Французское наследство

Когда Олег впервые попал в её квартиру, он буквально лишился дара речи. Да и любой на его месте обалдел бы от того, что жилище легкомысленной рыжей свиристелки-художницы выглядело не ультрамодной берлогой или кокетливым будуаром, а мечтой мальчишки, начитавшегося романов Жюля Верна. Лёлька даже обиделась вначале, потому что Олег долго, практически не обращая внимания на её персону, бродил по квартире, разглядывая и чуть ли не обнюхивая всё, что там находилось. Глаза у него при этом были задумчиво-сумасшедшие.

Иногда Лёльке даже казалось, что живи она в обычном интерьере с традиционной стенкой и набором велюровой мягкой мебели, они бы с Олегом давно расстались. Почему-то современная мебель мало способствует сохранению свежести чувств. Вид любимого мужчины, сидящего, задрав колени в старых тренировочных брюках, с банкой пива в кресле около телевизора, не навевает никаких романтических мыслей. А вот тот же мужчина, но облаченный в шелковый халат, тихо покачивается в кресле-качалке и задумчиво курит изогнутую трубку. Почувствовали разницу? Олег идеально вписался в обстановку и атмосферу квартиры, а заодно и в Лёлькину жизнь. И выписываться, похоже, пока не собирался.

Лёлька вернулась в комнату. Лукаш укоризненно поглядывая на неё, направился к входной двери, понуро уселся на коврике и вздохнул. «Позабыт-позаброшен, — всем видом показывал пёс. — А хочется, знаете ли, в туалет». Пришлось одеваться и вести его гулять.

Стоя около чахлого островка растительности, ежедневно обильно удобряемый окрестными собаками, Лёлька размышляла. Похоже, милиция всерьёз вцепилась в версию виновности Агнии в убийстве и ни за что не отцепится. А значит, искать другого убийцу они будут спустя рукава. А если, к тому же, на ноже не обнаружат ничьих отпечатков, кроме Агнииных, то даже самый лучший адвокат вряд ли поможет.

Лёльку мучило ощущение собственной беспомощности. А тут ещё Олег так не вовремя ногу сломал. Можно было использовать его хотя бы для того, чтобы разнюхал все про бывшую семейку и деловое окружение Воти. Кому ещё может быть выгодна смерть простого ничем не примечательного бизнесмена? Сатанистам? Конечно, рисунки прямо указывают на них, но уже само это настораживает. Сатанисты народ полоумный, так что для них торжественность ритуала должна быть важнее его результата.

Лёлька припомнила всё, что ей довелось читать об этой секте. Главное у них — черная месса. Они служат её у специальных алтарей с перевернутым крестом и жертвенником. Могут умертвить какое-нибудь черное животное, петуха там, или барана. Человека, в принципе, тоже могут. Но такие жертвы наверняка должны быть обставлены с максимальной помпой. А тут залезли в чужую квартиру, наспех намалевали символику в отхожем месте и без всяких подобающих церемоний укокошили Вотю? Что-то уж очень скомкано. Профанация, а не обряд! И потом, в квартире был ещё Лева, что же они им-то не заинтересовались? Принести его в жертву было проще пареной репы.

Конечно, версию с сатанистами отбрасывать нельзя, но все-таки, похоже, кто-то просто пыль в глаза пускает. Пусть, мол, следствие трясет несчастных дьяволопоклонников, а я буду только похихикивать.

Повеселевший Лукаш мотая коротким хвостом ткнулся в Лёлькины колени. На улице уже смеркалось.

Вернувшись домой, Лёлька залезла в карман теплой куртки Олега и вытащила связку ключей и редакционное удостоверение. «Вот бы мне такое, проникла бы куда надо, и всё разнюхала!» — вздохнула она. Можно, конечно, использовать и это, но придется иногда показывать не только корочку, но и содержимое документа. А содержимое состояло из фотокарточки Олега и надписи: «корреспондент Сагайдаченко Олег Петрович». Сверху было ярко напечатано «Ежедневный вестник». Лёлька поразмыслила над увиденным и поняла, что изменить содержимое — раз плюнуть. Художник она или нет?

