Вселенская пьеса

-Да что же это? - Арам начал пятиться.

-Так выглядит Сила и Знание, - сказал я лернийцу. - Не уверен, что ты поймешь. Я и сам до конца не понимаю, почему мы их видим.

-Такого просто не может быть!

-Вся проблема в том, что ты располагаешь лишь цифрами, - упрекнул я Арама. - На деле же даже вероятность в тысячную долю процента может осуществиться. Сама, без вашего вмешательства лишь потому, что именно так и должно быть. Вот так-то.

-Я тебя не слышу! - приглушенно промычал Арам.

-Может, нам его убедить? - спросил дознаватель.

-Время!

И я проснулся.

-Мы находимся у дальней орбиты Эгиды, - сказал краснолицый лерниец, потряхивая меня за плечо. - Наш корабль не станет садиться, это слишком большие энергозатраты. Ваш Ворон приземлился в секторе а3, мы высадимся на челноке и передадим вас вашему экипажу. И заберем своего паломника.

Мое тело и вправду отдохнуло, а вот разум был немного затуманен. Кроме того, я внезапно ощутил ужасное сомнение: было ли все это на самом деле? Приснился ли мне сон, созданный моим привыкшим спать разумом? Или я и вправду видел Дознавателя и Ворона? Проще поверить, что мне приснился сон, но вот напротив сидит Арам. Он подавлен, молчалив, потерян, и старательно опускает глаза. Он мнет свои руки так, словно у него затекли кисти, и, по-видимому, не замечает этого. Значит, он тоже видел их.

-Не может быть, - пробормотал Арам и испуганно посмотрел на своего соплеменника. - Что?

-Ты плохо себя чувствуешь, Арам? - с тревогой спросил краснолицый лерниец. - Или Антон чем-то обидел тебя?

-Нет, - как-то через силу сказал Арам. - Все хорошо. Мы прилетели? Так отправимся же на Эгиду!

-Здесь должно быть очень холодно, - пробормотал я, прильнув к иллюминатору. С небольшого прямоугольного окошка только что сняли защитный экран, и я видел лениво приближающуюся снежную равнину Эгиды. Снега сгладили ее поверхность, протянувшуюся однообразно белой полосой от горизонта до горизонта; плотные облака не пускали ни одного солнечного луча, создавая вечные приглушенные сумерки. Чистота планеты была нетронутой, но снег в ровном сером свете казался таким же серым. Вглядываясь в снежную бесконечность, я думал лишь о том, каково было выживать здесь Рику Ирину. Если бы не лерниец, без сомнения, Рик был бы уже мертв. Пусть Арам прав, и он никогда больше не вернется ко мне на корабль (такую возможность я могу допустить), но я буду знать, что он жив. И он будет жить до тех пор, пока случайно не попадет вновь во временно-пространственный провал, который, причудливо насмехаясь, забросит его в прошлое на борт корабля Ворон.

Земля.

Я думаю об отдельном человеке, когда на кон поставлена целая планета. Потерял ли я время, драгоценное время, которое было у моей родины или андеанцы все еще в пути? Замешкались, пытаясь понять, имеют ли под собой что-то мои угрозы

Должно быть так, ведь счетоводы говорят: планета останется цела, если мы не отступимся. Мы заберем Рика Ирина или не заберем его, я вернусь на свой корабль и вновь направлюсь к планетарной системе Союза. Я не потрачу более времени на поиски друзей, способных заступиться за нас и поддержать. Теперь все дело в нас. Мне остается надеяться, что вид корабля, который когда-то принадлежал им, не вынудит парламент Союза изменить свое решение не в нашу пользу. Я надеюсь, что инцидент на Парлаке 13 не свалят на нас, я надеюсь, что Мурдрану и Заброху удалось сочинить правдоподобную историю, исключающую в себе землян.

-Вот, Антон, оденьте, - Арам неуверенно тронул меня за плечо. Он теперь боялся меня и старался близко не подходить, потому, всунув мне в руку толстую куртку, тут же отошел в сторону. Краснолицый лерниец, тот самый, который вел меня к счетной комнате, или другой, но как две капли воды похожий на него, косился на Арама, но ничего не спрашивал, задумывался, высчитывая вероятности того, что могло так смутить его соплеменника, но, по-видимому, не находил ответа и начинал расстроено качать головой. Математика давала очевидный сбой, и никто из лорнийцев не мог понять, почему это происходит.

Я развернул куртку. Внутри она была подбита толстым мехом неизвестного мне животного, с жестким черным ворсом и голубоватым подшерстком, снаружи была сшита из плотной гладкой ткани, которая растягивалась под пальцами. А я уж было хотел с благодарностью вернуть подарок, показавшийся мне детским

-Там действительно очень холодно, - краснолицый лерниец отвлекся от своих расчетов, наблюдая за моими открытиями. - "Когда поднимается ветер, становится нестерпимо. Снежные вихри вздымаются к облакам и сами становятся облаками. В них летит смерть, рядом с которой нет места ни одному живому существу. Тогда единственным спасением становятся снежные сугробы. Если зарыться на недостаточную глубину, тебя поднимет в воздух вместе со снежной лавиной, и разорвет на части. Если же уйти под снег слишком глубоко, ты не сможешь откопаться, останешься погребенным под тоннами снега, когда обвалиться потолок или задохнешься, так и не добравшись до поверхности. Эта планета приветлива лишь внешне и не стоит питать излишних иллюзий. При первом вестнике ветра нужно начинать искать убежище или возвращаться туда, где безопасно".

Так описывает планету наш паломник. Тот, что каждый цикл возвращается на корабль, чтобы немного отдохнуть от служения Эгиде. Он привозит интересные записи. Его расчеты всегда верны и мы часто сверяемся с его результатами. Одиночество, понимаете ли, располагает к размышлению, а общение с обитателями Эгиды подстрекает разум, который не хочет уподобляться низшим этого мира.

-Значит, на планете кто-то живет?

-Разве это жизнь? - с насмешкой спросил "толстяк". - Их цивилизация закончилась слишком давно, но по многим меркам они бессмертны. Они походят на гигантских истуканов, их осталось всего трое. Если вас в цивилизации всего трое и вы безвылазно живете на своей планете уже не одно тысячелетие, не зная прогресса, не нуждаясь в пищи или движении, разум, каким бы он ни был совершенным ранее, угасает. Да, они о мирах знают лишь по рассказам нашего паломника!

-То есть, - уточнил я, - только то, что он хочет им рассказать?

-Он стараемся рассказывать им все, что знает сам, - возразил лерниец.

-И, тем не менее, вы формируете их понимание, потому что у них не с чем сравнить, - вздохнул я.

-Поговорите с ними сами, - лерниец на мои слова не обиделся, - если удастся найти достаточно времени. Дело в том, что их жизнь не белковая, а когда у тебя впереди вечнось, некуда торопиться. Порою от них сложно добиться даже слова.

-Монолог, это не всегда плохо, - я пожал плечами. - Разберемся. Это интересно - поговорить с теми, кто живет не одно тысячелетие. Как они выглядят?

-Сами увидите. По левому борту начинаются холмы, туда лучше не суйтесь ни при каких обстоятельствах, не выживете. А вот на равнине дальше есть Разлом. Вы найдете местных там...

Я снова прильнул к иллюминатору, но зрение оказалось слишком слабым - я ничего не видел. Что ж, осталось потерпеть совсем чуть-чуть.

-Сделайте запрос на мой корабль, боюсь, как бы по челноку не пальнули от неожиданности.

-Уже, Антон, мы же все понимаем, - "усмехнулся толстяк". -Все уже оповещены и ждут с нетерпением!

Мы сели в небольшом отдалении от крейсера. Я уже несколько минут топтался у шлюза, пригибая в низком проходе голову, и, как только челнок заглушил двигатели, распахнул люк и выпрыгнул в снег, не дожидаясь, когда выдвинется трап. Пролетев четыре метра, я ухнул.

Я уже видел его в отдалении, и не смог сдержать ребяческого порыва: не дожидаясь, когда опустят лестницу, спрыгнул в снег метров с четырех. Сугроб оказался не так уж и мягок, я слегка ушибся о его ставшую неприветливо-жесткой поверхность, выкарабкался и, проваливаясь почти по пояс, где на четвереньках, где распрямляясь, бросился к своему кораблю, из которого на встречу мне уже бежали друзья. Это было восхитительно - словно я вернулся домой. Я думать забыл о лернийцах, попав в крепкие руки Змея. Дядька обхватил меня и поднял, кто-то еще подскочил с боку и мы упали в снег, потому что устоять были не в силах. Денис схватил меня за ноги и выдернул из-под Стаса, но лишь для того, чтобы начать трепать меня по голове, сплошь усыпанной снегом. Этот снег, он был везде: в брюках, в ботинках, он таял за шиворотом и стекал холодными струйками по спине, но никто этого не замечал. Все обезумели. Меня окружили и повели к кораблю, и я чувствовал нетерпение огромной черной птицы. С болью я отметил бугристые мутно-серые шрамы на его некогда ровной и непроницаемо-черной поверхности - следы столкновения со снарядами Ванессы Вени.