Нетопырь

Славу подхватило темной прохладной волной, захлестнуло — и потянуло в уютную глубину…

…и он поплыл вслед за уходящим звоном, растворяясь вместе с ним в волнах какой-то таинственной реки мрака…

И провалился в ничто.

Крика матери он уже не услышал.

…Шелест.

Ледяной колючий шелест: так земля осыпается по стенкам ямы…

Могилы?..

Холод.

Полярная стужа внутри, которую невозможно терпеть…

Так…холодно…

Промерзло насквозь все тело, не пошевелиться…

А еще этот ветер…этот жестокий ветер…

Требовательный.

Он толкает, налетая откуда-то извне, и его упругая сила несет в себе слова…

Встань! Я приказываю. Поднимись, Вячеслав!

Этому приказу невозможно противиться!

Как…тяжело…поднять веки.

Кто так говорил?.. В какой из книг он это читал?.. Эти слова…давным-давно…

Своей властью Хозяйки зову я тебя из твоей могилы. Поднимись!

Слова похожи на ледяные острые крючья, впившиеся в самую душу…на которых она повисла, пронзенная, у самого края неведомой бездны…

Веки похожи на гранитные глыбы, неповоротливые и застывшие. Словно примерзли к глазам. Больно…

Волна света!

Прохладной водой голубой лунный луч коснулся его истерзанных глаз, неся им нежное облегчение…словно окунуться в тишину…

Это первое, что он увидел: глоток ночного серебра.

Уже потом, позже, все четче и четче перед ним начали выплывать из тьмы высокие земляные своды, мрачный потолок над ними…затем появились другие чувства: юноша ощутил твердость и узость своей постели, тонкость одеяла, понял, что может двигаться — и повернул голову.

Над ямой сидела Лиза.

В белой блузке и черных джинсах, похожая на стремительную охотницу… Волосы непокорной гривой рассыпались по плечам. Глаза…в них искры шального смеха. Девчонка, истинная девчонка — и женщина…

— Привет! — свесила она вниз голову, как будто место было самым обыкновенным. — Подьем!

— Лиза…

— Конечно, Лиза! Ждал кого-то другого, да?.. — она смешливо фыркнула. — Охотника с колом наперевес?..

Все эти шутки казались совершенно ненужными. Славе был удивителен сам факт того, что он может разговаривать, может двигаться…зная, что умер!

Или не умер?..

Или что все это может означать?..

Впрочем, зачем отрицать очевидное?.. Она подняла его.

Вот так…

— Я не могу двигаться…

— Ерунда! — отмахнулась баронесса. — В первый раз всегда немного сложно, но все пройдет, уверяю тебя! Господи, как ты красив, мальчик мой! На, взгляни!

В его ладонь сунули знакомый предмет, в котором Вячеслав без труда узнал вампирье зеркало. Цепляясь за стенки гроба, юноша смог сесть и уставился в тусклую пластинку.

И даже потряс головой, пытаясь прояснить зрение.

Поверить в то, что смотрящее на него создание действительно он, Слава, казалось запретным самомнением…

И дело было даже не в том сиянии, что сосредоточилось в глубине его кожи, лучившейся матовым лунным светом, даже не в мягком блеске ставших странно пушистыми и густыми волос, но в самих чертах лица — удивительно законченных, совершенных, четких…

Такая красота не положена смертному миру…

— Неужели это я?..

— Поздравляю, это ты! — усмехнулась Елизавета. — Красив… Даже красивей, чем я предполагала. Все, хватит на себя любоваться! Вставай.

У Вячеслава конфисковали зеркало, которое он покорно отдал, слишком потрясенный произошедшей переменой…

Юноша с трудом поднялся, удивляясь, насколько скованны все его движения.

И пронзительному, мучительному холоду внутри.

Такой леденящей может быть лишь пустота…

— Все пройдет, — ободряюще улыбнулась ему девушка. — Вот увидишь. Это просто первый раз… Больше такого не будет…разве что… Если вдруг кто-то продержит тебя в гробу без еды как минимум месяц! Вставай же!

— Лиза, мне не выкарабкаться из ямы… Помоги мне.

— Ну уж нет! Лети! Пожелай этого! — глаза ее вспыхнули неистовой силой.

И Вячеслав не посмел ослушаться…

…и в следующую секунду стоял рядом со своей Госпожой.

— Летим же! Летим! Ночь принадлежит нам!

Баронесса тянула своего друга за руку и, уступая ей, он побрел к выходу из склепа…а потом, словно выдираясь из тягучей смолы, медленно оторвался от земли…

О, как это было страшно и какой вызывало восторг!..

Ночь сияла мириадом огней: бессонный город, бессонное небо, жизнь…

Огромной плошкой неонового безумства под ними лежали улицы и проспекты, а здесь, на чудовищной высоте, царствовал свободный и яростный ветер, рвавший волосы и леденивший душу… Он нес покой, безжалостный, как равнодушные порывы воздуха.

И Слава впервые провел языком по зубам…

Самые кончики стали опасно-острыми, и, стоило лишь пожелать, как жгучий зуд поплыл по деснам: удлинялись клыки.

В следующий миг они уже царапали губы.

Юноша вздрогнул от неожиданной боли.

Лиза, летевшая рядом, усмехнулась:

— Не терпится?.. Снижайся, выбирай себе жертву, мой маленький хищник!

«Как странно, — отстраненно подумал новорожденный вампир, — а мне вовсе не страшно от этих слов. Есть какая-то далекая тень понимания, что должно бы, а вот нет… Просто безразличие».

…Минутой позже — грязь узкого темного переулка, кровь бродяги, попытавшегося пристать к красивому, одиноко идущему парню… Удивление, чуть позже — страх в глазах…

Слава отчетливо запомнил, что эти глаза были темно-темно карими, почти черными… Больше он ничего не смог бы сказать о своей самой первой жертве…

Клыки, входящие в человеческую шею, как входила, бывало, ложка в густой крем — вязко и легко одновременно… Непривычное ощущение этих новых, смертоносных, клыков. Других.

Но кровь!..

Вкус металла и соли… Если бы можно было пить лунный свет, то был бы его вкус. Если бы можно было пить вечность и хаос, то был бы их вкус.

Сумеречность.

Это не просто вкус жизни, это не просто вкус убийства, это — вкус души, растворенной в миллиардах живых клеточек, колющими иголочками энергии пульсирующей над биллионами нейронов, омываемых кровью — соединяя сознание и плоть…

И клыки вампира огненными мечами рассекали эти связи, с кровью втягивая в себя отчаянную пульсацию чужой души, вбирая ее в свою пустоту…

И холод внутри отступал.

Еда вампира — больше, чем убийство.

«И не ешь крови тела, ибо кровь тела есть душа его. Не ешь души вместе с телом»…

Эти строчки из Библии вспыхнули в сознании Вячеслава, будто что-то можно было изменить…

Отныне это — его природа.

Впрочем, ему досталась далеко не вся душа. А лишь ее соединенная с телом часть. И дух бедняги, как оторвавшийся воздушный шарик, легко и неудержимо уплывал в вечность, избавленный от неизбежных сорокадневных мытарств.

И не кровь согревала умершую плоть носферату, но чужая, отобранная душа…

Вот почему вампирам так сладостно и необходимо убийство.

…Слава стоял посреди грязного переулка, над трупом убитого им человека, и, запрокинув голову, смотрел в звездное небо.

И с удивлением прислушивался к себе.

Ни ожесточения, ни горечи, ни сожалений.

Душу его не тронуло убийство. Не исказило.

Сумеречное создание.

Вне пределов Добра и Зла.

Начни сейчас кто укорять его, Слава лишь изумился бы: за что?..

И потеря это или приобретение?

Совесть…

Он вспомнил свои споры с Елизаветой — и усмехнулся. Ну да, тогда понять ее было невозможно. Лишь сейчас. После первой жертвы.

Это сродни потере невинности.

Как холодный ровный ветер, осознание: ты — не человек.

Сколько он был сыном людей? Шестнадцать лет. И несколько месяцев. Разве это срок?.. А сколько он будет вампиром?..

Могущество пульсировало в теле ударами пульса. Чужой крови.

И Слава стоял, засунув руки в карманы брюк, наслаждаясь ночным ветром, что играл с его длинными волосами — струи золотого огня по темной ткани пиджака — и смотрел в высокое небо.