Через час в удостоверении красовалась Лёлькина фотография, валявшаяся в ящике стола со времени оформления загранпаспорта. Печать на фотографии не отличалась от оригинала, Лелька просто нарисовала её шариковой ручкой на ластике и тиснула на снимок. Надпись теперь гласила: «корреспондент Сагайдаченко Ольга Петровна» — с помощью компьютера и цветного принтера очень легко напечатать нужные кусочки слов и прилепить на резиновый клей. Когда нужно будет, и фотография и бумажки легко отклеятся, не оставив и следа. Лёлька упаковала удостоверение опять в пластиковую обложку и осталась чрезвычайно довольной — подделка была совершенно не заметна.

Примчался озабоченный Боб, привез ключ от нового замка и пожаловался, что работать ему мешали разнообразные субъекты, слонявшиеся по квартире туда-сюда. Лёва был дома, во всяком случае, оставался там, когда Боб уходил. А теперь ему, Бобу, нужно срочно ехать — его тёщу разбил радикулит и он должен делать ей лечебный массаж. На этом драматическом пассаже приятель испарился.

На всякий случай Лёлька ещё раз набрала номер Агнии — безрезультатно. И что теперь? Сидеть и ждать милостей от судьбы? А Агнию будут изводить допросами и обвинениями? Нужно попытаться добыть хоть какую-то информацию. Иначе милиция может опередить её в сборе компромата и тогда ситуация будет ещё хуже. Хотя куда уж хуже?

Сведений об окружении Воти у неё маловато — бывшая жена Зинаида, их дочь — «инфант террибл», ужасный ребёнок — и новый муж Зинаиды по фамилии Гогуа. От безысходности Лёлька разыскала в компьютерном телефонном справочнике адрес Гогуа. Их было целых два: А. К. Гогуа и А. В. Гогуа. Один жил на Прибрежном бульваре, второй на какой-то Комсомольской улице. Где эта улица находится — неизвестно, поэтому есть резон смотаться на Прибрежный бульвар.

Облачившись в узенькие джинсы и куцую кожаную куртку, Лёлька критически уставилась на себя в зеркало. Чего-то явно не хватало. Нырнув шкаф, она отыскала миленькую косыночку — кусочек шелка, расписанный батиком. Повязанная на манер банданы, косынка дополнила облик новоявленного корреспондента О. П. Сагайдаченко. Ох, и влетит ей от Олега… Порепетировав нахально-заинтересованное выражение лица, Лелька поехала к А. К. Гогуа.

Дом на Прибрежном бульваре выглядел вполне презентабельно — огромный дореволюционный особняк. Подъезд был один, на каждом из трех этажей по четыре двери. Двери различались радикально — часть была бронированно-дубовыми, над некоторыми даже торчали объективы теленаблюдения. Остальные выглядели выходцами из пятидесятых годов — ободранные, украшенные десятком звонков, под которыми карандашом или чернилами были нацарапаны фамилии жильцов. Очевидно, часть коммуналок уже расселили предприимчивые богатеи, остальные ждали своей очереди. Квартиры тут после ремонта клоповников получались наверняка грандиозные, многокомнатные с высоченными потолками. Квартира номер 10 была на третьем этаже и неожиданно оказалась коммуналкой. Странно.

Нажав на кнопку древнего медного звонка, под которым прямо на стене карандашом было криво написано «Гогуа», Лёлька ровным счетом ничего не услышала. Подождав ещё пару минут, позвонила опять. Через секунду в дверь что-то с силой ударило с другой стороны, словно в неё врезалось нечто тяжёлое и мягкое. На всякий случай Лёлька отошла подальше и стала ждать. Заскрежетала задвижка, дверь открылась, но никто не появился. Лёлька осторожно сунула голову внутрь.

Огромный коридор, заставленный сундуками и старыми шифоньерами, уходил в неведомую даль. Стены украшены оцинкованными корытами, пучками лыж, велосипедными колесами и покрытыми пылью и паутиной пейзажами с русалками и лебедями. На ближайшем сундуке возвышалось чудовищное гипсовое изваяние, изображающее битву медведя с диким кабаном. Оба зверя были выкрашены в коричневый цвет и одинаково облуплены. В глубине коридора угадывалось какое-то движение. Прищурившись, Лелька разглядела в тусклом свете голой пятнадцативаттной лампочки маленького мальчика на велосипедике, ловко лавировавшего между предметами коммунальной меблировки.

— Стой! — завопила Лёлька и помчалась за ребёнком.