспечивал аккумулирование наличных долларов и переброску части средств Кальмара за рубеж. Чтобы тот проще мог легализоваться.

– Классно! – Теперь пасьянс разложился перед майором во всей своей задуманной беглецом красе, – Лихой парень.

– Там, по прикидкам, еще примерно миллион.

– Это расчеты… заказчика?

– И наши тоже! – Эта тема явно не входила в перечень обсуждаемых, и Виноградову пришлось смириться.

В конце концов, начальству виднее. Ушастый продолжил:

– Те, кому по штату положено его искать, ничего ни про взятку, ни про присвоенные бывшим коллегой деньги не знают. А мы знаем… Кроме того, есть кое-какая информация помимо этой… – Виноградов разочарованно прислушался к наступившей паузе. Однако продолжение последовало: – Скорее всего, ваш будущий подопечный в Штатах.

– В Америке? – Владимир Александрович сразу же начал перебирать в памяти их реальные возможности за океаном.

Получалось негусто: Рэмбо, еще пара человек… Конечно, команда Полковника когда-то работала и в США, но с тем наследством, которое досталось Виноградову… Впрочем, не исключено, что у собеседника есть козыри, о которых майор и не догадывался.

– У вас ведь приличный английский?

– Бытовой. Грамматика слабая, но люди понимают. – Владимир Александрович вспомнил, как в бытность свою начальником отделения убалтывап иностранцев, пришедших подавать заявления. О кражах, мошенничествах…

В большинстве случаев пьяные заморские гости сами провоцировали криминогенные ситуации, поэтому вешать на себя дурной «глухарь» желания не возникало. Судебной перспективы такие дела, даже при аресте злодеев, не имели: ни свидетелей, ни потерпевших.

Поэтому приходилось практиковаться в языке.

– Ладно, там подстрахуют.

– Кого подстрахуют – меня? В Америке?

– Что же поделаешь… Заказчик просил, чтобы некто Виноградов участвовал лично.

– Почему это? – насторожился Владимир Александрович. – Откуда он меня может знать?

Собеседник пожал плечами:

– Наверное, вы ему чем-то нравитесь… – Вторую часть вопроса он предпочел проигнорировать. И сразу же перешел к делу: – Завтра сдашь дела в редакции. Завтра они получат приказ о твоем откомандировании в Москву, на учебу. Что-то по линии бывшего политуправления, не помню, как сейчас называется… Послезавтра вылетишь, там встретят. Несколько дней, пока мы тут всякие визовые вопросы решим, организационные, потолка ешься на виду, на занятиях. Потом заболеешь.

– Чем это? – Как всякий относительно здоровый человек, Виноградов относился к медицине с пугливой настороженностью.

– Что-нибудь инфекционное. – Ушастый мстительно прищурился. – Дизентерия, к примеру, или просто понос… Да не дергайся ты! Только документы оформим, а на госпитализацию наш человек ляжет.

– Вечно вы, шеф, придумаете…

– Подробности позже. Деньги и все прочее… Перед вылетом нужно еще будет встретиться, а окончательно до ума доведем все в Москве. Спать любишь?

– Естественно!



– Придется потерпеть. Днем – учеба, вечером пьянки… чтобы политруки не подумали, что от коллектива отрываешься. А ночью готовиться будем.

Нельзя сказать, что перспектива манила. Но Париж, говорят, стоит мессы.

– Ладно, ступай… На колесах?

– Нет. Пришлось пешком… До завтра.

– Всего доброго, Владимир Александрович! Я найду вас, вероятно, после обе да… Счастливой охоты!

Виноградов тогда обернулся и уже на пороге «бункера» с удовольствием послал ушастого к черту.

– Эф-би-ай, – отозвался мужской голос в трубке.

– Ду ю спик рашен?

– Да, вы можете говорить по-русски… – Сотрудник Федерального бюро расследований не был соотечественником Владимира Александровича. Разве что в пятом поколении.

– Вы – Лэс Макдаффи?

Теперь, дозвонившись до ФБР, он уже довольно уверенно произносил написанную на клочке бумаги фамилию. А с первого раза это практически не получалось.

– Да, это я. Говорите!

– Моя фамилия Виноградов. Я звонил позавчера.

– Да, я помню. – Дружелюбие угадывалось даже сквозь чудовищный акцент.

– В прошлый раз вы сказали, что сами свяжетесь… Я оставлял в отеле номер телефона, по которому меня можно найти. Вы не звонили?

– Нет, я пока не звонил.

– К сожалению, я не слишком долго пробуду в Америке.

– Как вам понравился Нью-Йорк?

– Это прекрасный, фантастический город. Но я приехал по делу. По тому делу, о котором уже говорил…

– Я обязательно с вами свяжусь.

– Хорошо! Буду ждать. До свидания.

– Желаю вам всего хорошего! – Тон собеседника абсолютно не изменился.

Владимир Александрович в сердцах придавил рычаг уличного автомата:

– Вот сволочь… – и тут же испугался: а вдруг у них тут предусмотрена какая-нибудь зашита от телефонных хулиганов? Сейчас как обрызгает краской вонючей или заорет на весь район, чтобы полиция подоспела.

– Не расстраивайся, Саныч. Это был дохлый номер. – Сергей по прозвищу Рэмбо еще раз сверился с расписанием. – Двинулись, а то опоздаем.

Действительно, к платформе уже подползала серебристая гусеница электрички.

– Долго нам ехать?

– Прилично. Другой конец… Но часа через полтора в общей сложности будем.

Разговаривали вполголоса – на всякий случай. Как успел заметить Владимир Александрович, вероятность в Нью-Йорке нарваться на человека, понимающего по-русски, была высока до смешного. Если раньше, говорят, бывшие граждане СССР встречались преимущественно в Бруклине или на дешевых распродажах центральных универмагов, то теперь и престижные пригороды, и деловой Манхэттен утратили безусловную монополию английского языка.