Синее Пламя

Синтия практически не покидала лабораторий Унтаро, Шенк увидел ее всего лишь раз или два за истекшую декту; девушка выглядела осунувшейся и бледной — если понятие «бледность» можно применить к вампиру, кожа которого и без того вечно светлая, как после долгой зимы. На ярком полуденном солнце, там, где человек быстро покрывался ровным загаром, кожа вампира краснела, солнце обжигало ее. Отсюда и пошли слухи о том, солнце смертельно для этих созданий… На самом деле простейшая защита — одежда или просто тень — позволяла вампиру, способности к регенерации у которого были много выше, чем у любого живого существа, быстро залечивать ожоги. Шенк спросил, что делает с ней вершитель, но девушка только помотала головой — мол, рано еще говорить, не волнуйся, узнаешь первым. Ну, не первым — так третьим, после Унтаро и самой Синтии.

Книга, которую доверил ему магистр Борох, была прочитана от первой и до последней страницы, а затем перечитана снова и снова. Переворачивая страницу за страницей, Шенк чувствовал, как в разум вползают крамольные мысли. Формулы, так похожие на привычные с юности Знаки Силы, запоминались легко — уже после первого прочтения Шенк был почти уверен, что сможет применить каждое из записанных в книге заклинаний… Возможно, Борох ждал от юноши не этого, возможно, он предполагал, что темплар изучит единственное заклинание из книги, портал, вызова которого ожидал от него Великий Магистр. И не станет заглядывать на иные страницы.

Но Легран не упустил ни строки из собрания древнего знания. И все больше и больше терзался вопросом… Почему? Почему магия названа порождением Тьмы? Сикста писала, что магия породила множество бед и горя — и, наверное, это было так. Но можно ли назвать сосредоточением зла кинжал, нанесший смертельную рану? Не следует ли обвинить руку, его державшую… Читая строки заклинаний, накрепко впечатывающиеся в память, Шенк все яснее и яснее понимал, что магию можно использовать для любого дела — и ради Света, и во имя Тьмы. Он хотел было пойти и поговорить на эту тему с Ворохом, в надежде на то, что старый наставник сможет понять и объяснить, но магистр постоянно был занят, как и другие члены Совета Вершителей — кроме разве что Унтаро, который, увлекшись своими исследованиями, перестал обращать внимание на что бы то ни было. И заботы, одолевавшие членов Совета, были куда важнее, чем теологические метания молодого рыцаря. Империя Минг вторглась на территорию Ордена в первый день шестой декты сезона садов[4] — всего лишь спустя три дня после Совета. Сбылись мрачные предчувствия покойного Франа — смерть мирного купца, убитого в Пенрите, «стала той последней каплей, что переполнила чашу терпения Императора»… Так, во всяком случае, это событие было подано народу и армии императорскими посланниками.

Совет ждал войны, готовился к войне — но слишком поздно были проанализированы тревожные признаки, слишком медленно раскачивалась огромная машина власти — и кое-где даже армия не знала о приближении угрозы. Результат не заставил себя ждать… Две приграничные крепости были буквально сметены неожиданным ударом — три десятка осадных машин, осыпая порядком обветшавшие стены градом камней, быстро пробили бреши, куда устремились толпы воинов.

Северная армия — вернее, то, что носило это громкое название, а фактически состояло из десяти полков, не укомплектованных и наполовину, — приняла бой и отступила. Любой уважающий себя историк с готовностью признал бы, что это отступление весьма напоминало бегство. В бою… вернее, в той бойне погиб и командующий Северной армией, вместе с большей частью своего штаба, — три эскадрона мингской легкой кавалерии прорвались сквозь ряды орденской пехоты, смели охрану ставки командующего и устроили резню, прежде чем сами были перебиты.

Командор Унгарт Себрасс, сплотив вокруг себя остатки полков, изрядно потрепанных армией Минга, попытался остановить продвижение врага, но был разбит. Теперь остатки войск отступали к Ринну, где планировалось создать новый оборонительный рубеж. Высокий берег полноводной реки мог надолго задержать имперские штурмовые корпуса… Тысячи людей из окрестных городков и сел сутками, почти без отдыха строили укрепления — частоколы, башни, а кое-где просто земляные валы. До подхода имперцев оставалось еще дня четыре, их конные отряды буквально висели на плечах у медленно отходящих полков Себрасса, изматывая их постоянными налетами и внезапными ночными атаками.

