Страница 42 из 49
Вскоре, пожевав чего-то из заплечных торб, засобирались ко сну проводники. Вслед за ними извлек свой спальник и Владимир Александрович.
– Не замерзнем?
– А какие у тебя предложения? – Виноградов потеснился, освобождая рядом с собой кусочек пространства. – Не надейся, в мешок к себе не пущу!
– Очень надо… – хмыкнул литовец. – У меня свой есть!
Лениво, вполголоса ворча друг на друга, они устроились на ночь.
Костер погас. Места в ложбинке между камнями еле-еле хватало на двоих, поэтому головы Владимира Александровича и Генрикаса оказались почти вплотную.
Виноградов не спешил застегивать «молнию»:
– Спишь?
– Нет, – шевельнул губами литовец. Он сказал это так тихо, что майор скорее догадался, чем расслышал.
– Страшно?
– Нет. Мне-то чего бояться?
– Да уж… Мертвые не потеют.
– Хватит тебе!
– Тиш-ше… – Кто-то заворочался, закряхтел. Не то проводник, не то Кондор. Явственно лез в ноздри посторонний запах гигиенической косметики – это клиент перед сном чистоплотно протер выступающие части тела красивой салфеточкой.
Несколько таких же комплектов лежало в рюкзаке и у Виноградова, но пользоваться ими российскому майору было тоскливо. Его здоровый офицерский организм активно сопротивлялся тлетворному западному влиянию.
Кто-то каркнул. Чуть позже прошелестели невидимые крылья и далеко-далеко громыхнуло.
– Ну? Рассказывай…
Со слов паренька выходил Полковник – ну просто отец родной: суров, но справедлив. Когда Генрикаса, в блевотине и крови, почти сразу же протрезвевшего, поставили перед светлые очи босса – казалось, жизнь кончена! Вместо романтического путешествия предстояли долгие-долгие годы тюрьмы – вонючей азиатской тюрьмы, полагающейся по местным законам за поножовщину… Так пояснил Полковник: либо руку по локоть рубят, либо в каменный мешок, на хлеб и воду. И консул не поможет, какой здесь литовский консул? Откуда? Про такую страну и не слышали даже. Читали, наверное, – тут и на Дядюшку Сэма плевать хотели!
А если бы насмерть… Думать не хочется. Генрикасу разъяснили, что убийство карается четвертованием, а по договору об аренде лагеря все преступления подпадают под юрисдикцию местных властей. Паренек потерял сознание.
Очнувшись, он готов был ноги целовать Полковнику – тот предложил вариант, при котором и овцы… овца цела, и репутация фирмы не страдала. Предстояло торжественно, на глазах всех клиентов и боевиков «обезьянника», разыграть представление. Якобы казнь, самосуд… Это и местных должно удовлетворить, и кое-кого из обитателей лагеря привести в чувство – а то совсем распустились, дисциплину ни в грош не ставят! А потом, по-тихому, виновника с территории переправят куда-нибудь в цивилизованное государство.
Генрикас согласился – а кто бы не согласился на его месте? И черт с ней, со внесенной платой! Пусть Полковник подавится, тем более что вкус к «человеческому сафари» у литовца пропал напрочь… Лишь бы выбраться.
– А ты кого заказал? – не удержавшись, шепнул Виноградов.
– В смысле? – переспросил мнимый покойник.
– Ну на кого охотиться собирался? Или секрет?
После некоторой заминки литовец ответил:
– Теперь-то уж чего… Личное. А, ерунда, дурость! – Он не справился было с голосом, но спохватился и перешел на шепот: – Отец… Он мать бросил, когда мне три года исполнилось, а сестренке два.
– Извини.
– Да, чего там… Сбежал в Швеции с парохода, маму таскали долго – это еще при КГБ было. Разбогател, женился на деньгах – про нас и не вспомнил. Мы втроем на девяносто в месяц жили, комната в коммуналке, – а он… сволочь!
– Ну время было…
– Другие помогали, хоть чем-то – всегда находились способы. Литва – не Россия ваша… А когда совсем можно стало, он даже не поинтересовался – где мы, как мы? Мать умерла от сердца, сестра денег заняла, поехала к нему по туристической визе – выгнал. Даже разговаривать не стал. Сестра вернулась, надо было долги отдавать, валюту… – Генрикас скрипнул зубами. – Я сидел тогда, по хулиганке. Вышел – а она уже вовсю путанит, в Интерклубе… Клайпеда – город портовый! Блядью стала, понял?
