Страница 6 из 60
Но не только это: на последнем своем рубеже гуманизм является нигилизмом. Разве может человек не быть нигилистом, если не признает никакой абсолютной ценности? Идя логическим путем до конца, мы неминуемо придем к заключению: релятивизм – отец анархизма. Поскольку все ценности относительны, тогда имеет ли право хоть какая из них выдавать себя за верховную, за наивысшую и наиглавнейшую? Все остальные имеют право на анархичный бунт против нее. Нет сомнений, нигилизм и анархизм - неминуемая, заключительная, апокалиптическая форма гуманизма и его релятивизма.
Гуманизм во всем следует своей специфической логике, когда отрекается от Бога, потому что провозгласил человека Богом. Но доведенная до конца, эта логика отрицает и мир, и человека. Акосмизм – это самое естественное и самое логичное последствие атеизма. Ибо человек, который сознательно отрекается от Бога, не может не закончить отрицанием мира и человека, если не наполнит их смыслом и правдой. А что для него это невозможно, человек уже неопровержимо доказал и показал самыми различными способами.
Человек любит быть Богом. Это показывает гуманизм. Но никто из богов не компрометировал себя так страшно, как человекобог. Он не мог осмыслить ни смерти, ни страдания, ни жизни. Может ли тогда человек быть спокоен и удовлетворен таким богом? Не ощущает ли человек, как пиявка смерти жадно сосет зеницу души его и всякого иного человека? И еще хвалится человеком!
Кто, как стеной, обложил себя человеком, не найдет ни покоя, ни мира мятежному своему уму: он не вошел в тихое пристанище. Все пути человеческие ведут ко гробу; в нем собираются, в нем остаются, в нем и завершаются; в нем все узлы остаются неразвязанными. Тут только наконец человек ощущает немощь своего разума, своей воли и своего сердца. Немощь и банкротство. И это банкротство заставляет его идти далее человека, превыше человека, к более высокому и крепкому, чем человек, существу: к Всебытию, Всесмыслу и Всеосмыслителю. Тогда он болезненно и со всей силой ощущает, что человек – это то, что требует своего довершения, дополнения. Человек начат, но недовершен. Все человеческое стремление к прогрессу, к знанию, все его поиски чего-либо превышающего человека показывают, что человек, оставаясь собой только со своей природой, недостаточен для самого себя и недоувлетворен. Он – «стрела, тоскующая» по тому берегу, по тому человеку, более полному и совершенному, по Богочеловеку.
Как же довершить себя человеку? Ни есть ли он Скадар на Бояне* бесконечности? [* Легендарный город из сербского фольклора, в котором построенное за день, ночью снова разрушалось…] То, что он выстроит за день, кто-то ночью разоряет. Нежелание человека совершиться, достроиться, означает отставку прогресса, невозможность выхода из отчаяния, из скепсиса, из солипсического пекла. Это нежелание происходит от пораженного гуманизма.
Гуманизм тяжко замучил и отчаянно разочаровал человека. Европейский человек устал от идолопоклонства. Измучив человека от ужаса, гуманизм испустил дух от небывалого безумия – от европейской войны. И оставил европейского человека на кладбище, на европейском кладбище. И он, уставший от бед, нагруженный бременем экзистенции, придавленный европейским кладбищем, рыдает и ждет, что некто упокоит и освободит его от тяжкого бремени. И пока он в сокрушении рыдает и ждет, над европейским кладбищем носится кроткий и благой призыв Богочеловека: Приидите ко Мне вси труждающиися и обременении, и Аз упокою вы: возмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есть и смирен сердцем, и обрящите покой душам вашим. Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть (Мф. 11: 28-30). Так благой и единый истинный Человеколюбец призывает к Себе несчастного европейского человека. Услышит ли он Его? Услышит ли? Захочет ли услышать?..
Прогресс в мельнице смерти
Существует некий космический заговор против нашей планеты, ибо нигде во вселенной не умирают, только на земле. Остров смерти, единственный остров смерти, на котором все умирает, - это наша туманная планета. И над ней, и около нее, и под ней кружатся бесконечные миллиарды звезд, на которых нет смерти, на которых не умирают. Нашу же планету со всех сторон окружает бездна смерти. Где тот путь, что начинается на земле и не срывается в бездну смерти? Где то существо, которое может избежать смерти на земле? Все умирают, все умирает на этом жутком острове смерти. Нет тяжелее судьбы, чем судьба земная, нет трагедии, более приводящей в отчаяние, чем трагедия человека.