Почти каждый день из Цитадели отправлялись новые и новые отряды… в большинстве своем это были не лучшие воины, ополчение из простонародья, реже — небольшие подразделения «черных плащей». Несколько вполне боеспособных полков, в том числе «Стальной кулак», оставались в резерве. Бойцы роптали, не желая понимать и принимать этого сидения в тылу, в то время как их товарищи гибли десятками и сотнями — но Великий Магистр был непоколебим.

Однажды, встретив Белидьена в коридоре Цитадели, Шенк осмелился обратиться к Его Святейшеству с просьбой отправить и его сражаться с врагом, считая, что его навыки темплара могут весьма пригодиться на поле брани. Но ледяной взгляд Великого Магистра заставил его оборвать пылкую речь на полуслове. Глава Ордена все же снизошел до ответа — всего три слова. «Еще не время».

И опять Легран оставался один, коротая время с древней книгой… Он ждал, когда же оно наступит, это его время. И дождался.

Дверь распахнулась, и в комнату ввалился покрытый пылью человек. Он тяжело рухнул в кресло и ткнул пальцем в сторону объемистого кувшина.

— Вода, — хмыкнул Легран.

Дрю скорчил недовольную мину, хотел было выругаться, но затем лишь устало вздохнул:

— Давай… в глотке пересохло, будто пыль жрал.

Шенк знал, как чувствует себя томимый жаждой человек, а потому не стал наливать воду в кружку, а протянул фаталю весь кувшин. Тот ухватил его обеими руками, буркнул что-то благодарственное и надолго припал губами к источнику прохладной воды. Затем довольно фыркнул и отставил кувшин в сторону, вытерев рот тыльной стороной кисти, не обращая внимания на размазавшуюся грязь.

— Ты только что с дороги? — Шенк помнил свою встречу с Дрю и прощание, что было довольно теплым, но не видел повода, чтобы фаталь, прибыв в Цитадель, тут же бросился искать молодого темплара, с которым его свел путь Света лишь однажды, да и то лишь на весьма непродолжительное время.

— Не совсем… — Дрю блаженно развалился в кресле, вытянув ноги. — Ткнулся к Бороху, но он на Совете. Сказал, у тебя подождать… Слышь, Легран, у тебя что, и в самом деле одна вода? Ты никак в аскеты записался?

Шенк дернул шнурок колокольчика — прошло всего несколько мгновений, и на пороге вырос слуга.

— Вина, хлеба, мяса! — перечислил желаемые блюда фаталь. — На дво… на троих. И хорошего вина, проклятие Арианис на ваши головы! Живо!

Слуга мигом исчез за дверью — похоже, Дрю здесь знали и связываться с ним не хотели. Да и то, кто же в здравом уме станет спорить с фаталем, который славился дурным нравом и несдержанностью по отношению к тем, кто посмел ему перечить.

— Здесь не место для упоминания этого проклятого имени, — осторожно заметил Шенк, к числу тех, кто «в здравом уме», явно не относящийся. Но Дрю был слишком утомлен дорогой, чтобы злиться.

— Плевать… Орден по уши в дерьме, парень. Сейчас надо думать о том, как спасти наши задницы, а не о всяких религиозных глупостях. Ты, случаем, не знаешь, зачем Борох меня вызвал?

— Борох?

— А ты думал, я тащился сюда просто потому, что соскучился по Цитадели? Магистр прислал письмо с голубиной почтой… Из Пенрита в Сайлу за восемь дней, четыре загнанных коня! Мне кажется, что под штанами у меня одна сплошная рана… здесь найдется девчонка, способная смазать бальзамом раны старого фаталя?

— Если у тебя в кармане звенит золото… найдется, и не одна.

— Это хорошо. — Дрю сладко потянулся. — Ну где же эти черепахи? Поверишь, темплар, я со вчерашнего утра не жрамши.

4

Ориентировочно 23 июля.