Страница 3 из 11
В память о козах, приведших Карана, он дал городу новое название – Эги, что значит «коза». Каран захватил царство, а город Эги стал столицей македонских царей. Этот город стоял там, где плоскогорье спускается в цветущую Эмафийскую равнину и сверкают шумными водопадами бурные реки, бегущие с гор.
Легенды жили с давних времен, передавались из уст в уста, утверждались, становились достоверностью. На знамени македонского войска было изображение козла. А македонские цари нередко украшали свой шлем козьими рогами.
А главное, что хранилось и настойчиво утверждалось в этих легендах, было то, что македонские цари пришли из Аргоса, из Эллады, что они эллины, эллины, а не варвары: варварами в глазах эллинов были все народы мира, кроме них, родившихся в Элладе.
– Мы из Аргоса. Мы из рода Геракла. Мы – эллины!
Однако Эллада стояла перед Македонией, перед этой маленькой, никому не известной страной, как величавая, несокрушимая крепость. Она была сильна сухопутным войском, в гаванях ее стояли многочисленные длинные корабли – военный флот. А круглые – купеческие – бесстрашно уходили в сверкающие просторы Среднего моря…
Македонские цари деятельно укрепляли свое государство, свои города. То и дело воевали с соседними племенами, захватывая по клочку их земли.
Но с Элладой они старались поддержать союз и дружбу. Трогать ее было опасно. Эллины захватили все побережье, отрезав Македонии пути к морю, а значит, и к торговле. Эллинские колонии подступали к самому краю македонской земли… И все-таки – союз и дружба!
Пока!
Пока Македония слаба. Пока еще нет сил встать перед Элладой с оружием в руках. Пока Македония разрозненна и нет у нее сильного войска…
Так прошло двести лет, до того дня, когда к власти пришел младший сын царя Аминты – Филипп Македонский, который много бед принес эллинским городам.
СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ ФИЛИППА
Филипп, царь македонский, только что завоевал Потидею, колонию коринфян, которая поселилась на принадлежавшей Македонии Халкидике.
В панцирях и шлемах, сверкавших под солнцем, с мечами и копьями возвращалось с поля боя македонское войско. Сильные кони, откормленные на богатых лугах Македонии и Фессалии, еще потные после битвы, ступали мерно и твердо, словно не чувствуя тяжести всадников, одетых в железо.
Войско раскинулось по всему полуострову. В разграбленном городе еще дымились пожары.
Филипп, веселый, усталый, весь в грязи и в крови битвы, сошел с коня.
– Празднуем победу! – тотчас закричал он, бросая поводья конюху. – Готовьте пир!
Но слуги и рабы и без его приказания знали, что делать. В большом прохладном царском шатре уже все было готово для пира. На столах светились золотые чаши; чеканные, тонкой работы кратеры были полны виноградного вина, из-под крышек огромных блюд сочился запах жареного мяса, приправленного сильфием – душистой пряной травой…
Сбросив доспехи, Филипп облегченно вздохнул. Он взял Потидею. Теперь этот город, всегда враждебный, не будет стоять на пути торговли Македонии с Афинами. Правда, Потидея была членом афинского союза и вряд ли действия Филиппа понравятся Афинам.
Но Пангейская область, которую он захватил вместе с Потидеей, гора Пангея, набитая золотом, стоит того, чтобы выдержать неприятный разговор с афинскими демократами, которые ныне у власти.
Неприятный разговор… А для чего дано Филиппу красноречие, обаяние, умение льстить и покорять сердца?! Он скажет Афинам все, что они захотят услышать, он скажет все, что им будет приятно слышать, – он их друг, верный союзник, он им предан до конца жизни!.. Ему ведь не жалко слов!
А поэтому полней наливайте чаши, отпразднуем победу!
Весело за столом у царя – шум, говор, смех… В огромном царском шатре собрались его друзья: полководцы, военачальники, его этеры – телохранители, знатные македоняне, которые всегда плечом к плечу сражаются рядом с ним в кровавой сече.
Ближе всех к Филиппу сидит его полководец Птолемей, сын Лага, красивый человек с орлиным профилем – нос с легкой горбинкой, выпуклый подбородок, хищное и властное лицо.