Для чего дается жизнь человеку, когда он отовсюду окружен смертью? Ловушки смерти раскинуты повсюду, во мрак облечена стезя человеческая. Как огромный, как огромный мерзкий паук, смерть сплетает густые сети вокруг нашей покрыто сажей звезды и в них ловит людей, как беспомощных мух. Со всех сторон людоедские страхи гонят человека, а он и не знает куда бежать, ибо смерть затворила его отовсюду.
Для чего дается человеку сознание, когда оно всюду и во всем натыкается на смерть? Для чего даны человеку ощущения? Для того ли, чтобы почувствовать, что могила ему отец, а черви – братья? Смерть назвах отца моего быти, матерь же и сестру ми – гной [ гробу скажу: ты отец мой, червю: ты мать моя и сестра моя] (Иов 17: 14) Сознание – горький и страшный дар человеку, но гораздо более горький и гораздо более страшный дар – ощущение.
А чувства? Для чего они даны человеку? Для того разве, чтобы быть ему щупальцами, с помощью которых можно на каждом шагу истории рода людского нащупать смерть? Пошлите мысль свою на этот остров смерти, чтобы она вам нашла смысл человеческого существования, и она к вам возвратится опечаленная и грустная, вся осыпанная ледяным пеплом смерти. Пошлите свое ощущение, и оно к вам вернется израненное и избитое в непроходимых ущельях смерти; прочувствуйте до конца любое существо в истории, и ваше чувство в качестве предела его, его окончания, несомненно, нащупает смерть.
Одна реальность наиболее реальна из всех реальностей в мире – смерть. Об этом нам неусыпно и немилосердно свидетельствуют и сознание человека, и ощущение человека, и чувства человеческие. В самом деле, последняя и окончательная реальность человеческой жизни на земле есть смерть. Скажите, разве смерть не есть последняя реальность и моя, и ваша? Все мы заражены смертью, все без исключения, бациллы смерти проникли во все ткани нашей души, нашего существа, каждый из нас носит в себе тысячи смертей.
Нашу планету постоянно опустошает хроническая эпидемия смерти, нет такой медицины, которая могла бы нас спасти от этой эпидемии, нет такого карантина, где бы люди могли полностью очиститься от микробов смерти. Что есть жизнь человеческая на земле, если не постоянная судорожная попытка защититься от смерти, борьба со смертью и в конце концов поражение от смерти?
Ведь в медицине, в науке, в философии мы побеждаем не саму смерть, но лишь ее предтеч: болезни и недуги. Причем побеждаем их частично и временно. Что такое триумфы науки, философии, техники перед страшащим фактом смертности всего людского? Не что иное, как бормотание смущенных и испуганных детей.
Если в мире есть трагика, то ее центр – человек. Трагично быть человеком, несравненно трагичнее, чем быть комаром или слизняком, птицей или змеей, ягненком или тигром. Сколько бы человек ни делал усилий, чтобы преодолеть трагизм человеческой жизни, он не может не ощущать и не сознавать, что является постоянным пленником в этой неотворяемой темнице смерти, в темнице, которая не имеет ни окон, ни дверей. Рождаясь на свет, человек с первого момента – кандидат на смерть, и не только это: как только он родился, он уже осужден на смерть. Утроба, которая нас рождает, не что иное, как родная сестра могилы. Выходя из материнской утробы, человек уже вступает на путь, ведущий к гробу. Лютейшего и величайшего своего врага человек приносит в мир с собою, и это смерть. Ибо, рождаясь на свет, человек рождается смертным. Смерть – это первый подарок, который мать дарит своему новорожденному. Во всяком человеческом теле таится и скрывается страшнейшая и самая неизлечимая болезнь – смерть. И в самом здоровом теле то, что прочнее самого здоровья, это смерть. Кто есть тот человек, который бы лег спать живым и однажды, на следующей, на второй или тысячной заре не проснулся в смерть? И каким бы путем не пошел человек по этому острову смерти, он должен наконец высадиться в могилу. Всякий человек – кусок, который в конце концов проглотит ненасытная смерть, всеядица смерть. Что остается нам, жалкие пленники смерти? Одно: бунт горькой усмешки и судорога немощного сердца.