Страница 5 из 7
Моллерюд вибрировал в полицейской конторе еще сильнее, чем во время дознания на вилле Хагена. Глаза бегали, руки не успокаивались ни на минуту. Казалось, он был на грани коллапса.
Но Монсен выглядел беспощадным.
— Отпечатки ваших пальцев найдены на аптечке Хагена, а также на пузырьках и мензурках. Вы что-то принимали, пока были в ванной?
— Да-а! — ответил допрашиваемый, задыхаясь.
— Вы видели пузырек с черепом на нижней полке?
— Нет… не могу вспомнить…
Монсен с инквизиторским видом перегнулся через конторку.
— Разве вы не помните, как попросту изъяли его и положили себе в карман?
— Нет! Нет! — панически выкрикивал художник. Он закрыл лицо руками на несколько секунд. Затем вновь показались глаза. — Я искал нечто другое… ибо мои нервы были… я пытался найти амфетамин.
— А что такое амфетамин? — Вангли сделал вид, что не знает этого.
— Один из барбитуратов — какие-то такие таблетки, которые применяются в медицине для лечения… нервозных состояний.
Монсену часто приходилось иметь дело с наркоманами. Он имел нюх на этот тип людей, и такое узнавание не доставляло ему радости.
— Стало быть, вы лечились у доктора Хагена, и он давал вам это «успокаивающее» средство?
— Да-а!
— И постепенно вы впали в зависимость от пилюлек?
— Да, я уже не мог обходиться без них. — Моллерюд быстро прибавил: — Но теперь буду отвыкать.
Вангли посмотрел на него и кивнул с состраданием.
— Именно так доктор Хаген и приобрел власть над вами — власть, которой он злоупотреблял?
— Да, это так. — Ответ прозвучал непроизвольно, художник развел руками. — Но я не занимался шулерством сегодня вечером! Я бы никогда не пошел на это!
Вновь вступил Монсен:
— Никогда бы не пошел? А что же вас заставлял делать Хаген?
Моллерюд запнулся, но тут же нашелся:
— Он заставлял меня быть своим партнером на этих сеансах. У нас была секретная система оповещения, с помощью которой мы сообщали друг другу, какие имеем карты на руках…
— Система оповещения?
— Да — код, наподобие того, которым пользуются «телепаты», «читающие» чужие мысли. Столько и столько-то слов означают это и то, первые буквы в словах сообщают нечто другое и так далее. Когда один из нас имел особенно сильную карту, мы вместе старались поднять ставки. Таким образом или увеличивался выигрыш, или противник выбывал из игры.
— После чего вы и делили этот выигрыш? — Глаза Монсена стали узкими, как щелки. — Разве это не называется шулерской игрой?
Художник ответил сдавленным голосом:
— Да… мне самому это было не по душе, но такова цена Хагена за его таблетки.
Вангли переглянулся с коллегой: не было смысла добивать беднягу. Затем мягко спросил:
— Каково ваше впечатление об отношениях герра и фру Хагенов?
Моллерюд облегчение вздохнул после такой перемены в технике допроса.
— Отношения ледяные. Я был поражен, когда увидел, как она стоит в дверном проеме и чиркает спичкой, чтобы закурить. На руке, державшей спичечный коробок, отсутствовало обручальное кольцо.
Монсен наклонился вперед.
— Вы, должно быть, сохраняли завидное хладнокровие в самый разгар скандала, раз могли сделать такое наблюдение?
— Я художник-портретист, моя специальность — наблюдать человеческие руки. А на эту руку я обратил внимание: у нее такие тонкие, гибкие, белые пальцы. Я бы с удовольствием написал эту руку, и…
— Благодарю вас, — оборвал его Монсен. — Ваши творческие идеи имеют, к сожалению, весьма малое отношение к делу.
Бизнесмен Крон стремился выдержать деловой стиль и во время допроса, его отчет был сухим, лаконичным и обобщенным, как маркетинговый анализ. Он мало что мог добавить к своим предыдущим показаниям. Но одна небольшая деталь заставила усомниться в достоверности его показаний, несмотря на «объективный» характер изложения.
Его попросили дать подробное описание того, что он увидел в бинокль, стоя внизу у дороги. Он рассказал, как человек наверху вылез из окна. Спрыгнув на землю, он на мгновение обернулся. Большая часть лица была закрыта широким шарфом…
Услышав это, Монсен вздрогнул.
