Синее Пламя

Конечно, на своей земле Орден вполне мог бы пойти и другим, куда более простым путем. Купца — в колодки, пленников — на волю… Но политика Ордена, независимо от того, направлена ли она была вовне орденских земель или касалась внутренних интересов, всегда отличалась стремлением к скрупулезному соблюдению закона.

И потом — стоит ли вносить сумятицу в души торговцев всех мастей из-за небольшой суммы золотом? Орден достаточно богат, чтобы просто выкупить своих братьев, попавших в беду. А тот, у кого хватило наглости привезти этих пленников на продажу в Пенрит… что ж, он будет наказан. Но потом, после того, как закон будет соблюден и пленники, под звон монет, получат долгожданную свободу. Шенк видел, как после него в кабинет магистра вошел Дрю, брат-фаталь.

Орден не афиширует то, что у него длинные руки. Очень длинные. И на каждом пальце этих рук — смертельный коготь. Фаталь. Брат, приводящий в исполнение тайные приговоры Ордена.

Шенк усмехнулся, глядя на свое отражение. Сегодня торги, сегодня он обменяет тяжелый мешок с монетами на свободу своих орденских братьев. А продавцу лучше бы потратить золото побыстрее, вкусить всех удовольствий, которые может предоставить владельцу тугого кошелька богатый и не сдержанный в нравах город-порт. Вряд ли это продлится долго. Фаталь уже наверняка в городе и — в этом не стоило даже сомневаться — уже знает о продавце все. Где живет, когда и с кем ложится в постель, что любит и чего боится. Брат Дрю был мастером своего дела. Подонок, посмевший заковать в железо служителей Ордена, умирать будет в муках.

— А сейчас надо идти, — вслух сказал он своему отражению. Отражение спорить не стало.

Вылив на себя остатки воды, он растерся жестким куском ткани, которую в этом доме, даже не краснея, выдавали за полотенце, затем натянул одежду. Алый плащ, предмет его гордости, порядком выцвел, а в двух местах носил следы штопки. И дело не в пустом кошеле, темплар мог позволить себе новую одежду — он много что мог себе позволить, рыцари Ордена не бедствовали, хотя и не стремились к личному богатству. Но эти прорехи… они были памятны, и пока Шенк не был намерен избавляться от этого напоминания о собственной глупости и неловкости. Одна была оставлена ножом, зажатым в кисти изящной девушки, что пришла как-то скрасить его вечер, а намеревалась уйти с содержимым его кошелька. Нельзя сказать, что рыцарь был с ней слишком нежен — но и не излишне суров. Во всяком случае, она не отправилась на виселицу или в каторжный этап, куда рано или поздно кривая дорожка приводила многих подобных любителей легкой наживы. Она просто ушла… правда, защищаясь, он сломал ей запястье — но скорее всего девчонка была не в обиде. Кость срастется… а вот когда тонкую шею обвивает жесткая, колючая веревка — это навсегда.

Вторая дыра тоже была напоминанием — о том, что не стоит поворачиваться спиной к человеку, даже если считаешь его безобидным. Особенно в этом случае.

Латы он надевать не стал. На улице было довольно жарко — шла середина третьей декты сезона садов[2], и тяжелые доспехи были лишь обузой. Он понимал, что в портовом городе всегда найдутся и повод, и возможность получить нож под ребро — но с этим приходилось мириться. На всякий случай темплар надел тонкую кольчугу, которую обычно носят под кирасой. От стрелы или хорошего клинка в опытных руках она не убережет, а вот от дрянного ножа всякой уличной швали — вполне.

Застегнув плащ массивной золотой пряжкой, темплар критически окинул взглядом свое изображение — что ж, вполне сойдет. Видавший виды мужчина в расцвете сил, в меру суровое лицо, тяжелый меч на усыпанном стальными бляшками поясе, слева — кинжал. Пояс был двойным — внутри покоились двести добрых орденских марок, немалая сумма, И немалый вес. Обычные кошельки, подвешиваемые к поясу на кожаных тесемках, были прямо-таки приглашением для ловких рук местных воров. А вот снять с рыцаря тяжеленный пояс с хитрой застежкой, да так, чтобы рыцарь этого не заметил, — надо или напоить жертву до беспамятства, или оглушить.

