Страница 6 из 6
Какое мелкое пониманіе человѣческихъ радостей и горестей!
IX
Католическое и протестанское вольнодумство
Чрезвычайно удивительно, что человѣкъ, написавшій исторію первобытнаго христіанства и исторію израильскаго народа, не понималъ, однако, въ сущности, что такое грѣхъ, а, слѣдовательно, и что такое святость. Онъ былъ воспитанъ какъ духовный, и всю жизнь занимался предметами, на которыхъ былъ воспитанъ; не странная ли загадка, что онъ не понималъ существенной черты религіи? Для него грѣхъ есть не болѣе, какъ тоска; для него никогда не было ясно, какъ возникаетъ въ дупіѣ сознаніе грѣховности и желаніе отъ нея освободиться. Въ одномъ мѣстѣ Ренанъ самъ даетъ намъ нѣкоторый ключъ къ этой загадкѣ. Защищаясь отъ упрековъ Аыіеля, онъ говоритъ:
«Вотъ великая разница между воспитаніемъ католическимъ и воспитаніемъ протестантскимъ. Тѣ, кто, подобно мнѣ, получилъ католическое воспитаніе, сохранили въ себѣ глубокіе его слѣды. Но эти слѣды не суть догматы, это — мечтанія. Какъ только та великая златотканная завѣса, испещренная шелкомъ, ситцемъ и коленкоромъ, за которою католицизмъ скрываетъ отъ насъ зрѣлище міра, — какъ только, говорю, эта завѣса разодрана, мы видимъ вселенную въ ея безконечномъ великолѣпіи природу — въ ея высокомъ и полномъ величіи. Между тѣмъ, протестантъ, самый свободный, часто сохраняетъ въ душѣ какую-то грусть, нѣкоторый запасъ умственной суровости, подобной славянскому пессимизму [11]. Иное дѣло — улыбаться надъ легендою какого-нибудь миѳологическаго святаго; иное дѣло — хранить въ себѣ впечатлѣніе этихъ страшныхъ тайнъ, которыя наводили печаль на столько душъ, притомъ лучшихъ душъ» [12].
Намъ кажется, что Ренанъ тутъ очень вѣрно и искренно указалъ на источникъ того, что, по его мнѣнію, составляетъ его достоинство, а по нашему — его недостатокъ. Разница между католическимъ вольнодумцемъ и вольнодумцемъ протестантскимъ очевидно зависитъ отъ разницы между самимъ католичествомъ и протестантствомъ, Отсутствіе «нравственной серіозности», непониманіе «грѣха» — вытекаютъ въ извѣстной мѣрѣ изъ католическаго воспитанія Ренана. И въ самомъ дѣлѣ, если въ религіи преобладаетъ внѣшній характеръ, если спасеніе человѣка зависитъ не столько отъ него самого, сколько отъ средствъ и дѣйствій, направляемыхъ на него извнѣ, то естественно, что его нравственное чувство станетъ терять свою силу, можетъ даже заглохнуть и выродиться. Протестантъ, пріученный обращать къ своей душѣ болѣе строгія требованія, получаетъ, такимъ образомъ, важное преимущество надъ католикомъ. Можно порадоваться, что мы, русскіе, оказались тутъ на той сторонѣ, которой нельзя не отдать полнаго предпочтенія. Говоря о славянскомъ пессимизмѣ, Ренанъ, очевидно, разумѣетъ тѣ произведенія нашихъ писателей:, которыя недавно обратили на себя вниманіе Европы и поразили французовъ своимъ христіанскимъ направленіемъ. И дѣйствительно, то, что Ренанъ называетъ «страшными тайнами», самые глубокіе вопросы нравственности были затронуты въ произведеніяхъ этихъ нашихъ писателей.
Кончая эти замѣтки, не можемъ не пожалѣть, что такъ мало пришлось сказать о свѣтлыхъ сторонахъ писаній Ренана. Можетъ быть, однако же, читатель, и по сказанному, уже почувствуетъ, какъ они неотразимо занимательны и какъ неизмѣримо богаты содержаніемъ. Нужно только умѣть читать Ренана, и тогда эта занимательность станетъ для насъ назидательностію, и это богатство пойдетъ намъ въ прокъ. Какъ бы то ни было, этотъ семинаристъ успѣлъ заставить Францію, а за нею и весь образованный міръ, интересоваться предметами и вопросами, которые считались почти сданными въ архивъ. Это составитъ для него вѣчную похвалу.
16 окт. 1892.
11
Намекъ на Л. Н. Толстаго и на Достоевскаго.
12
Feuilles détachées, стр. 370.