Здесь и полководец Фердикка, неудержимый в бою, самозабвенный на пиру, один из ближайших советников царя. Рядом с ним Мелеагр, военачальник фаланги, – плечистый, неуклюжий за столом, но ловкий на поле битвы.
Здесь и полководец Аттал, один из самых знатных людей Македонии. Уже сильно захмелевший, с черными, как маслины, глазами, он лез ко всем с развязным разговором и то и дело напоминал о том, что вот они сидят и пируют, а полководец Парменион воюет сейчас в Иллирии. А ведь Парменион – его тесть! И он, его тесть, полководец Парменион, сейчас воюет, а они сидят здесь!
И где-то вдали, среди остальных, менее знатных этеров царя, сидел, не притрагиваясь к чаше, суровый Антипатр из рода Иоллы, самый близкий царю человек, властный и опытный полководец, не раз доказавший Филиппу свою непоколебимую верность и преданность. Один из первых в бою, он был последним на пиру – Антипатр не любил пьяного и грубого веселья.
Филипп нередко повторял, смеясь:
– Я могу пить сколько захочу – Антипа не напьется, – так он ласково называл Антипатра. – Я могу спать крепко – Антипа не заснет!
И не раз видели, как Филипп украдкой бросал под стул игральные кости, когда появлялся Антипатр.
Царь сидел во главе стола – высокий, красивый, с большой чашей в руках, в которой светилось вино, лукавое, коварное, как сверкающий глаз бога Диониса, вырастившего лозу.
В самый разгар пира, речей и веселых возгласов в шатер вошел вестник. Он был измучен долгой скачкой, почернел от пыли. Но зубы его сверкали в улыбке.
– Победа, царь! Победа! – закричал он, подняв руку.
Все сразу умолкли.
– Откуда ты? – спросил Филипп.
– Из Олимпии, царь!
– Что?! – Филипп вскочил, чуть не опрокинув стол. – Говори!
Но у вестника уже не было голоса.
– Победа! – прохрипел он, все так же счастливо улыбаясь. – Твои лошади победили в состязаниях.
– Мои лошади! В Олимпии!
Филипп, не сдерживаясь, кричал и смеялся от радости, грохая по столу кулаком.
– Мои лошади победили! Ага! Лошади царя-македонянина победили в Олимпии у эллинов! – Он протянул вестнику тяжелую драгоценную чашу: – Пей. И чашу возьми себе. Вот как! Слышали? – ликующий, с блестящими глазами, повторял он, обращаясь к своим гостям. – Вы слышали? У эллинов в Олимпии победили лошади царя-македонянина, варвара!..
Последнее слово он произнес с горечью, в которой слышалась и угроза. Филипп вдруг задумался, помрачнел. Победные крики, поднявшиеся было в шатре, утихли.
– Вы помните, как они это сказали когда-то, в те давние времена, моему прадеду македонскому царю Александру? – Лицо Филиппа стало тяжелым, и глаза налились гневом. – Может, вы не помните, может, не знаете? Александр тогда явился в Олимпию, хотел, как и всякий эллин – а мы эллины из Аргоса, потомки Геракла, как вам известно! – так вот, он хотел вступить в состязание. И какой шум тогда подняли там! «Удалить македонянина из Олимпии! Удалить варвара! Варвары не имеют права участвовать в эллинских празднествах!» Но царь Александр не сдался. Он сумел им доказать, что мы, македоняне, ведем свой род от царей Аргоса, от самого Геракла. И тогда сам великий Пиндар прославил его олимпийские победы. А нынче вот, – Филипп засмеялся, – нынче и мы не только участвуем, но и побеждаем. Я велю в память этой победы выбить на моих монетах коней и колесницу – пусть не забывают, что мы умеем побеждать!
Снова в шатре забушевало веселье. Но ненадолго. Филипп, расстроенный воспоминаниями, задумался.
– Сколько потрудились македонские цари для того, чтобы укрепить и прославить Македонию! Мой отец Аминта всю жизнь вел тяжкие войны с иллирийцами, с олинфянами, отстаивая нашу независимость. А мой старший брат, царь Александр? Он, правда, действовал больше уговорами, золотом. От иллирийцев он откупился. Он готов был на все, лишь бы враги дали возможность нашей стране собраться с силами. Потому и меня тогда отдал им в заложники.