– Понял… Жива?
– Нет. На иглу села – и перебрала как-то.
Это все смахивало на дешевую мелодраму, но Владимир Александрович поверил.
– Нар-ко-ти-ки… Дурь! – помолчав, продолжил литовец. – Я после зоны вписался в хорошую тему – оружие из Польши, китайские ТТ… На Запад – металл цветной, всякий там бензин. Заработал – не так, конечно, как некоторые, но зелень появилась… Съездил в Гетеборг, полюбовался на папашу издали, кое-какую информацию подсобрал.
– Именно сам хотел? Лично?
– Да. – Об убийстве отца Генрикас говорил уверенно и без эмоций. – Я ведь еще когда сестру хоронил, поклялся… А потом с одним кентом повстречался, он на Полковника пашет уже второй год. Дальше ты знаешь.
Виноградов помолчал.
– А сейчас?
– Сейчас – не знаю, – понял Владимира Александровича собеседник. – Не знаю… Надо бы, конечно, грохнуть, но… Посмотрим!
– Ага! Если сможем…
Что-то в голосе Виноградова пареньку не понравилось.
– Ты о чем? Ты чего в виду имеешь?
– Дурак… Нас давно уже всех списали!
– Как это – списали? Как это? – вопросительно закричал он шепотом. – Ты чего?
Чувствовалось, что второй раз помирать ему не хочется. Хоть патрон из кондоровского «магнума» и оказался холостым, но ожог и пробитая кожа кровоточили до сих пор – все-таки прямо в упор выстрел, да и вообще… Кулачищи у бородатого свинцовые, вырубил – и притворяться не пришлось.
– Тебе что про нашу поездку сказано? Что Полковник объяснил? – Чувствовалось, что сейчас парень врать не станет.
– Да почти ничего. Я и спросить не успел, не до того было.
– Где мы хоть болтаемся сейчас – представляешь?
– Ну… Кавказ?
– Умница! – Чувствовалось, что парень только недавно отошел от впечатлений, связанных с несостоявшимся расстрелом, и постепенно обретает возможность трезво оценивать ситуацию. Поэтому требовать от него большего вряд ли имело смысл. – Война здесь идет, понял?
– Понял, газеты тоже читаю… – В голо
се парня неожиданно зазвучала обида. —
А ты? Вот и объясни мне, если такой умный!
– Тих-хо… Тш-ш-ш! – Виноградову показалось, что кто-то из проводников заворочался.
Все естественно, в глазах Генрикаса «инструктор» – это один из тех, кто принимает решения. А то, что Полковник не предупредил своего подчиненного о воскрешении его попутчика – что же, мало ли какие на то могут быть причины? Конспирация…
– Значит, ты думаешь, что Кондору приказано сдать тебя кому-нибудь, кто захочет возиться? Или точно определено – федералам, оппозиции?
– Нет. Сказали, что этот… позаботится…
– А почему именно с нами?
– Не знаю! – Паренек начал раздражаться. Довольно обычная реакция организма на «непонятку». Чисто детская. – Может, просто по пути? Заодно? Других-то никого не летело.
– Может быть… Все! Время придет – разберемся.
– Спокойной ночи.
Странно, но вскоре оба они уже тихо посапывали во сне…
Когда над ухом стреляют – это все равно противоестественно. Даже если заранее знать, что сейчас, в следующую секунду, некто нажмет на курок, ствол дернется и безопасная для тебя лично пуля уйдет в мишень. Или по меньшей мере в сторону этой мишени. Человеческий организм не приветствует подобные потрясения окружающей среды, и в привычных условиях ему не всегда удается достаточным образом приготовиться – и физически, и морально.
Что же тогда говорить о выстреле, прозвучавшем над ухом спящего человека? Когда мозг еще не включился, а физиологические реакции происходят на уровне мышечных сокращений? Как у дохлой лягушки, подключенной к аккумулятору.
Открываешь глаза – ничего не видишь… Барабанные перепонки свернулись и ноют, сердце колотится, слабость в желудке и мочевом пузыре.
Постепенно, не сразу, Владимир Александрович начал воспринимать окружающее.