Страница 1 из 3
СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
МАРКА ТВЭНА
ПРОБЛЕСКИ ДѢТСКОЙ ГЕНІАЛЬНОСТИ
Въ настоящее время всѣ дѣти, повидимому, заразились скверною и непріятною манерой: произносить остроумныя изрѣченія при всякомъ удобномъ случаѣ и, въ особенности, въ тѣхъ случаяхъ, когда вообще имъ бы не слѣдовало разѣвать рта. Судя по обнародованнымъ попыткамъ такого остроумія представителей подростающаго поколѣнія приходится признать почти сумасшедшими. Родители ихъ, кажется, также не очень далеко ушли отъ своихъ дѣтей, такъ какъ имъ-то, въ громадномъ большинствѣ случаевъ, принадлежитъ честь обнародованія проблесковъ дѣтской геніальноcти, такъ лучезарно сіяющей со столбцовъ нашихъ современныхъ газетъ. Можетъ показаться, что я говорю объ этомъ съ излишней горячностію, вслѣдствіе личной зависти, и въ такомъ случаѣ я готовъ признаться, что меня дѣйствительно раздражаетъ необходимость ежедневно выслушивать о столь многихъ высокоодаренныхъ дѣтяхъ, припоминая въ то же время, что самъ я, будучи ребенкомъ, очень рѣдко говорилъ что-нибудь остроумное. Раза два я попробовалъ было сдѣлать это, но вполнѣ неудачно. Мои близкіе никогда не ожидали услышать отъ меня что-либо остроумное и прежде чѣмъ я успѣвалъ поразить ихъ чѣмъ-нибудь подобнымъ, они или зажимали мнѣ ротъ, или даже старались меня высѣчь. Мнѣ дѣлается жутко и морозъ подираетъ меня по кожѣ всякій разъ, когда я воображу себѣ, что бы могло случиться, если бы мнѣ тогда удалось произнести хотъ одно изъ остроумныхъ изрѣченій современныхъ двухгодовалыхъ дѣтей и если бы, конечно, при этомъ присутствовалъ мой отецъ. Содрать съ меня съ живого кожу и затѣмъ считать свой долгъ исполненнымъ, — показалось бы ему, вѣроятно, слишкомъ нѣжнымъ возмездіемъ за такое преступленіе. Это былъ очень строгій человѣкъ, рѣдко улыбавшійся и ненавидѣвшій «скороспѣлость» во всѣхъ ея видахъ. Если бы ему довелось услышать отъ меня образчики остроумія, въ которомъ упражняются современныя дѣти, то онъ убилъ бы меня. Да, безъ сомнѣнія, онъ поступилъ бы именно такъ, разъ ему представился бы къ тому благопріятный случай и если бы этого не случилось, то только потому, что я изъ естественной предосторожности сначала принялъ бы достаточную дозу стрихнина, а уже потомъ попытался бы произнести какое-нибудь остроумное изрѣченіе. Безпорочная исторія моей жизни запятнана только одной единственной остроумной выходкой. Мой отецъ, слышавшій эту остроту, гнался за мной черезъ три или четыре городскихъ квартала, съ единственной цѣлью лишить меня жизни, и если бы я былъ тогда взрослымъ, то, конечно, онъ бы имѣлъ на это полное право; но такъ какъ я былъ еще ребенкомъ, то и не могъ сознавать, какой безбожный поступокъ я совершилъ. Я позволилъ себѣ одно изъ тѣхъ замѣчаній, которыя уже тогда причислялись къ категоріи «бойкихъ»;- но въ немъ не было ничего остроумнаго. И, тѣмъ не менѣе, это чуть-чуть не породило серьезнаго разрыва между отцомъ и мною.
Дѣло было такъ. Мои родители, дядя Ефраимъ съ женой и нѣсколько другихъ лицъ озабочены были сообща выборомъ для меня имени. Я самъ въ это время лежалъ, пробуя каучуковыя кольца различныхъ сортовъ и стараясь выбрать изъ нихъ наиболѣе подходящее, такъ какъ, признаться, мнѣ уже надоѣло дѣлать дальнѣйшіе оныты, способствующіе прорѣзыванію зубовъ, на пальцахъ окружающихъ людей, и потому я желалъ заполучить нѣчто новое, ускоряющее этотъ процессъ, дабы вслѣдъ за этимъ имѣть право заняться чѣмъ-нибудь другимъ. Вспоминаете-ли вы когда-нибудь, какъ неудобно бывало вамъ, въ заботахъ о скорѣйшемъ прорѣзываніи зубовъ, кусать пальцы вашей няньки или какъ вамъ приходилось почти пополамъ изгибаться, продѣлывая тоже посредствомъ большихъ пальцевъ на собственныхъ ногахъ? И развѣ вы не теряли ни разу терпѣнія за этими занятіями, прежде чѣмъ зубы ваши успѣвали прорѣзаться хотя бы только на половину? Мнѣ представляется, какъ будто все это было еще только вчера. Но я удаляюсь отъ разсказа. Итакъ, я лежалъ и пробовалъ каучуковыя кольца. Помню, что, посмотрѣвъ на часы, я сообразилъ, что черезъ одинъ часъ и 25 минуть мнѣ исполнится ровно двѣ недѣли. О, какъ мало хорошаго успѣлъ я сдѣлать, чтобы заслужить тѣ благодѣянія, которыя такъ щедро расточались вокругъ меня!
