Страница 7 из 8
Что Данилевский ясно видел ту сферу, в которой мы становимся выше культуры и истории, — он выразил очень определенно. Книга его есть проповедь Славянства, как особого культурного типа, и содержит всякого рода соображения, ведущие к возможности культурного развития и объединения славян. Но этой цели он не дает верховного значения. «Для всякого славянина, — говорит он, — после Бога и Его святой Церкви, — идея Славянства должна быть высшею идеей»[23].
Бог и Его святая Церковь — вот что выше всего для человека, твердо держащегося православия. Если мы обобщим, то должны будем сказать, что религиозная и нравственная область стоит для всякого человека выше истории, культуры и всякой политики. История есть дело земное, временное; а мы всегда носим в себе позывы к небесному, вечному. Мы живем в этом всегдашнем противоречии наших стремлений. Для человека, ищущего спасения своей души, для того, кто глубоко погружен в вопросы нравственности, истории исчезает, или является не в том виде, как обыкновенно. Вспомните Руссо, писавшего о том, что успехи наук и искусств не содействовали улучшению нравов. Вспомните, что для Шопенгауэра история почти так же не имела значения, как для древних индусов, которые по отвлеченно-религиозному характеру своего ума не придавали никакой важности частным событиям, так что в их богатой литературе не существует никакой истории. Наконец вспомните недавние суждения Л. Н. Толстого, с такой силой говорившего против современной культуры. Когда мы ищем Бога, то всегда в той или другой степени отрекаемся от мира.
Противник теории Данилевского, г. Вл. Соловьев усердно писал о соединении церквей. Вот мысль совершенно определенная и не заключающая в себе внутреннего противоречия. Можно представить себе, что весь мир исповедует одну религию; тогда человечество было бы объединено этой религией, точно так, как ныне католики всего мира объединены своим католицизмом. Но для таких надежд разве есть какая-нибудь надобность воображать, что человечество составляет какой-то цельный организм, или же упорно настаивать, что не существует разнородных культур? С религией, очевидно, даже вовсе несовместно подобное поклонение единому человечеству и единой культуре.
XI
Национальный вопрос в России
Теперь мы могли бы кончить нашу речь. Но было бы странно, если бы мы не сказали хоть несколько слов о названной выше книге нашего противника; ведь в этой книге высказана та основная мысль, или, лучше, то основное настроение, которое побудило автора к спору и к тому, что он, наконец, схватился и за Рюккерта.
Источником всего дела, очевидно, была мысль о соединении церквей. Сильнейшее препятствие к такому соединению автор усмотрел в «национальной исключительности», которой будто бы заражены наши образованные и управляющее классы. Нужно было бороться с этим направлением, разрушать всякую веру в самобытные начала русской жизни. Но сильнейшей поддержкой этой веры оказалась литературная школа славянофилов, к которой причислял себя и сам автор. Нужно было отказаться от этой школы и употребить всякие усилия, чтобы уронить ее значение. Но наибольшим успехом из славянофильских писателей пользовалась книга Данилевского. Нужно было, сколько возможно, подорвать авторитет этой книги. Так мы и дошли до Рюккерта.
Вот цели «Национального вопроса», его внутренняя логика, сводящая все дело к отрицательной, или, пожалуй, порицательной задаче. Очевидно, это путь не прямой, и притом очень опасный. Мы часто забываем, что, как говорит пословица, чужими грехами свят не будешь. Пусть наши противники чернее сажи; из этого не следует еще, что мы сами очень белы, и что наше дело правое. Положительный и твердый путь, который предлежал нашему автору, казалось бы, был ясен. Именно, можно было пытаться идти дальше славянофильства, ничуть не отвергая начал этой школы, а только доказывая, что последовательное их развитие ведет к той же мысли — к соединению церквей. Разве славянофилы были против соединения? Они только утверждали, что западное христианство должно преклониться перед восточным, тогда как наш автор склонен думать наоборот, что Восток должен смириться перед Западом.
