Страница 25 из 29
“Молотов высказал желание приехать в Берлин, но получил резкий отказ. Он еще наивно рассчитывал на что-то. Это следовало сделать хотя бы полгода назад”. (Агапов А. Б. Дневники Йозефа Геббельса. М., 2004, с.350)
Когда обратился Молотов, Геббельс не сказал. Но это указал в своем дневнике начальник генштаба Вермахта Ф. Гальдер. 20 июня он сделал там следующую запись:
“Совещание с разбором обстановки…
… г. Молотов хотел 18.6 говорить с фюрером”. (Гальдер Ф. Военный дневник, 1940-1941. М., АСТ, 2003, с.712)
То есть 18 июня Молотов обратился к Гитлеру с предложением принять его, а когда 20 июня Гитлер ему отказал, то Геббельс с Гальдером сразу отметили это в своих дневниках.
Расчет советского руководства очевиден: согласится Гитлер – отсрочка войны хоть на несколько дней. На это, видимо, мало надеялись, но если последует отказ, то это еще одно прямое доказательство, что война неизбежна.
Выводить против Гитлера войска и в тот же день обращаться к нему с предложением о мире – все-таки довольно нахально. И хотя Сталин не страдал как застенчивостью. так и вредной для дела перестраховкой, но сообщить Тимошенко и Жукову про обращение Молотова и в связи с этим еще раз предупредить их о необходимости соблюдения осторожности при выводе войск был обязан.
Итак, в Берлин ушло обращение к Гитлеру с предложением мира, а советские войска стали занимать боевые позиции по всей западной границе. Нервы у руководства наркомата обороны, и в обычное время чрезвычайно опасавшегося роковых провокаций, в этот момент должны были звенеть как натянутая струна.
И как раз в этот момент на территории КОВО в городе Перемышль, у самой линии границы, случилось чрезвычайное происшествие:
“Происшедший за несколько дней до начала войны случай свидетельствовал о том, что фашистские войска находятся в полной боевой готовности. На складе железнодорожной станции Перемышль от неосторожного выстрела нашего часового взорвались боеприпасы. По-видимому, гитлеровцы посчитали, что русские решили упредить их в нанесении удара. Поднялась тревога, немецкие солдаты начали спешно занимать свои позиции, выкатывать орудия, загрохотали к границе танки, десятки прожекторов нервно обшаривали небо. Стало ясно, что немецких войск тут сосредоточено гораздо больше, чем необходимо для охраны границы с государством, с которым заключен договор о ненападении”. (Стрижков Ю. К. Герои Перемышля. М., “Наука”, 1969, с.27.)
Дату взрыва автор сообщения не назвал, но, скорее всего, это произошло или в ночь на 19, или, что еще вероятнее, в ночь на 20 июня. Потому что, во-первых, в момент взрыва германских войск в Перемышле, с пушками и бронетехникой, оказалось как селедок в бочке, а выдвижение из выжидательных районов к границе немцы начали только 18 июня. А во-вторых, именно на следующий день, 21 июня, командование ЗапОВО распорядилось срочно предотвратить возможность повторения подобной ситуации у себя, в Бресте:
«…в 6-ю и 42-ю стрелковые дивизии, склады которых располагались в Брестской крепости, несмотря на протесты штаба 4-й армия, органы артснабжения округа прислали сверх указанного еще значительное количество боеприпасов.
Затем, учтя, что такое большое количество запасов в случае войны легко может уничтожить авиация или артиллерия противника, округ 21 июня дал в штаб армии следующую телеграмму:
“Командующему 4-й армией. В неприкосновенном запасе 6-й и 42-й стрелковых дивизий, кроме 1.5 б/к, имеется еще: 34 вагона боеприпасов в 6-й и 9 вагонов — в 42-й стрелковых дивизиях. Этот излишек немедленно вывезти из Бреста не менее чем на 30 км на восток”. (Сандалов Л. М. Боевые действия войск 4-й армии в начальный период Великой Отечественной войн:. http://www.rkka.ru/oper/4A/ch4.htm.)
