Крепостной княжич

— Ли всегда любил тебя, как своего собственного ребенка, и был тебе не только врачом но и другом. Другом и останется. Не бойся- тайны твоей не выдам, только не обманывай старого Ли. Старый Ли много жил на свете и давно знает людей. И тебя старый Ли знает. Я никогда не видел, чтобы так светились твои глаза. В них твоя душа светится, а душа так светится только от любви.

— Ладно тебе, старый Ли, — Даша засмеялась и обняла его, — так иголки мне сегодня будут?

— Что делать — я же не могу тебе отказать, тем более перед долгим прощанием.

Даша бегом направилась в свою комнату. По дороге она успела забежать на кухню к Марфе и, справившись, что на ужин, отдать распоряжение переодеть дворню, взятую в особняк для услужения, в привезенную ими униформу. Никита с Порфирием как раз выгружали её из коляски и складывали в девичьей. Она даже успела подмигнуть Никите, шепнув при этом, что она в ванной и чтобы он не забыл, что ему следует относиться к Ли с почтением, и уж тем более не чинить ему препятствий, потому что тот завтра утром их покидает и возможно навсегда. Последняя фраза вызвала у Никиты взрыв ревности и вздох облегчения одновременно. Как ни странно, хотя Ульяны нигде не было видно, ванна была полна горячей воды, а на полочке, рядом с разноцветными кусками душистого пахучего мыла, лежала плетеная корзинка без ручки с большим, розовым полотенцем. Даша еще подумала, какое оно красивое, как постаралась Ульяна.

Раздевшись, она нырнула в маленький мраморный бассейн и, расслабившись, закрыла глаза. Из каминной слышались шаги и негромкий разговор. Никита отсылал лакея, стоявшего около двери каминной как часовой. Послышалось шарканье и через минуту вошел Ли со своим саквояжем. Он тут же открыл его и начал выставлять свои склянки и коробку с иглами.

— Ты готова, птичка, сейчас начнем. А где покрывало, чем накрыть скамью.

— Улька, бессовестная, гулять убежала, мне не сказала ничего. Ванну приготовила, а покрыть скамью позабыла. Возьми, вот полотенце в корзинке — оно должно быть большое, покрыть скамью хватит.

Маленький человечек, взяв корзинку с полотенцем, подошел к скамье и, вздохнув, развернул розовую ткань и встряхнул её. Что- то длинное, тяжелое, темное, развернулось, словно жгут, и со стуком ударилось о мраморный пол. Даша оторопела. Из полотенца выпала змея, с темно серым туловищем и треугольной головой, по спине шел черный зигзагообразный рисунок. Ли закричал и замахал руками. Резким коротким броском змея словно подпрыгнула и вцепилась в шею Ли. Даша закричала и попыталась встать. В тот же миг змея отпустила шею карлика и, извиваясь по полу, заспешила удалиться. На пороге появился Никита, и мгновенно оценив обстановку, сдернул с прохода занавеску и кинул её перед гадюкой. Та приготовилась к новому броску. Длинный острый нож, просвистев в воздухе, пригвоздил её к месту, раскроив ей череп и войдя в щель, между мраморными плитами на полу. Даша стояла обнаженная, по колено в воде, как Афродита, вышедшая из пены морской, черные вьющиеся волосы закрывали её тело практически до колен. Бледная, дрожащая, словно в ступоре она не могла произнести ни слова. Никита кинулся к Ли. Тот дергался в судорогах, на шее виднелись две глубоких ранки, из прокушенной артерии, пульсируя, била струя крови. Одна сторона шеи стала мгновенно опухать и надуваться. Ли захрипел. Никита обернулся к Даше:

— Ему срочно нужна помощь, его к Петру надо! Может еще успеем. Дарья Дмитриевна, Вам надо к себе. Я о нем позабочусь.

Послышались голоса бегущей на крики дворни. Никита схватил то самое розовое полотенце, и попытался укутать Дашу. Та закричала не своим голосом. Бросив его, Никита взял её на руки и бегом понес в её комнату, успев скрыться за дверями за секунду до того, как в каминную влетели Порфирий с Марфой и еще десяток слуг. Быстро усадив ее, дрожащую как осиновый лист на постель, Никита накрыл её покрывалом по самую шею и кинулся назад в уборную. Картина, развернувшаяся перед слугами, была страшной. Оборванная занавесь, мертвая гадюка и задыхающийся. бьющийся в судорогах Ли.