Наряд довершила небольшая шапочка с алым пером, с некоторым трудом угнездившаяся на непокорных светлых кудрях. Шенк вышел, запер за собой массивный неуклюжий замок на двери и спустился вниз, в большой зал гостиницы, пропитанный ароматом еды и крепкого дешевого эля.

К нему тут же подскочил слуга — невысокий, розовощекий крепыш, одетый в относительно чистый передник поверх ярко-синего кафтана. Слуги здесь зарабатывали неплохо, кафтан был не из тех, что за гроши можно купить в одной из лавок для бедноты. Хотя кто его знает — может, слуга приходился хозяину родственником и работал не за оговоренную плату в несколько медных грошей в день, а за долю в прибыли? А уж на прибыль владельцы пенритских гостиниц пожаловаться не могли и зимой, когда здесь наступало затишье в торговле. И уж тем более летом.

— Господин желает завтрак?

— Нет, — качнул головой темплар. — Не желаю.

— А чего желает господин? — Всем своим видом слуга давал понять, что любое пожелание темплара будет исполнено незамедлительно. Будь то еда, вино или одно из многих предоставляемых здесь удовольствий иного рода.

— Ничего. У меня дела в городе. Если меня кто спросит…

— Скажу, что и не слышал ни о каком рыцаре в красном плаще, — осклабился слуга.

Шенк чуть нахмурился и покачал головой:

— Это излишне. Если спросят, скажешь, что вернусь к пятой страже[3]. Ежели пожелают — проводишь в мою комнату, подашь, чего скажут.

— Будет исполнено, господин.

Улица обрушилась на молодого воина шумом, в котором смешались крики зазывал из множества лавочек, протяжные вопли и щелканье кнутов возниц, погоняющих лошадей, уныло волокущих по широким — не в пример многим другим городам — улицам тяжело нагруженные повозки, лязг доспехов проходящей мимо орденской стражи и многие иные звуки, которые сложно было выделить и опознать в общем гомоне. Лавируя между повозками и по возможности уклоняясь от не в меру ретивых продавцов, стремящихся всучить свой товар каждому, кто попадал в их поле зрения, темплар направился в сторону невольничьего рынка. По пути он подумал, что предложенный слугой завтрак был бы, пожалуй, нелишним. А заодно и большая кружка холодного, из погреба, эля.

Идти было недалеко. Буквально через полчаса темплар вступил на площадь, всю заставленную разного размера, цвета и качества палатками. Там, в палатках, находился живой товар. С утра на продажу выставлялось что попроще, а самые ценные жемчужины своих «коллекций» работорговцы выводили на торг к полудню, не ранее. Именно тогда на рынке появлялись скучающие матроны, увешанные золотыми украшениями и готовые отдать совершено неразумные деньги за приглянувшегося им чернокожего гиганта, сияющего натертыми маслом мускулами. И и х муженьки, присматривающие для себя служанок, которым предстояло стать, как это любили называть в далекой Кейте, «согревательницами постели», а проще говоря — шлюхами, но не обычными портовыми беспутными девками, которых любой солдат или моряк может пожелать и тут же получить за десяток-другой медяков, а особенными, принадлежащими только одному хозяину… а в остальном такими же бесправными, как и любые другие рабыни. Красивая девушка стоила немало — и «товар» предлагался на любой вкус.

Орден не проповедовал отказ от устремлений плоти, хотя и снисходительно относился к тем, кто старательно выискивал в изречениях Святой Сиксты или Святого Галантора намеки на необходимость воздержания, а затем слепо следовали самими же придуманному толкованию старых заветов. Хочется тому или иному служителю умерщвлять плоть, выдавая это за добродетель, — пусть его. Шенк к таковым не относился… темпларам даже не запрещено было жениться, хотя жизнь их — сплошное путешествие. Но он еще не встретил девушку, что заставила бы чаще забиться его сердце. А так, мимолетные развлечения в гостиницах или в домах, где он останавливался на ночь-другую, в счет не шли.

2

27 июня

3

Сутки делятся на 6 страж, их отсчет начинается с полуночи. 1-я стража: 0.00—4.00, 2-я стража: 4.00—8.00, 3-я стража: 8.00-12.00, 4-я стража: 12.00-16.00, 5-я стража: 16.00-20.00, 6-я стража: 20.00— 24.00.