И вотъ я услышалъ слова моего отца:- Авраамъ хорошее имя. Мой дѣдъ назывался Авраамомъ!
— Мать подтвердила:- Авраамъ — хорошее имя. Это правда. Выберемъ для него однимъ изъ именъ Авраамъ.
Тогда я сказалъ:- И мнѣ Авраамъ тоже нравится.
Отецъ потеръ лобъ, мать самодовольно улыбнулась.
Тетка сказала:- Какой милый, славный ребенокъ!
Отецъ продолжалъ:
— Исаакъ — хорошее имя, и Яковъ — тоже очень хорошее имя.
Мать, вполнѣ соглашаясь съ этимъ, подтвердила:
— Лучшихъ именъ и не выбрать. Присоединимъ къ его имени еще имена Исаака и Якова.
Тогда я сказалъ:- Дѣйствительно, Исаакъ и Яковъ достаточно хорошія имена для вашего покорнѣйшаго слуги. Передайте мнѣ, пожалуйста, мою погремушку: не могу же я цѣлый день заниматься жеваніемъ каучуковыхъ колецъ! И никто не записалъ тогда эти мои изрѣченія, дабы ихъ впослѣдствіи обнародовать. Я видѣлъ это, а потому самъ запомнилъ ихъ, ибо иначе они были бы разъ навсегда потеряны для свѣта. Но, въ противуположность другимъ дѣтямъ, ловящимъ на себѣ горделивый взглядъ поощренія, каждый разъ, какъ имъ удается выказать такъ рано блестящія умственныя способности, отецъ мой посмотрѣлъ на меня мрачнымъ, суровымъ взоромъ, мать казалась полу-опечаленной, полу-испуганной и даже тетка изобразила на лицѣ такую гримасу, какъ будто хотѣла сказать ею, что, пожалуй, я дѣйствительно хватилъ черезъ край. Злобно раскусивъ пополамъ одноизъ каучуковыхъ колецъ и яростно ударивъ погремушкой по головѣ котенка, я, однако, не проронилъ ни слова. Вскорѣ послѣ этого отецъ сказалъ:
— Самуилъ — превосходное имя.
Тогда я понялъ, что дѣло не обойдется безъ бури, которую уже ничто не могло отвратить. Я отшвырнулъ мою погремушку, выбросилъ изъ люльки серебряные часы моего дяди, деревянную собачку, оловянныхъ солдатиковъ и разныя другія вещи, которыя служили мнѣ обыкновенно для разсматриванія и изслѣдованія, а также для производства пріятнаго шума, и которыя я имѣлъ обыкновеніе ломать и разбивать, когда нуждался въ какомъ-нибудь здоровомъ тѣлодвиженіи.
Вслѣдъ затѣмъ я накинулъ на себя пальто, одѣлъ мою шапченку, взялъ въ одну руку мои сапожки, а въ другую кусокъ лакрицы и вылѣзъ изъ люльки на полъ. При этомъ я внутренно подбодрялъ самого себя: если дѣло дойдетъ до крупныхъ недоразумѣній, то я все-таки, достаточно вооруженъ.
И вотъ, звонкимъ, увѣреннымъ голосомъ я произнесъ:
— Отецъ! Имя Самуила я не могу принять ни подъ какимъ условіемъ.
— Сынъ мой!
— Отецъ мой, я говорю совершенно серьезно. Я не могу.
— Почему?
— Отецъ, я питаю непобѣдимое отвращеніе къ этому имени.
— Мой сынъ, ты говоришь глупости! Многіе великіе и мужественные люди носили имя Самуила.
— Я хотѣлъ бы слышать, сударь, хоть одинъ такой примѣръ.
— Что!? А развѣ Пророкъ Самуилъ не былъ великъ и мужественъ!
— Не совсѣмъ.
— Сынъ мой! Самъ Господь призвалъ его на небо собственнымъ голосомъ.
— О, да, сударь, — но Господь долженъ былъ дважды призывать его, прежде чѣмъ онъ пожелалъ туда отправиться.
Съ этими словами я выбѣжалъ изъ комнаты, а за мною выбѣжалъ разсвирѣпѣвшій отецъ мой. Къ полудню слѣдующаго дня онъ успѣлъ изловить меня; борьба оказалась не равной, и я получилъ имя Самуила, съ присовокупленіемъ достаточнаго количества розогъ и другихъ полезныхъ поученій. За этими занятіями гнѣвъ моего отца прошелъ и между нами установился миръ, который могъ бы перейти опять въ серьезный разрывъ, если бы я не предпочелъ быть впредь менѣе остроумнымъ. Но вы можете судить по этому происшествію, что сдѣлалъ бы со мною мой отецъ, если бы я въ его присутствіи позволилъ себѣ высказать одну изъ тѣхъ неуклюжихъ, плоскихъ остротъ нынѣшнихъ двухгодовалыхъ дѣтей, а которыхъ теперь печатаютъ въ газетахъ. Я, съ своей стороны, увѣренъ, что въ такомъ случаѣ въ хронику нашей фамиліи былъ бы занесенъ фактъ дѣтоубійства.