— Ой, матушки! Что случилось! Ой, люди добрые! Убили… Марфа голосила, упав на колени перед порогом. Порфирий подошел к Никите

— Что делать будем? Не выживет ведь, в нем весу как в ребенке, а она его прямо в шею. Если б в руку или ногу — другое дело, а тут — посмотри, он ведь пухнет весь.

— Запрягай лошадь, надо что есть духу к Федяевым. Петрушка хоть и павлин надутый, да чай не зря в академиях учился, может и придумает чего.

— Откуда гадюка то?

— Видно оттуда же откуда и волки. Подложили, думали барышня возьмет, а тут, вишь как — карле досталось. Ну ка, подсоби мне.

Никита подхватил Ли на руки. Шея и лицо того опухало на глазах. Он силился что- то сказать, но язык во рту распух и не слушался его. Порфирий кинулся за лошадью. Растрепанная, заплаканная Марфа побежала в комнату Даши. Слуги с ужасом в глазах толпились в каминной перешептываясь. Марфа, обернувшись, прикрикнула на них, велела убираться в людскую и, хлопнув дверью, вошла к Даше. Та сидела, ни жива, ни мертва, в том положении, в каком её Никита оставил на кровати, забившись в дальний угол, дрожа, натянув покрывало под самый подбородок. Марфа со слезами кинулась к ней, обняла её, прижала её голову к своей груди и, залившись слезами, запричитала:

— Дитятко моё, да у кого ж рука поднялась, да кто ж это удумал то! Что ж за беды на нашу голову! Ведь на волосок от смерти была! Полицию надо, Полицию! Батюшке вашему отписать немедля.

Даша, не шевелясь, смотрела в одну точку. В комнату вошел Никита.

— Все, барышня, отправили страдальца, Порфирий сам, лично к Федяевым повез, авось поспеют.

Марфа встала и, схватившись за сердце и охая, подошла к Никите.

— Да что ж это делается то! Никитушка! Ты посмотри на неё! Она ж как мертвая сидит. Холодная вся, как лед, дрожит, ни слова не промолвила за все время!

Никита, не отрывая от Даши взгляда, попросил Марфу:

— Мать, ты б послала кого прибрать там, а то там беспорядок такой! Пол в крови. Гадину эту я на задний двор выкинул. Здоровая! У нас таких я не видел.

— Да кого туда ночью сейчас загонишь — пойду сама все вымою. Ты побудь с ней, побудь, пока я приберу там, да потом поди Ульку поищи. Где мерзавка ходит в такое время! Ей бы при барышне сейчас быть.

Марфа вышла и, шаркая ногами, заторопилась в уборную. Некоторое время слышался плеск воды и ворчание, затем опять шаркающей походкой она заспешила прочь. Тишину нарушал сверчок, поющий где-то в углу под окном. Никита зажег свечу, взял холодные Дашины руки в свои и поцеловал их:

— Даша, Дашенька, все закончилось, слышишь, Дашенька! Его повезли к доктору. Петруша его спасет, обязательно, вот увидишь!

Послышались шаги. Марфа заглянула в комнату:

— Ты бы, Никитка, шел за Улькой — то, а я здесь с ней посижу…

— Не надо, мать, иди отдыхай, я здесь побуду пока, а как ей полегче станет — лягу в каминной. А Ульку я сейчас кликну, ты иди, ложись.

— Виданное ли дело — ночью в хозяйской комнате мужику… — ворча Марфа удалилась.

Даша сидела без движения, по-прежнему смотря в одну точку. Сейчас даже голос Никиты не имел на неё влияния. Никита встал и вышел из комнаты. Звякнуло стекло. Через минуту он вернулся с бокалом коньяка. Подойдя к Даше, он влил ей добрую половину напитка в рот. Даша закашлялась, кровь бросилась ей в лицо. Она разрыдалась и с кулаками накинулась на Никиту.

— Да как ты! Как ты смеешь…

— Ну вот, хорошая, моя, вот и пришла в себя, все хорошо, слышишь, все будет хорошо, — он держал рыдающую и пытающуюся поколотить его Дашу за руки.

— Ну почему я! — Даша билась в истерике, — Почему я!? Почему это происходит? С тех пор как я вернулась, — ни одного спокойного дня, а теперь вот это! Кому я сделала плохо?! Кто хотел меня убить?! Никита, Никита, ну что ты молчишь, как дубина! — она вырвалась из его рук, покрывало сползло, в тусклом свете свечи обнажив её грудь. Она не замечала этого, она глядела на Никиту, а тот, словно во сне, обнял её и поцеловал. Он целовал её глаза, мокрые от слез, губы, шею. Точно в бреду, Даша шептала: