Страница 2 из 3
Я отправился туда. Меня принялъ самъ директоръ казначенетва, заставивъ предварительно прождать два съ половиною часа.
Я началъ такъ:
— Высокочтимый и уважаемый синьоръ! Около 10 октября 1861 г. нынѣ умершій Джонъ Вильсонъ Мэкензи заключилъ…
— Довольно, м. г. Я уже слышалъ про васъ. Обратитесь къ первому дѣлопроизводителю казначейства.
Я обратился къ нему. Но онъ меня отправилъ ко второму дѣлопроизводителю. Второй отправилъ меня къ третьему, а третій отправилъ къ первому контролеру «отдѣленія зерноваго хлѣба и говядины». Это начинало, по крайней мѣрѣ, походить на дѣло. Первый контролеръ просмотрѣлъ свои книги, а равно и всѣ неподшитыя бумаги, но не нашелъ въ нихъ никакого указанія по дѣлу о поставкѣ говядины. Я отправился ко второму контролеру отдѣленія. Этотъ также изслѣдовалъ свои книги и бумаги, но тоже безъ результата. Я запасся новымъ мужествомъ и въ теченіе первой недѣли успѣлъ дойти до шестого контролера отдѣленія, въ слѣдующую недѣлю я успѣлъ обойти все отдѣленіе, въ теченіе третьей недѣли я достигъ и закончилъ обходъ отдѣленія «невыполненныхъ контрактовъ», твердо укрѣпившись, наконецъ, въ отдѣленіи «непредъявленныхъ счетовъ». Тутъ я обдѣлалъ свое дѣло въ три дня. Оставалась теперь еще только одна инстанція. Я обратился къ правителю «дѣлъ, подлежащихъ уничтоженію» или, вѣрнѣе говоря, къ его писцу, такъ какъ самъ онъ отсутствовалъ. Въ комнатѣ помѣщались 16 молодыхъ красивыхъ дѣвицъ, которыя записывали что-то въ книги, въ то время какъ семь молодыхъ людей приличной внѣшности дѣлали имъ соотвѣтствующія указанія. Молодыя дѣвицы улыбались черезъ плечи молодымъ людямъ, а молодые люди улыбались имъ обратно: всѣ были оживлены, какъ на свадьбѣ. Нѣсколько другихъ писцовъ, занятыхъ чтеніемъ газетъ, бросивъ на меня строгій взглядъ, продолжали читать. При этомъ никто не проронилъ ни одного слова. Но я успѣлъ уже привыкнуть къ такой системѣ предупредительнаго обращенія съ просителями въ теченіе этого знаменательнаго періода моей жизни, — начиная съ того дня, когда я достигъ перваго стола «отдѣленія зерноваго хлѣба и говядины» и кончая тѣмъ днемъ, когда я удалился отъ послѣдняго стола «отдѣленія непредъявленныхъ счетовъ». Многими упражненіями я добился даже того, что могъ съ момента моего приближенія къ столу и до момента, пока писецъ соблаговолитъ заговорить со мной, простоять все время на одной ногѣ, мѣняя ее не больше двухъ или, въ самомъ крайнемъ случаѣ, трехъ разъ. Но тутъ я стоялъ такъ долго, что пришлось перемѣнить ногу четыре раза. Тогда я обратился къ одному изъ писцовъ, занятыхъ чтеніемъ газеты, и спросилъ:
— Г. сіятельнѣйшій шелопай, позвольте узнать, гдѣ же самъ паша?
— Что вы хотите этимъ сказать, сударь? Про кого вы говорите? Если вы разумѣете правителя дѣлъ, такъ онъ вышелъ…
— Но онъ посѣтитъ сегодня свой гаремъ?
Молодой человѣкъ съ минуту гнѣвно смотрѣлъ на меня, а затѣмъ опять принялся за газету. Я уже освоился съ привычками этихъ господъ и потому зналъ, что могу еще не терять надежды, если только онъ успѣетъ покончить съ чтеніемъ ранѣе прибытія почты съ новыми газетами изъ Нью-Іорка. Ему оставалось теперь просмотрѣть еще только двѣ газеты. По прошествіи достаточнаго времени, закончивъ это, онъ зѣвнулъ и спросилъ меня, что мнѣ нужно?
— Многославный и многочтимый гражданинъ! Около 10 октября…
— А, вы и есть человѣкъ съ контрактомъ о поставкѣ говядины! Покажите ваши документы.
Онъ взялъ ихъ и долгое время рылся въ своихъ бумагахъ, и наконецъ, ему удалось открыть то, что я, съ своей точки зрѣнія, могъ бы считать сѣверо-восточнымъ проходомъ: да! онъ нашелъ давно заброшенную справку касательно подряда о поставкѣ говядины, да! онъ достигъ вершины той скалы, о которую разбились на смерть всѣ мои предшественники, прежде чѣмъ успѣли до нея добраться. Я былъ глубоко взволнованъ и вмѣстѣ съ тѣмъ глубоко обрадованъ, ибо все-таки остался въ живыхъ. Голосомъ, дрожащимъ отъ волненія и признательности, я сказалъ:
— Дайте мнѣ эту справку. Теперь правительство приведетъ все дѣло въ порядокъ.
Но онъ отклонилъ эту просьбу, объяснивъ, что требуются еще кое-какія свѣдѣнія.
— Гдѣ нынѣ находится этотъ Джонъ Вильнонъ Мэкензи? — спросилъ онъ.
— На томъ свѣтѣ.
— Когда онъ умеръ?
— Онъ не умеръ, онъ былъ убитъ.
