Страница 6 из 7
«Одинъ въ присутствіи Бога, христіанинъ почувствовалъ, что въ немъ какъ воскъ растаяли всѣ узы, соединявшія его жизнь съ жизнью его группы; потому-что онъ стоитъ лицомъ къ лицу съ судіею, и этотъ непогрѣшимый судія видитъ души такими, каковы онѣ есть, не смутно и въ кучѣ, а раздѣльно, каждую особо. Передъ его трибуналомъ, ни одна душа не порука за другую, каждая отвѣчаетъ только за себя, ей вмѣняются лишь одни ея дѣла. Но эти дѣла имѣютъ безконечное значеніе; ибо сама она, искупленная кровью Божіей, имѣетъ безконечную цѣнность; поэтому, смотря по тому, воспользовалась ли она или нѣтъ божественною жертвою, ея награда или ея казнь будетъ безконечна: на послѣднемъ судѣ передъ нею откроется вѣчность мученія или блаженства. Передъ этимъ превышающимъ всякую мѣру интересомъ исчезаютъ всякіе другіе интересы; впередъ главнымъ ея дѣломъ будетъ забота оказаться праведною не передъ людьми, а передъ Богомъ, и каждый день въ ней вновь начинается трагическій разговоръ, въ которомъ судія спрашиваетъ, а грѣшникъ отвѣчаетъ. Вслѣдствіе этого діалога, продолжавшагося восемнадцать вѣковъ и продолжающагося и теперь, совѣсть изострилась, и человѣкъ постигъ безусловную справедливость. Исходитъ ли она отъ нѣкотораго всемогущаго владыки, или же держится сама собою, на подобіе математическихъ истинъ, это ничуть не умаляетъ ея святости, а потому и ея авторитета. Она повелѣваетъ верховнымъ тономъ, и то, что она поволѣваетъ, должно быть исполнено во что бы то ни стаю: есть строгія заповѣди, которымъ долженъ безусловно повиноваться каждый человѣкъ. Отъ нихъ не освобождаетъ никакое обязательство; если человѣкъ нарушаетъ ихъ потому, что принялъ противоположныя обязательства, онъ все-таки виноватъ, а сверхъ того, виноватъ, что обязался. Обязаться дѣлать преступное есть уже преступленіе. Поэтому вина его является ему какъ бы двойною, и внутреннее жало жалитъ его два раза вмѣсто одного. Вотъ почему, чѣмъ чувствительнѣе совѣсть, тѣмъ сильнѣе въ ней нежеланіе отказываться отъ себя; заранѣе она отвергаетъ всякій договоръ, который могъ бы повести ее къ совершенію зла, и не признаетъ за людьми права налагать на нее угрызеніе» [12].
Развитіе чувства чести Тэнъ приписываетъ феодализму, что, конечно, совершенно справедливо, хотя объясненіе этого развитія, сдѣланное Тэномъ, намъ кажется неполнымъ.
Во всякомъ случаѣ, современное государство не только не признаетъ за собою права на честь и совѣсть людей, но должно считать своею обязанностію принимать всѣ мѣры противъ ихъ стѣсненія и нарушенія.
Изъ нашихъ замѣтокъ, можетъ быть, читатель хотя отчасти увидитъ, до какой степени любопытны и содержательны сочиненія Тэна. Они привлекаютъ вниманіе и будятъ мысль, о чемъ бы онъ ни писалъ. Если и остановились на недостаточности его теоретическихъ началъ, то потому лишь, что намъ всегда въ этой области слѣдуетъ задаваться самыми высокими требованіями. На умственномъ мірѣ Франціи, какъ мы видимъ, отразилось вліяніе лучшей поры германскаго мышленія. Французскіе писатели послѣдняго времени, Ренанъ, Тэнъ, Вашро, Шереръ, Аміель и пр., прямо заявляютъ, что ихъ высшій авторитетъ и руководитель — Гегель, или вообще нѣмецкій идеализмъ. Зачѣмъ же намъ, русскимъ, «жить этого тѣнью», какъ выразился однажды Ренанъ, быть отраженіемъ этого отраженія? Намъ слѣдуетъ обратиться прямо къ источнику этой мудрости и постараться на основаніи ея началъ разсматривать блестящія попытки ея новыхъ учениковъ.
16-го марта 1893 г.
ПРИБАВЛЕНІЕ
Замѣтка о переводѣ одной изъ книгъ Тэна
1871
Развитіе политической и гражданской свободы въ Англіи въ связи съ развитіемъ литературы. Г. О. Тэнъ. (Histoire de la littérature anglaise). Переводъ подъ редакціей А. Рябинина и М. Головина. Спб. 1871 г.
Какія странности иногда дѣлаются у насъ въ литературѣ! Книга эта есть знаменитая «Исторія Англійской литературы»; но переводчики дали ей свое заглавіе, до такой степени не похожее на настоящее, что никто бы и не узналъ ее по одному заглавію. Поэтому, для ясности настоящее заглавіе тоже напечатано на оберткѣ, но только безъ перевода, по французски. Вотъ, подумаешь, какъ нынче стало сложно и трудно самое простое дѣло!