— Шарф на лице. Почему вы не сказали об этом раньше?
— Потому что считал не особенно существенным. — Бизнесмен скрестил на груди руки, как бы стремясь оградить себя. — Все же я его узнал. Это действительно был Гюндерсен.
— Позвольте, но каким образом вы могли его узнать?
— По фигуре. По манере двигаться. И, конечно, я узнал его пальто.
— Да. Гюндерсен носил очень характерное темное пальто с широким кожаным воротником.
Вангли не смотрел на свидетеля, он следил за движениями мухи по оконной раме, тщетно пытавшейся проникнуть сквозь стекло.
— Разве вы не знаете, что у Хагена было точно такое же пальто?
— Нет. Я его никогда не видел.
— Понятно. Фру Хаген упоминала, что муж почти никогда не надевал его. — Взгляд Вангли переместился с суетящейся мухи на бизнесмена. — Но ведь когда вы вошли в комнату и увидели труп, вероятно, обратили внимание, что на стуле висит пальто рядом с печкой?
— Ну, если вы так говорите… — Выражение лица было уже не таким уверенным. — Да, там действительно висело пальто. Я не зафиксировал на этом свое внимание, в той ситуации и без этого было многое, о чем пришлось думать. Но теперь я припоминаю, что фру вынесла его и повесила на вешалку в прихожей, она сказала, что пальто высохло. Это было как раз в тот момент, когда я звонил в полицию — да, конечно. Любопытно… А почему сушилось пальто?
— Прошу прощения, но здесь мы задаем вопросы, — проворчал Монсен. — Господин Крон, вы оптовик по аптечным товарам, не правда ли?
— Да.
— Вам, вероятно, известно действие скополамина?
— Конечно. Я знаю свое дело.
Полицейский вновь угрожающе перегнулся вперед.
— Вы, вероятно, и были поставщиком этого вещества?
— В аптеки города Осло, да. Что вы хотите этим сказать? В моей деятельности нет ничего противоправного. Скополамин — общепризнанный лекарственный препарат. Департамент медицины…
— Спасибо, нам это известно.
Монсен перешел к следующему щекотливому вопросу. Крона видели внизу у дороги в 11.40. Телефонная будка находится совсем рядом, но он позвонил фру Хаген лишь через десять минут после того, как исчез на глазах у Моллерюда. Почему для этого потребовалось так много времени? Оптовик подтвердил свои предыдущие показания: он не сразу смог найти будку, она находилась в стороне от дороги, и сначала он заплутался. Записная книжка Монсена пополнилась еще одной записью: «К. мог залезть в дом, убить Хагена, а затем побежать к телефонной будке».
Вангли поставил заключительную точку в допросе:
— Осмелюсь спросить, были ли вы в ванной комнате в течение вечера?
— Надо подумать… — Крон манерно выставил свою холеную руку. — Да, был. Около девяти часов, мыл в ванной руки.
Когда последний свидетель ушел, Вангли подмигнул коллеге:
— Еще одно умывание рук. Обязательно занеси это в свой протокол.
Монсен перелистал весь исписанный блокнот.
— Так, так… Все четверо могли взять ядовитое вещество в ванной. Ни у кого из них нет безупречного алиби, и у каждого есть вполне определенный мотив для убийства. Возьмем жену: классический мотив, связанный со страхованием жизни. Моллерюд оказался в лапах наркоакулы: мотив — месть. У Гюндерсена и Крона Хаген отобрал большие денежные суммы. Все трое мужчин хорошо знали, какую сумму положил в свой бумажник победитель вечера. Он обобрал их на 26 000. Мотив — ограбление.
— Но мог ли кто-нибудь из четверых сделать это? — вставил Вангли. — Все ли имели возможность всыпать яд в бокал Хагена?
— Пока не знаю. — Монсен перевернул еще один листок блокнота. — Жена могла сделать это когда угодно: после ухода гостей или пока муж спал. Гюндерсен — когда вошел в комнату, чтобы развесить пальто для сушки. Моллерюд — еще до ухода… Вот здесь у меня запись. После ухода Крона Гюндерсен и Хаген некоторое время стояли и беседовали у открытого окна: хозяин поставил свой бокал на игральный стол. Они не видели, чем занимался Моллерюд за их спиной. Он мог…