— Какъ?
— Томагавкомъ.
— Кто убилъ его томагавкомъ?
— Разумѣется, индѣецъ. Или вы полагаете, что такое дѣло могъ бы совершить и старшій инспекторъ одной изъ воскресныхъ школъ?
— Нѣтъ, не полагаю. Итакъ — индѣецъ?
— Понятно.
— Имя этого индѣйца?
— Его имя? Я не знаю.
— Мнѣ необходимо знать его имя. Кромѣ того, кто былъ свидѣтелемъ, что онъ убитъ томагавкомъ?
— Не знаю.
— Стало быть, сами вы при этомъ не присутствовали?
— Объ этомъ вы могли бы заключить до моимъ волосамъ. Я отсутствовалъ.
— Такъ почему же вы знаете, что Мэкензи нынѣ мертвъ?
— Потому что онъ въ то время дѣйствительно умеръ и потому что я имѣю всѣ основанія предполагать, что до сихъ поръ онъ еще не воскресъ. Я даже фактически увѣренъ въ этомъ.
— Мы должны имѣть доказательства вашихъ словъ. Привели вы съ собой того индѣйца?
— Конечно, нѣтъ.
— Въ такомъ случаѣ, вамъ придется принести его сюда. Вы захватили съ собой томагавкъ?
— И не думалъ.
— Надо принести и томагавкъ. Вамъ, вообще, необходимо доставить сюда индѣйца вмѣстѣ съ томагавкомъ. Если тогда фактъ смерти Мэкензи будетъ удостовѣренъ, то вы можете обратиться въ «коммиссію по разбору претензій», съ увѣренностью, что тамъ вашъ счетъ пройдетъ всѣ стадіи дѣлопроизводства, такъ что дѣти ваши можетъ быть и доживутъ до уплаты по немъ и будутъ имѣть возможность повеселиться на эти деньги. Но прежде всего должна быть удостовѣрена смерть того человѣка. Къ этому я могу еще добавить, что правительство никогда не согласится выплатить путевыя и транспортныя издержки покойнаго Мэкензи. Возможно, что оно, пожалуй, уплатитъ за одну бочку говядины, отбитую солдатами Сермена, если вамъ, въ подкрѣпленіе вашихъ претензій, удастся провести въ конгрессѣ билль о новомъ законѣ, который согласовался бы съ обстоятельствами вашего дѣла, но, во всякомъ случаѣ, за 29 бочекъ, которыя сожрали индѣйцы, оно вамъ навѣрное ничего не заплатить.
— Слѣдовательно, я могъ бы получить всего 100 долларовъ, да и то только «пожалуй!» И это послѣ всѣхъ скитаній Макензи съ говядиной по Европѣ, Азіи и Америкѣ, - послѣ всѣхъ испытаній лишеній и путевыхъ издержекъ, — послѣ смерти столькихъ невинныхъ людей, пытавшихся получить по этому счету? Молодой человѣкъ! Отчего же не сказалъ мнѣ это тотчасъ же тотъ первый контролеръ отдѣленія зерноваго хлѣба и говядины?
— Оттого, что онъ не зналъ, что ваши претензіи имѣютъ нѣкоторое основаніе.
— Отчего мнѣ не сказалъ этого второй? Ни даже третій? Отчего не сказалъ мнѣ этого ни одинъ изъ чиновниковъ всѣхъ отдѣленій и всѣхъ департаментовъ?
— Никто изъ нихъ ничего не зналъ по этому дѣлу. Здѣсь все идетъ установленнымъ порядкомъ. Вы продѣлали на себѣ весь этотъ порядокъ и, въ концѣ концовъ, узнали то, чего желали. Это лучшій путь. И это даже единственный путь. Онъ не признаетъ никакихъ скачковъ и, хотя медленно, но вполнѣ вѣрно ведетъ къ цѣли.
— Несомнѣнно, — къ вѣрной смерти. Она уже привела къ конечной цѣли большинство нашего семейства. Я начинаю чувствовать, что та же участь ожидаетъ и меня. Молодой человѣкъ, не скрывайте: вы влюблены вонъ въ ту веселую молоденькую дѣвицу съ скромными голубыми глазками и съ перомъ за ухомъ, — я догадался объ этомъ по ея нѣжнымъ взглядамъ; вы хотѣли бы на ней жениться, но вы бѣдны. Такъ вотъ же вамъ, протяните вашу руку, вотъ вамъ знаменитый контрактъ о поставкѣ говядины; возьмите его, возьмите ее и будьте счастливы! Небо да ниспошлетъ вамъ, дѣти мои, свое благословеніе!
Вотъ все, что я знаю о знаменитомъ контрактѣ по доставкѣ говядины, о которомъ было такъ много говорено во всѣхъ частяхъ свѣта. Писецъ, которому я подарилъ его, умеръ. О дальнѣйшей судьбѣ контракта и послѣдующихъ его владѣльцевъ мнѣ ничего не извѣстно. Но зато мнѣ хорошо извѣстно, что если кому-нибудь посчастливится не умереть до тѣхъ поръ, пока онъ успѣетъ провести свое дѣло черезъ всѣ бюрократическія мытарства въ Вашингтонѣ, то въ самомъ концѣ, послѣ значительныхъ невзгодъ, трудовъ и проволочекъ, онъ узнаетъ какъ разъ то, что могъ бы узнать въ первый же день, если бы порядокъ дѣлопроизводства въ чиновничьемъ мірѣ былъ настолько разуменъ и цѣлесообразенъ, какъ въ любомъ солидномъ торговомъ домѣ.