«Исторія литературы» — это неясно, неопредѣленно, незанимательно! Кому какое дѣло до литературы! къ чорту литературу! Переводчики объясняютъ въ своемъ предисловіи, почему они рѣшилась перемѣнить заглавіе. «Мы считали гораздо умѣстнѣе», говорятъ они, «выпустить сочиненіе Тэна въ свѣтъ [13] подъ заглавіемъ Развитіе политической и гражданской жизни въ Англіи съ связи съ развитіемъ литературы, такъ какъ заглавіе это ближе исчерпываетъ предметъ изслѣдованія, чѣмъ то, подъ которымъ оно явилось у автора» (стр. VI). Замѣтьте: «развитіе жизни» — вотъ это предметъ несравненно болѣе интересный. Жизнь — это не то, что литература; литература — болтовня, а жизнь — самое дѣло. Казалось бы такъ — хорошо; на первое мѣсто поставлена не литература, а жизнь. Но и этого показалось мало переводчикамъ. Къ челу служитъ наша жизнь? Что въ ней толку? И вотъ, на заглавномъ листкѣ они вмѣсто слова жизнь поставили слово свобода, на этотъ разъ уже безъ всякихъ объясненій; такимъ-то образомъ изъ «исторіи литературы» вышло «развитіе свободы».
Подумайте при этомъ, какой литературѣ оказано столь явное пренебреженіе! Вѣдь это не русская литература, а англійская! Вѣдь это литература Шекспира, Мильтона, Свифта, Байрона и пр. и пр. И эту-то литературу стыдно назвать на заглавномъ листкѣ, какъ главный предметъ сочиненія!
Къ сожалѣнію, дѣло не ограничилось однимъ заглавіемъ; страстные поклонники «жизни и свободы» оказались весьма дурными переводчиками, и даже вовсе не потому, что они пренебрегаютъ литературою. Какъ видно, они прилежно трудились надъ переводомъ; но, по настроенію своихъ мыслей, по складу своего языка и воображенія, они не способны точно передать сочиненіе, за которое взялись. Тэнъ — превосходный писатель, мастерски владѣющій языкомъ; наши же переводчики не умѣютъ ничего сказать просто и ясно. На первой же страницѣ можно найти образчики странной напыщенности и ходульности, къ которой они расположены.
«Нашли, открыли» (on а découvert), говоритъ Тэнъ. «Люди наконецъ пришли къ убѣжденію», говорятъ переводчики.
«Можно найти, какъ люди чувствовали и думали сотни лѣтъ назадъ» говоритъ Тэнъ. «Можно воскресить мысленное и чувственное міровоззрѣніе, какимъ руководились люди, жившіе нѣсколько столѣтій тому назадъ», переводятъ гг. Рябининъ и Головинъ.
Очевидно переводчикамъ все мерещатся убѣжденія, міровоззрѣнія; у нихъ люди не просто чувствуютъ и мыслятъ, какъ у Тэна, а непремѣнно руководятся мысленными и чувственными міровоззрѣніями. Какой противный, изысканный, реторическій языкъ!
«Попробовали и удалось» (On l'а essayé et on а réussi), пишетъ Тэнъ. «Новый методъ приложили къ дѣлу и въ результатѣ получили блестящій успѣхъ», переводятъ наши любители свободы. Куда какъ хорошо! Есть и методъ и результатъ; не достаетъ развѣ еще индукціи.
«Величайшія событія» (les plus grands événements), пишетъ Тэнъ; но по русски такъ просто нельзя, по русски лучше сказать «самыя капитальныя событія».
Всѣ эти прелести находятся только на одной первой страницѣ, на которой всего пятнадцать строкъ. Судите послѣ этого о томъ, какія капитальныя прелести могутъ быть открыты въ двухъ толстыхъ томахъ! Питая всяческое уваженіе къ либеральнымъ убѣжденіямъ, которыми руководятся переводчики, мы видимъ, что ихъ чувственное и умственной міровоззрѣніе препятствуетъ имъ держаться правильнаго метода^ чтобы достигнуть желательнаго результата, т. е. хорошаго перевода.
Раскрывши случайно страницу 209 перваго тома, мы нашли у гг. Рябинина и Головина слѣдующее любопытное мѣсто:
«Поэтическіе порывы мозга разстроиваютъ желудокъ, производятъ воспаленіе, поражаютъ спинной хребетъ, потрясаютъ человѣка какъ гроза; а человѣческая оболочка, выработанная новѣйшей цивилизаціей, не на столько прочна, чтобы выдерживать ихъ долго».
12
Les origines etc. La révolution, T. III, стр. 126.
13
Это значить въ магазины Базунова, Черкесова, Звонарева и пр.