Со станции Брест приказали срочно вывезти 43 вагона боеприпасов. Но разве до этого было неясно, что немецкая артиллерия может легко уничтожить такое скопление боезапаса в паре километров от границы? Значит, окружное командование всполошилось только после взрыва в Перемышле и в пожарном порядке стало “разруливать” у себя столь же опасную ситуацию.
Легко представить, какой переполох, если не панику, вызвало ЧП в Киевском округе и самом Генштабе. Всего полтора года прошло с начала советско-финской войны, и все прекрасно помнили, как она началась. 26 ноября 1939г. финны обстреляли советскую территорию, тремя снарядами убив и ранив несколько красноармейцев. Что и говорить, повод для войны ничтожный, тем не менее война после этого началась самая настоящая. Но тогда к ней стремились обе стороны – и финская и советская. И самое главное, тогда Советское правительство само в подробностях известило «мировую общественность» о том инциденте как единственной причине войны.
А теперь все оказалось гораздо хуже. Теперь война нужна была только нацистам.
Причем случилось именно то, чего больше всего опасались. В самый ответственный момент СВОИМИ РУКАМИ устроили настоящую провокацию и дали повод объявить СССР агрессором! Сколько осколков и разлетевшихся советских снарядов упало на территорию Германии? Сколько ими убито и ранено немецких солдат? Может, не было ни тех, ни других. Но кто тогда это мог знать? Советская сторона оказалась заложником немцев: как те захотят, так и представят инцидент. Конечно, все не просто было для немцев, поскольку им нелегко было убедить “мировое сообщество” и, прежде всего японцев, что СССР совершил акт агрессии. Но в штабе КОВО и Генштабе РККА тогда было не до учета немецких трудностей, там спешно пытались исправить оплошность своих подчиненных и предотвратить худшее. А в таких случаях, надеясь на лучшее, следует готовиться к худшему.
В любой момент немцы могли заявить, что обстрелом со стороны русских убито и ранено столько-то немецких солдат, и представить их тела заинтересованным сторонам. (В 1939 году публике представили трупы немцев в польской форме. На этот раз, в 1941 году, скорее всего показали бы мертвых поляков в немецкой форме.) Далее Геббельс мог сообщить, что в нарушение буквы и духа пакта о ненападении русские вывели войска на самую границу (что правда), и тем фактически начинают войну против Германии. Значительная часть немецких войск в тот момент находилась еще в 20-30 километрах от границы, а наши уже заняли позиции на самой границе.
Надо ясно понимать и следующее: в глазах советских военачальников СССР также нарушал и букву этого пакта, и свою фундаментальную установку для войск прикрытия: план прикрытия мог вводиться в действие только после нападения врага! А тут, 19-20 июня, никакой войны нет, у немцев, как полагали в Генштабе, не хватает еще трети сил вторжения, но советские войска по факту завершают выполнение этого плана! Зачем? Да еще все при этом убеждены, что начало войны будет неторопливым и времени хватит! Тогда зачем спешка и ненужный риск?
Еще хуже было то, что на советской стороне наверняка имелись убитые и раненые. Поэтому наши командиры, посчитав взрыв нападением немцев, могли ударить по ним в отместку за своих убитых. Ситуация действительно опасная!
Поэтому 20-го июня – скорее всего, сразу под утро – поступил приказ: срочно отвести войска от линии границы. Приказ пришел из Генштаба, т. е. отдавал его Жуков. (Который, как он потом убеждал, так хотел привести в боеготовность войска прикрытия.) С отводом очень спешили, поэтому шифровки Генштаб слал прямо командирам дивизий (хотя штаб округа, безусловно, в известность тоже поставили). С 19 июня командующие КОВО и ПрибОВО-СЗФ со своими фронтовыми управлениями переезжали на полевые командные пункты в Тарнополе и Паневежисе. Из-за чего некоторое время у них не было регулярной связи с Москвой и своими войсками. Поэтому из НКО могли давать команды прямо командующим армий или даже командирам соединений, оставшихся без связи с окружным начальством. И Баграмян был не на все сто процентов не прав, когда ссылался на младшего лейтенанта Куликова, сообщая о команде Генштаба 20 июня на отвод частей прикрытия.