Вначале наш автор и шел по верному пути, то есть полагал славянофильство в основание своих соображений. Но потом дело приняло тот оборот, который мы указали. К удивлению, он поместил в своей книге, в начале, и те статьи, которые писаны еще в славянофильском духе, тогда как вся остальная книга состоит сплошь из полемики против старых и новых славянофилов. Отсюда произошло множество противоречий.
Так, например, сперва автор говорил: «Восточный вопрос есть спор первого, западного Рима со вторым, восточным Римом, политическое представительство которого еще в XV веке перешло к третьему Риму — России.
Не случайно, однако, второй Рим пал, и власть Востока перешла к третьему. Должен ли этот третий Рим быть только повторением Византии?»[24] и пр.
А потом, в той же книге сказано:
«Странствующие греческие монахи в отплату за московское жалованье подарили Москве титул третьего Рима с притязаниями на исключительное значение в христианском мире»[25].
Сперва у автора было что-то похожее на Божье соизволение, а потом это самое стало простой лестью забредших в Москву лукавых греков!
Еще пример. Сперва автор говорил:
«Россия XVI века, крепкая религиозным чувством, богатая государственным смыслом, нуждалась до крайности и во внешней цивилизации, и в умственном просвещении»[26].
А потом эта Россия изображается так: «Сложился в Московском государстве духовный и жизненный строй, который никак нельзя назвать истинно-христианским. Этот строй имел религиозную основу, но вся религия сводилась здесь исключительно к правоверию и обрядовому благочестию, которые ни на кого никаких нравственных обязанностей не налагали. Эта формальная религиозность могла случайно соединиться в том или другом лице с добродетелью, но столь же удобно мирилась и с крайним злодейством». В доказательство чего приводится Иван IV, будто бы вполне миривший свои злодейства со своей религиозностью[27].
Вот какова была эта Россия, «крепкая религиозным чувством!» Хорошо чувство!
Выпишем еще из первых статей место о человечестве:
«Что такое это человечество? Что вы под ним разумеете, я не знаю. Я же имел в виду вовсе не какое-то отвлеченное человечество, вовсе не имею в виду какое-то неведомое общечеловеческое дело, а указываю на истинное и святое дело соединения христианского Востока с христианским Западом, не на основах натурального человечества, которое само есть лишь рассыпанная храмина без всякой нравственной солидарности и единства, а на основах человечества духовного, возрожденного под знаменем единого истинного вселенского христианства»[28].
Это писано тем же автором и поставлено им в той же книге, как и ревностная защита единства человечества, образчик которой мы привели выше.
Как видно, наш автор не боится противоречить самому себе; бывают у него даже случаи, когда, начиная свою фразу с одной мысли, он уже в конце этой фразы переходит в мысль противоположную. При такой свободе в движении мыслей он очень затрудняет того, кто вздумал бы его оспаривать.
Полемика против славянофилов ведется преимущественно тремя способами. Во-первых, часто указывается, что свои мысли они будто бы заимствовали у европейских писателей, у Борда-Демулена, Capтopиyca, де Местра и пр. Это пристрастие нашего автора к обвинениям в заимствовании поразительно. Он, по-видимому, не знает, что такие обвинения составлять очень легко, а доказывать как следует — очень трудно. Читатели могли убедиться в этом и из настоящей нашей статьи.
23
См. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. — М.: Институт русской цивилизации, 2008, стр. 154.
24
См. Вл. Соловьев. Национальный вопрос в России. Выпуск первый, стр. 276.
25
См. Вл. Соловьев. Национальный вопрос в России. Выпуск второй, стр. 416.
26
См. Вл. Соловьев. Национальный вопрос в России. Выпуск первый, стр. 287.
27
Cм. Вл. Соловьев. Национальный вопрос в России. Выпуск второй, стр. 417.
28
См. Вл. Соловьев. Национальный вопрос в России. Выпуск первый, стр. 307–308.